Проект Омега
Шрифт:
Умерли, Макс. Все сдохли, — говорит Голос. — Их… деятельность приостановили.
Я замерла. Застыла в шоке как вкопанная. Голос всегда увиливает, всякие околичности изобретает. Но, насколько мне известно, он еще никогда мне не врал. Может, мне, конечно, чего не известно. Но все-таки…
— Ты имеешь в виду, что они все подохли?
Я же сказал: их деятельность была приостановлена. По всему миру каждое отделение известной организации остановило
— Ну, ты меня напугал! Они за нами уже четыре года охотятся. И пока что ни хрена у них не вышло.
10
— Полный порядок? — спрашивает Клык, когда я возвращаюсь к стае.
Киваю, но потом вспоминаю, что я на него злюсь, демонстративно сажусь рядом с Надж под противоположной стеной каньона и, не глядя на Клыка, сообщаю:
— Мой Голос подал голос.
— И что сказал? — интересуется Надж, запихивая в рот кусок колбасы.
Ангел с Тоталом выжидательно на меня уставились, а Клык даже перестал печатать.
Я без всяких экивоков напрямую сообщаю им свою сногсшибательную новость:
— Он сказал, что все ирейзеры сдохли.
Глаза у ребят расширяются.
— Так и сказал «сдохли»? — переспрашивает Надж. — Что он имеет в виду?
— Не знаю. Я и сама досконально всего не пойму. Но, если он меня не надрал, они все в ящик сыграли и копыта откинули.
Вспоминаю об Ари, ирейзефицированном сыне Джеба, и чувствую острый укол боли. Бедный Ари, за что ему такая хреновая жизнь досталась! И такая короткая…
— А кто их убил? — Клык, как водится, попал в самую точку.
— Голос сказал: «Их деятельность приостановлена». Что по всему миру каждое отделение известной организации остановило рекомбинантные эксперименты с ДНК. Что результаты экспериментов уже все ликвидированы. И что мы остались последними.
До меня только сейчас начинает доходить значение всего, сказанного Голосом, и по спине от ужаса бегут мурашки.
С минуту стоит гробовое молчание. Ребята явно обмозговывают услышанное.
Первым очнулся Тотал.
— Давайте договоримся. Если кто спросит, я разговаривать не умею.
— Так они нам и поверят.
— A что же нам теперь делать? — Газман так страшно испуган, что даже пересаживается ко мне поближе. Обняв его, ерошу его отросший со времен нью-йоркской стрижки гребень.
— У нас есть главная задача, — начинаю я свою знакомую всем песню о нашем призвании разгадать поставленные нам жизнью загадки. И, по возможности, угробить попутно пару белохалатников. Но досказать у меня не получается. А получается так, что одновременно со мной Газману, мне и всей стае уверенно отвечает Клык:
— Нам нужен дом.
— Чего-чего? — мне кажется, что я ослышалась.
— Нам нужен постоянный дом. — На полном серьезе повторяет Клык. — Мы не можем вечно жить в бегах. К чёртовой бабушке наши задачи, миссии и призвания. Пусть себе что хотят взрывают, хоть мир, хоть что. Найдем себе место. Такое, чтоб ни одна зараза нас не отыскала. Чтобы можно было там просто… жить.
11
Мы все уставились на Клыка. Это самая длинная речь в его жизни. По крайней мере, ничего длиннее мы от него не слышали.
— Мы не можем забыть нашу главную… — начала было я, но договорить опять не успела. На сей раз потому, что в разговор решительно вклинилась Ангел:
— Это точно! Нам точно нужен дом.
Заколдованное это слово, что ли. У всех как будто плотину прорвало.
— Дом, дом, — восторженно повторяет Газман.
— Настоящий дом, — радостно соглашается Надж, — и не такой, как у Анны, а чтобы без взрослых, и чтоб никакой школы и никакой школьной формы.
— И чтоб рядом с домом были сад и мягкий зеленый газон. Уговор, чтоб ни гальки, ни камушков. — У Тотала, понятное дело, свои приоритеты.
Ну почему только мне одной обязательно нужно докапываться до сути? Почему всем остальным по фигу, что и почему с нами происходит? Как они только могут, сначала огонь, воду и медные трубы пройти — и теперь на всем этом крест поставить? Ангела спасли, по нью-йоркской канализации в поисках Института лазали, Клыка с того света вытащили, потом Анна с ее ФБР и школой общеобразовательной… И что же, прикажете теперь наплевать на все это?
Ну ладно, предположим, они устали от страха, боли и неустроенности. Но все-таки…
— Игги, а ты что скажешь? — как могу стараюсь приглушить в голосе умоляющие ноты.
— Вот смотри, — его раскрытые ладони, как две чаши весов. — С одной стороны, бесконечные погони, кровавые драки, вечное незнание, что день грядущий нам готовит, и даже доживем мы до вечера или нет.
Все понятно, к чему он клонит. Может дальше не продолжать. Но он продолжает:
— А с другой — дом, покой, безопасность, просыпаешься каждое утро в собственной кровати. И не надо вскакивать, чтобы не на жизнь, а на смерть с кем-то драться.
— Ладно, ладно. Хватит соль на раны-то сыпать.
Они все смотрят на меня и ждут.
Что случилось с Клыком? Зачем ему понадобилось мой авторитет подрывать? Мы же с ним всегда и во всем заодно были. Он мне такой друг, что лучше на свете и не бывает. И не было случая, чтобы я его плеча рядом не чувствовала. А теперь его вдруг будто подменили.
Пожимаю плечами.
— Дом, так дом. Как хотите.
И так-то тошно, а от их восторженного улюлюканья мне совсем стало паршиво.