Проект «Платон»
Шрифт:
Кто сам понимает своё безумие, тот разумнее большинства людей.
Первоначальных «ремесленных» специальностей у Виддера было три: неврология, психиатрия и нейрохирургия. Его страсть к объединению знания о мозге, нервной системе и бихевиористике в одну специальность привели его в «чистую» науку. Так что нейрофизиология была его коньком. Он отлично знал биохимию, биофизику, молекулярную биологию и генетику, и многие прочие «смежные» области, ибо полагал Большую Науку единой и неделимой Системой. Быстро достигнув всего возможного в рамках ныне разрешённой официальной науки, став академиком, в том числе ряда крупнейших серьёзнейших зарубежных академий, Илья Николаевич Виддер пропал со всех учебных, научных и лечебных горизонтов на несколько лет. Как минимум – с горизонтов открытых. Иван никогда бы не ушёл от Виддера, его бы невозможно было прельстить самым заманчивым предложением – даже таким, как в таком молодом возрасте заведование весьма солидной кафедрой в вузе с историей, – если бы Виддер не пропал. Из науки. Хотя и поддерживал связь с Иваном, ничего не рассказывая ему о своей текущей работе. Теперь становится понятным, почему. И вот неделю назад он сделал Ивану предложение. От которого тот не просто не мог, но и не вздумал бы отказаться. Если бы Виддер пригласил его в ад – Иван в спешке даже бы не уточнил, является ли смерть необходимым условием путешествия.
Виддер сел за стол, не пригласив Ивана присесть. Сказал деловито, без приветствий:
– Поздравляю с официальным вступлением в Проект «Платон».
– Спасибо, Илья Николаевич! – горячо поблагодарил Иван, всё ещё не зная, за что. Но поскольку ещё со вчера у него была припасена версия, её он и озвучил с щенячьим энтузиазмом. В присутствии Виддера Иван немедленно забывал, что он уже и сам не Ваня, а Иван Алексеевич, доктор наук и всё такое. И немедленно превращался в восторженного мальчишку, едва наученного азам яхтенного ремесла, и ещё толком не разобравшегося ветер ли управляет парусом или же парус ветром. Его манил сам процесс.
– Мы будем заниматься любовью?! – Выпалил он со всей страстью любопытства, всегда охватывавшей его рядом с начинаниями и идеями Виддера.
Илья Николаевич едва заметно искривил губы. Что означало крайнюю степень ироничной насмешливости. Хотя Виддер не был знаком с Антоном, но в этой ироничной насмешливости они были чертовски схожи. Равно и в честности называть вещи своими именами.
– Я предполагал все эти годы, что ты испытываешь ко мне суррогат сыновних чувств. Это нормально. Ты не знал своего отца. Но я не мог предвидеть, что дело примет подобный оборот, что твои чувства настолько усугубятся. Прости, если сам не желая того, дал тебе ложную надежду.
Тирада была произнесена настолько серьёзно, что надо было знать человека много лет, чтобы понять, что он откровенно насмешничает.
– Да ну вас, Илья Николаевич! – фыркнул Иван. – Я имел в виду содержание Проекта. Мы будет изучать нейрофизиологию любви?
– Фуух! – Виддер сделал вид, что испытал огромное облегчение. – Потому что я не хотел бы оскорбить тебя отказом, в случае столь неожиданного поворота. Но и ответить согласием, в силу ряда причин, никак не могу. Это было бы чревато фатальными последствиями для нас обоих. И окончательно бесповоротно фатальными – для одного из нас.
Иван только рукой махнул на очередную насмешливость Виддера.
– Илья Николаевич! Я же серьёзно!
– Да и я не шучу. У меня нет чувства юмора.
– Ну да, ну да. Так чем всё-таки занимается «Платон»?! Я безоглядно согласился руководить лабораторией. Потому что там, где вы – там передовой план науки, там…
– Иван, у науки нет передовых, штабов, резервов и тыла. Точнее – всё это наука. И этим мы и будем заниматься.
– Чем?!
– Всем!
Виддер выдержал театральную паузу, наслаждаясь заминкой ученика. Чтобы немного успокоиться, Иван посмотрел в окно. За окном был лес. И верхушки деревьев качало порывами ветра.
– Как здесь за окном может быть лес?! Как здесь за окном может быть ветер?!
– Мир полон иллюзий, не правда ли?
– Неправда! – Горячо возразил Иван. – Вы сами учили меня, что в мире нет иллюзий. Только наш мозг может сотворять иллюзию.
– Вот именно, – кивнул Виддер. – Так что лес и ветер за этим окном – иллюзия, созданная нашим мозгом. Как в прямом, так и в переносном смысле. Как, возможно, – понизил он голос до киношного зловещего шёпота, – лес и ветер за любым из окон!
– Да-да! Сперва наш мозг создаёт иллюзорную гипотезу, затем технологию иллюзии, а затем наслаждается иллюзорной реальностью.
– И мы уже не может отличить одно окно от другого. Что уж говорить о всего лишь первой производной в виде образа за окном. А теперь подойди и открой его.
Иван посмотрел на учителя с сомнением.
– Иди, иди! Не бойся!
Окно в кабинете Виддера легко открылось, и в лицо Ивану подул свежий ветер, его обдало запахом разогретой на солнце хвои и прелой листвы.
– Не может быть! А почему в лаборатории окна не открываются?!
– Потому что бюджет персональных нужд главы Института больше бюджета персональных нужд всего лишь руководителя одной из лабораторий Проекта.
Виддер встал, подошёл к окну и закрыл его.
– Ты ощутил всего лишь вторую производную иллюзии. Возвращаясь к твоему вопросу, – Виддер вернулся в кресло за столом. – Мы будем заниматься всем. Будем изучать всё. В том числе – и нейрофизиологию любви. На свете очень много любви. И её странных производных. Большего пока сказать не могу.
– Куда уж больше, чем ВСЁ! – Иван попытался быть саркастичным. Но у него в очередной раз не получилось. Вместо насмешки вышло какое-то жалкое сетование школьника на невозможность решить задачку.
– Да, всё. И среди всего, – Виддер вернулся к сухому тону, – серийных убийц. Их нейрофизиологию, нейроинформатику, нейропластичность. Их генетику. Их филогенез, приведший к подобному сбою. Или не сбою, а очередному приспособленческому механизму. На благо… На чьё благо? Ибо ни один приспособленческий механизм не возникает не во благо. Психопатия – что она? И этим будем заниматься. Методологически. Всеохватно. Насколько это возможно на данном этапе нашего интеллектуально-технологического развития. Не реализует ли природа, бог, вселенная, я не знаю кто – подобным образом очень полезный инструмент неудовольствия, чтобы доставить планете радость? И почему психопату предписываются пороки и наслаждение, в какой момент и почему психопат перестал испытывать радость, но в формах получения наслаждения развился до самых странных форм? Потому что психопатия не редукция, а именно развитие. И так далее. И тому подобное. И чёрт знает что ещё. Я же сказал: всё.
– Почему «Платон»?
– Почему нет? В человеческих телах и душах сосуществует порой далеко не одна личность.
– Не считая того, что он до сих пор не найден. Мост между телом и душой.
Виддер одобрительно кивнул:
– И его будем искать.
– Но как же мы будем изучать серийных убийц, если даже Бухановскому, без которого дело ни за что не раскрыли бы, мозг Чикатило не достался, несмотря на его настоятельные просьбы?!
– Чикатило казнили выстрелом в затылок. Нет никакого смысла в мозговом детрите. Даже если бы Чикатило был казнён иначе, какой смысл в мёртвом мозге? Что может сказать мёртвый мозг? Тебе интересна живая девушка. Я надеюсь, – Виддер снова чуть заметно скривил губы. – С мёртвой девушкой не поболтаешь, не займёшься любовью, она не ощутит запах тёплой хвои, не получит радость от морского бриза. Изучаемый мозг, как и интересующая тебя девушка, должны быть живы. Если ты, конечно же, не психопат. Но даже психопат интересуется первоначально живым. Его задача сделать живое – мёртвым. Или хотя бы безжизненным. Наша задача прямо противоположна: мы должны оживить психопата. Во всех смыслах слова «оживить».