Профессии: из первых уст, Крихели Ангелина

"Профессии: из первых уст"

на обложку

Крихели Ангелина

Шрифт:

– Мария, вы также снимались в главной роли в весьма популярном фильме «Француз». Как вы считаете, возможно ли, чтобы подобный сказочный сюжет нашел отражение в жизни реального человека? И как удавалось преодолевать языковой барьер во время съемок с Тьерри Монфреем?

Мария: Нет, вы знаете, никакого языкового барьера не было, поскольку я очень хорошо знаю французский язык. Его я учила в школе, в спецшколе. А что касается подобного сюжета в жизни, то… Ну, что-то похожее рассказывали люди, бывало…

– Эдвард Григ утверждал, что искусство – это загадка. Оскар Уайльд говорил, что оно бесконечно.

А как считаете вы? Что такое искусство и для чего оно необходимо?

Мария: Искусство разное бывает. Каждый исполнитель выбирает то, что хочет донести, свои мысли, свои чувства. Я?.. Я хочу сострадания. Сострадания к людям. Естественно, я не могу хотеть, чтобы люди научились сострадать друг другу, но я, если человек и почувствует, то, скажем, обратится к сердцу… хочу и пытаюсь.

– Многие склонны не замечать тонкой грани между искусством и культурой, считая это практически одним и тем же. Сергей, в чем же, как вы полагаете, заключается разница? И в чем призвание культуры?

Сергей: Искусство – дело абсолютно безответственное. Это самовыражение человека. А уж насколько это искусство является высоким или нет, и насколько это нравится кому-то еще, кроме его родственников, папы с мамой, это уже дело десятое. Это уже вопрос его дарования. А культура – это культура человека, культура народа, культура общества, культура семьи… Это совершенно разные понятия. Поэтому это, конечно, не надо смешивать. Уровень культуры падает, чего греха таить. Он напрямую связан, конечно, с искусством. Прежде всего, надо определить, что есть культура, и что есть искусство. Я считаю, что гений может быть абсолютно бескультурным. И высококультурный чиновник может абсолютно не быть человеком искусства. Опять же, какое искусство вы имеете в виду? Есть искусство живописи, есть музыка, есть кинематограф… И все это искусство. Это все разные виды. Ведь даже адвокат, который блестяще выступает на процессе, оправдывая своего подзащитного, – это тоже искусство. Поэтому, если к искусству относиться как к уделу людей искушенных, то это вообще что-то отдельное получается. К тому же: люби искусство в себе, а не себя в искусстве. Это как говорил Станиславский. Но мы-то судим об искусстве по произведению. Так вот, произведения искусства может создавать человек абсолютно невежественный, бескультурный. И это никак не связано. Точно могу вам сказать. На самом деле было бы очень неплохо, если бы человек искусства был бы культурным. И, конечно, было бы здорово, чтобы уровень высокий, которого художники достигают в своих произведениях, действительно повышал уровень культуры общества в целом. Наверное, так немножечко и бывает, но не всегда так, и не только так. Все мы стараемся, стремимся к тому, чтобы мир был чище. Маша вот сейчас сказала бы, что надо заповеди просто выполнять и жить по закону Божьему, и все будет чище.

– Мария, по сюжету спектакля, во втором акте оказывается, что у Ирины, главной героини, есть сын с очень непростой жизненной ситуацией. И он сидит в тюрьме. Как вы думаете, от чего в наше время стоит защищать детей? И как именно осуществить это?

Мария: Защищать, наверное, от самих себя. Я думаю, что детей воспитать нельзя, что-то им говоря, запрещая только, не делая так самим. Я думаю, что дети воспитываются, именно глядя на своих родителей. На примере. Так что, если вы в общем ведете себя безобразно, то нечего удивляться потом, что ваш ребенок такой вот… И часто родители говорят потом: «Как?! Мы растили его, а он!..». А он, на самом деле, смотрел на своих родителей, и все это он «вынес» из семьи. Все, что есть в настоящем, – результат прошлого.

Сергей: От чего современных детей надо защищать?.. Да от всего! Самое простое – это от уличной преступности, от наркомании, от бездуховности, от компьютеров… А что для этого делать, каждый сам определяет для себя. Быть внимательным, прежде всего, любить их…

– Валерий Сергеевич Золотухин рассказывал нам в интервью, что каждая роль складывается из мелких деталей – «камушков». Какие же «камушки» способствуют созданию образа в вашей работе в целом и, в частности, в спектакле «Любовь длиною в ночь»?

Сергей: Без здорового цинизма, конечно, не обойтись в нашей профессии. Иначе можно перемудрить очень сильно. Тут работает просто опыт. Жизненный, в первую очередь. И для того, чтобы подготовиться к спектаклю, конечно, нужно текст повторить, нужно где-то пройтись по разминке речевого аппарата, как-то размяться. Обязательно нужно прочистить мозги. И понять, что из моего жизненного опыта нужно на сегодняшний день и именно в этом спектакле. Это моя профессия. И я это делаю, совершенно не обязательно показывая это. Я могу рассказывать анекдот, и одновременно будет проходить процесс подготовки. Поэтому тут одно другого не исключает. В любом случае, подготовка идет. Она может быть внешняя видимая, а может быть внутренняя невидимая. Но она есть даже у тех, кто говорит: «Мне ничего не надо. Я просто сейчас рюмочку бахну». На самом деле для кого-то вот эта рюмочка – это и есть его душевная подготовка. Может быть, это какой-то свой ритуал, уже просто наработанный, и он в определенное состояние входит. Это личное дело каждого. И не верьте тому, кто говорит, что он не готовится. Вот такое вот актерское «Я не готовлюсь» – это тоже своеобразная подготовка.

– Вот, кстати, о рюмочке!.. На протяжении всего спектакля среди прочего реквизита активно присутствовала бутылка коньяка. И зрители в зале периодически перешептывались, желая узнать, бутафория это или настоящий коньяк…

Сергей: Ну неужели мы будем напиваться на сцене на глазах у зрителей?! Нет, конечно. Конечно, это препротивнейшая жидкость, я бы с удовольствием жахнул коньячку, но можно дойти до степени известной… Можно спиться просто, если мы будет выпивать бутылку коньяка каждый вечер на каждом спектакле. А что в бутылке – я, честно, говоря, не знаю. Это дело реквизиторов. Но явно что-то съедобное. И, судя по вкусу, похоже на вот эти холодные чаи в бутылках, которые сейчас продают.

– Как правило, человек, уставший в конце рабочего дня, в выдавшуюся свободную минутку смотрит любимый фильм или читает книгу. А что в такие моменты делаете вы? И есть ли у вас любимая книга, автор?

Мария: Я вообще много читаю. Разных авторов. И любимый автор… Ну, как-то, есть очень почитаемые мной авторы, и я думаю, вам они известны. Какие? Их очень много. Одних поэтов девятнадцатого века, таких вот, хороших, более сорока. Поэтому не перечислять же мне их всех? (улыбается). Что касается того, поэзия или проза, то я скажу вам так… Человек читающий не может сказать: поэзия или проза. Но я, конечно, люблю поэзию. Это часть моей работы. И вообще моя работа – это слово. Потому что главное - это слово.

Сергей: Иногда и нет свободного времени, иногда есть… А когда есть, я ловлю рыбу, подводной охотой занимаюсь, дайвингом. Путешествовать люблю. Много разных стран посетил. Мечтаю поехать в Испанию. Не знаю, почему. Может быть, потому что в школе учил испанский язык. Я был там, но так, мельком… Хотелось бы просто хорошо изучить. Не с туристической группой, а самому на машине поколесить. Такая неформальная поездка. И, вы знаете, как ни странно, бывает, что и читаю! (смеется) Читаю все подряд. Когда читается, то читаю все подряд. Но, скорее всего, что-то такое современное, чего я не читал раньше. В основном… Иногда, периодически, вдруг меня пробивает, и я могу сесть и полистать Данте «Божественную комедию», иногда могу «Илиаду» пересмотреть. В основном, либо что-то просматриваешь, что читал раньше, чтобы освежить в памяти, либо что-нибудь новенькое, чтобы быть в курсе просто. Спортом еще занимаюсь, борьбой. В качестве хобби и для поддержания формы.

– Нынче многие издания пестрят заголовками «Обаятельная и привлекательная Ирина Муравьева уходит в монастырь». Сама же она говорит об этом: «А что нас чаще всего приводит в храм? Болезни, страдания, душевные муки... Вот и меня к Богу привели скорбь и щемящая пустота внутри». Как вы относитесь к таким ситуациям, когда зрелые, состоявшиеся актеры уходят настолько глубоко в веру, что отправляются в монастыри или планируют подобное уединение с Богом? Почему так происходит? Ведь это вроде бы невосполнимая потеря для многих зрителей. Имеет ли право человек публичный принимать решения, думая лишь о себе? Остается ли у него право на личную жизнь, или профессия его исключает?