Профессионал. Мальчики из Бразилии. Несколько хороших парней
Шрифт:
— Барри!
— … потому что она должна претворить в жизнь мечту арийской расы, ради Бога!
— Барри?
— Что?
— Успокойтесь.
— Я спокоен. Впрочем, нет. Ладно. Вот теперь я успокоился. В самом деле. Я сейчас перемотаю ленту и прокручу ее вам. Вот я нажимаю клавишу. Слышите?
— Что там происходило, Барри? Сколько их там было?
— Шестеро. Гессен, Траунштейнер, Клейст, Мундт — и двое других… м-м-м, Швиммер и фарнбах. Вы слышали о них?
— О всех, кроме Швиммера, Фарнбаха
— Мундта? Вы не слышали о Мундте? Да он же упоминается в вашей книжке, мистер Либерман! Вот откуда я узнал о нем.
— О Мундте в моей книге? Нет.
— Да! В главе о Треблинке. Она у меня в сумке, хотите, я даже приведу вам номер страницы?
— Я никогда не слышал о Мундте, Барри; вы явно ошибаетесь.
— О, Господи! Ладно, забудем. Во всяком случае, там было шестеро человек, они разъезжаются на два с половиной года и у каждого у них есть определенные числа, когда они должны убивать каких-то людей и тут уж начинается чистое сумасшествие. Вы слушаете, мистер Либерман? Всего они собираются убить девяносто четыре человека и все они гражданские служащие шестидесяти пяти лет. Как вам нравится такая раскрутка?
Молчание.
— Раскрутка?
Он вздохнул.
— Это такое выражение.
— Барри, разрешите мне кое-что спросить у вас. Ведь запись у вас на немецком, так? А ведь вы…
— Я отлично понимаю его! Я не очень хорошо spreche, но понимаю отлично. Меня научила бабушка. Хотя я не говорил по-немецки с детства.
— Значит, Kameradenwerk, и Менгеле посылает людей…
— … убивать шестидесятипятилетних гражданских служащих. Некоторым из них по 64 года, а другим по 66. Лента уже перемоталась, сейчас я ее вам прокручу, и вы мне скажете, что делать, с кем из высокопоставленных лиц связываться. Вы позвоните ему и скажете, что я явлюсь, чтобы он принял меня, и принял поскорее. Тогда их удастся остановить до того, как они разъедутся. Первое убийство должно состояться 16 октября. Подождите, я усядусь, как следует, вытяну ноги.
— Барри, это просто смешно. Кто-то подшутил с вашим диктофоном. Или же… или же они не те, за кого вы их принимаете.
В дверь кто-то трижды постучал.
— Убирайтесь! — крикнул он, прикрыв микрофон и припоминая португальские слова. — У меня международный разговор!
— Они могут быть, кем угодно, — сказал голос в трубке. — Они вас просто разыграли.
— Мистер Либерман, вы собираетесь ли выслушать. запись?
Постучали громче, а потом в дверь просто забарабанили.
— Вот дерьмо! Подождите, — положив телефон на кровать, он зашлепал к дверям и взялся за ручку. — Кто там?
Чей-то мужской голос затараторил по-португальски.
— Помедленнее! Помедленнее!
— Сеньор, тут какая-то японская леди, она ищет человека, похожего на вас. Она говорит, что должна вас предупредить относительно человека, который… — он повернул ручку, и дверь, которая рывком распахнулась от толчка высокого грузного мужчины, отшвырнула его назад; от удара он согнулся и рот его заполнился кровью. Руки ему заломили за спину; тот нацист, которого он видел у подножия лестницы в «Сакаи», обнажил длинное блестящее
В комнату вошел человек в белом; на голове у него была низко надвинутая шляпа, и в руках он держал атташе-кейс. Закрыв дверь, он остановился рядом с ней, глядя, как блондин раз за разом всаживает нож в молодого американца. Воткнуть, повернуть, вытащить; воткнуть, повернуть, вытащить; теперь удар сплеча сверху — ив разрывах плоти блеснула белая кость ребра.
Блондин, переводя дыхание, перестал всаживать нож в свою жертву, и черноволосый осторожно опустил тело юноши, в глазах которого застыло удивленное выражение, на пол: часть его расположилась на сером ковре, а другая — на навощенном полу. Блондин вытер окровавленное лезвие ножа о рубашку юноши и коротко сказал черноволосому:
— Полотенце.
Человек в белом бросил взгляд в сторону кровати, подошел к ней и поставил свой чемоданчик на пол.
— Барри? — продолжал спрашивать телефон на кровати.
Человек в белом посмотрел на диктофон, стоящий на ночном столике, и пальцем, обтянутым белой тканью перчатки, нажал на клавишу. Распахнувшиеся створки высвободили кассету. Человек в белом, взяв ее, осмотрел и сунул во внутренний карман. Затем он увидел визитную карточку под телефоном и перевел взгляд на черный аппарат, лежащий на постели.
— Барри? — доносилось из трубки. — Вы здесь?
Человек в белом медленно протянул руку, взял трубку и поднес к уху наушник. Слушая, он прищурил карие глаза, и ноздри, испещренные красноватыми прожилками, раздулись. Он было приоткрыл рот, собираясь что-то сказать, но так и застыл, держа трубку рукой с побелевшими костяшками и приглаживая усики другой рукой.
Он бережно положил трубку на рычаги и отдернул руку, не сводя глаз с телефона. Повернувшись, он сказал:
— Я чуть было не заговорил с ним. Как я об этом мечтал!
Полотенце в руках блондина, очищавшего лезвие ножа, уже было все испятнано красным; он с любопытством взглянул на говорившего.
Человек в белом сказал:
— С давних времен мы испытываем ненависть друг к другу. И вот он был здесь, чуть ли не в моих руках. Наконец я мог поговорить с ним! — Снова повернувшись к телефону, он с сожалением покачал головой. — Либерман, — мягко сказал он, — ты еврейский выродок. Твой пес мертв. Что он тебе успел рассказать? Впрочем, это неважно: никто нигде не будет слушать тебя, пока ты не представишь доказательств. А доказательства в моем кармане, и ребята улетают завтра. Грядет пришествие Четвертого Рейха. Спокойной ночи, Либерман. Увидимся у дверей газовой камеры.
Он улыбнулся, покачав головой, и сунул визитную карточку себе в карман. — Хотя это, пожалуй, и глупо. — сказал он,
Черноволосый, распахнув дверцу шкафа, показал на сумку с ремнем и спросил по португальски:
— Сложить ли его вещи, доктор?
— Этим займется Руди. Вы спускайтесь вниз к Траунштейнеру. Найдите где-нибудь на задах открытую дверь и подгоните к ней машину. Затем один из вас поднимется и поможет нам спуститься к ней. И не сообщайте ему, что мальчишка говорил по телефону. Скажите, что он прослушивал запись.