Профессионал. Мальчики из Бразилии. Несколько хороших парней
Шрифт:
Либерман, который весь день мучился от ревматических болей и приступов гастрита, провел его в постели и, слушая Клауса, был поражен симметрией всего происходившего: когда он так же лежал в постели, молодой человек по телефону поставил перед ним проблему и вот сейчас другой молодой человек говорит, что нашел ответ на нее, и он так же лежит в постели с телефонной трубкой в руках. Он не сомневался, что Клаус был прав.
— Излагайте, — сказал он, подтыкая себе подушки за спину.
— Герр Либерман… — у Клауса был несколько смущенный голос, — моя информация — не того сорта, о которой стоит болтать
— Я отбываю в Вашингтон во вторник утром.
— Тогда приезжайте сюда завтра. Или еще лучше, приезжайте в понедельник, останетесь здесь и улетите прямиком отсюда. Вам ведь в любом случае не миновать Франкфурта, так? Я встречу вас в аэропорту и доставлю обратно. В понедельник вечером мы сможем встретиться с профессором. Вы переночуете у нас с Леной: вам мы предоставим кровать, а у нас есть отличные спальные мешки.
— Дайте мне хотя бы общее представление о сути дела, — сказал Либерман.
— Нет. На самом деле, вы должны получить объяснение только от того, кто по-настоящему разбирается в нем. Ведь вы же из-за этого дела летите в Вашингтон?
— Да.
— Тогда вам, конечно же, надо получить как можно больше информации, верно? И я обещаю вам, вы не потеряете времени даром.
— Хорошо, я вам верю. Я дам вам знать, в какое время буду на месте. А вы переговорите с профессором и позаботьтесь, чтобы у него нашлось время для меня.
— Я это сделаю, но не сомневаюсь, что время у него будет. Лена говорит, что он полон желания встретиться с вами и оказать помощь. Как и она сама. Она шведка, так что и она искренне заинтересована. Из-за Гетеборга…
— Что он преподает, ее профессор — политологию?
— Биологию.
— Биологию?
— Совершенно верно. Сейчас я должен бежать, но завтра мы встретимся.
— Я позвоню. Благодарю вас, Клаус. Пока.
Он повесил трубку.
Слишком много. Симметричный рисунок событий начинает менять очертания.
Профессор биологии?
Зейберт испытал облегчение при известии, что ему не придется преподносить нЬвости Менгеле, и в то же время он чувствовал, что слишком легко соскочил с крючка: его долгая связь с Менгеле и его искреннее восхищение его поистине незаурядным талантом требовали, чтобы он предложил ему хоть какое-то объяснение отзыва людей, которое успокоило бы его и, кроме того, чтобы представить себя в наилучшем свете. Он хотел гораздо полнее, в деталях и красках, описать ту жаркую битву с Руделем, Шварцкопфом и прочими, о которой Острейхер только упомянул. Весь уик-энд он пытался засечь Менгеле по рации, но потерпел неудачу; рано утром в понедельник он сам вылетел в его лагерь, прихватив с собой в полет шестилетнего внука Ферди и взяв с собой новые записи «Валькирии» и «Гибели богов».
Посадочная полоса была пуста. Зейберт сомневался, чтобы Менгеле решил остаться в Флорианополисе,
Они прошли по тропинке к дому: Зейберт, прыгающий вокруг него Ферди, и второй пилот, который решил принять ванну в доме.
Вокруг не было никого — ни слуг, ни охраны. Барак, дверь которого дернул второй пилот, был закрыт, как и строения для прислуги, но на их окнах были опущены жалюзи. Зейберт ощутил растущее беспокойство.
Задняя дверь основного строения была закрыта, как и парадная. Постучав, Зейберт замер в ожидании. На крыльце лежал игрушечный танк; Ферди нагнулся поднять его, но Зейберт резко остановил его: «Не трогай!», словно от игрушки могла передаться какая-то инфекция.
Второй пилот выбил одно из окон, локтем выставил острые остатки стекла и осторожно пролез внутрь. Через несколько секунд он открыл и распахнул двери.
Дом был пуст, но остался в полном порядке, ничто не свидетельствовало о том, что его покидали в спешке.
В кабинете стол, покрытый стеклом, оставался точно в таком же виде, каким Зейберт видел его в последний раз; разложенные на полотенце в углу его лежали рисовальные принадлежности. Он повернулся к разлинованному графику на стене.
Она была заляпана красной краской. Пятна, напоминавшие подтеки крови, усеяли аккуратные ряды квадратиков во второй и третьей колонках. Первая колонка до половины состояла из аккуратно закрашенных пурпуром квадратиков, все остальные были решительно перечеркнуты.
Ферди, расстроенно глядя на график, сказал:
— Он вылезал за линеечки.
Зейберт не сводил глаз с изуродованного графика.
— Да, — сказал он. — За линеечки. Да.
Он кивнул.
— Что это такое? — спросил Ферди.
— Список имен, — повернувшись, Зейберт положил пластинки на стол. В центре его лежал браслет из звериных когтей. — Хехт! — позвал он и еще раз, погромче:
— Хехт!
— Сэр? — слабо донесся до них голос второго пилота.
— Кончайте свои дела и возвращайтесь к самолету,
— Зейберт держал в руках браслет. — И принесите сюда канистру с бензином!
— Есть, сэр!
— Приведите с собой Шумана!
— Есть, сэр!
Рассмотрев браслет, Зейберт бросил его обратно на стол и вздохнул.
— Что ты собирается делать? — спросил Ферди.
Зейберт кивком головы показал на график.
— Сжечь это.
— Зачем?
— Чтобы никто его не увидел.
— И дом тоже сгорит?
— Да, но его хозяин больше не вернется сюда.
— Откуда ты знаешь? Он рассердится, когда увидит.
— Иди поиграй с той безделушкой снаружи.
— Я хочу смотреть.
— Делай, как тебе сказано!
— Есть, сэр! — и Ферди выскочил из комнаты.
— Оставайся на крыльце! — крикнул ему вслед Зей-берт.
Длинный стол со стопками журналов он отодвинул к стене. Затем подошел к стойке с ящичками, в которых хранились досье; нагнувшись, он открыл один из них и вытащил набор объемистых папок, вслед за которыми последовало еще несколько листов. Бросив на стол, он разместил их среди стопок журналов. Грустно посмотрев на испятнанную красным стенку, он лишь покачал головой.