Профессиональная идентичность в российском обществе (вопросы истории, теории и практики)

Коллектив авторов

Последовательное изучение избранной проблемы является относительно новым научным направлением, сложившимся в конце XX столетия. Системное исследование профессиональной идентичности предполагает значительное внимание к многочисленным источникам личного происхождения, введенным в научный оборот в постсоветский период и отчетливо иллюстрирующим сложный процесс индивидуальной социализации в «закрытом обществе». В определенной степени выделенная тенденция обусловливается так называемой «антропологизацией» современного исторического знания, обращающегося к неповторимому облику отдельных лиц предшествующих эпох 90 .

90

Репина Л. П. Историческая наука на рубеже XX–XXI вв.: социальные теории и историографическая практика. М.: Кругъ, 2011. С. 290.

В целом можно констатировать, что современные исследователи достигли значительных успехов в комплексном изучении глубинных механизмов социального конструирования, направленного на последовательное создание обновленной идентичности советского трудящегося. Вместе с тем дальнейшего изучения требуют сложные

вопросы, связанные с реальной обусловленностью профессиональной идентичности общественными трендами и целенаправленным развитием личностных элементов в консолидированном пространстве повседневной жизнедеятельности советской эпохи 91 .

91

См., например: Повседневный мир советского человека 1920–1940-х гг. Ростов н/Д: Изд-во ЮНЦ РАН, 2009. С. 43–59.

Как представляется, комплексное исследование профессиональной идентичности в историческом, социологическом и психологическом аспектах, несомненно, связано с новыми императивами гуманитарного познания, опирающегося на междисциплинарные гносеологические практики. Объективное признание личностных идентификационных характеристик в качестве производных элементов социального взаимодействия направляет современного ученого к детальному изучению сложных механизмов, связанных с внутригрупповым самоопределением, системным позиционированием конкретного индивида в меняющемся мире, естественным формированием бинарных оппозиций отдельного человека и синкретических коллективов. В данном контексте существенная роль личностных характеристик требует обостренного внимания к таким значимым элементам общественной реальности, как «субъективное отношение к собственной профессиональной принадлежности», профессионально важные качества, целевые мотивационные установки 92 .

92

Идентичность: социально-психологические и социально-философские аспекты: монография / К. В. Патырбаева [и др.]; науч. ред. К. В. Патырбаева. Пермь: ПГНИУ, 2012. С. 78.

Подобное теоретическое самоопределение направляет современного исследователя к историческому анализу фундаментальных проявлений социального и личностного факторов в рамках последовательного конструирования «советской профессиональной идентичности». Системное использование теоретической типизации и эмпирического обобщения позволяет интерпретировать единичные сообщения о производственной, инфраструктурной или интеллектуальной деятельности, помещенной в микроисторическое измерение, в контексте последовательного обретения идентификационных характеристик определенного предметного свойства. Развивающаяся методология новой социальной истории предполагает целенаправленное выявление так называемых «виртуальных» общественных структур, конструируемых в качестве «воображаемых» феноменов, но оказывающих глубокое и всестороннее влияние на окружающую действительность. Последовательное выделение субъективной стороны идентификационных процессов предоставляет реальную возможность системного анализа специфических источников личного происхождения не в традиционном контексте, связанном с общей верификацией содержательной достоверности, а в ракурсе телеологической интерпретации идейного наследия социальных акторов.

При постановке проблемы профессиональной идентичности в советском обществе возникает целый комплекс вопросов, задач, которые необходимо учитывать исследователю. К примеру, надо понять значение профессии как таковой в советский период для основных субъектов жизнедеятельности и управления. Во-вторых, следует определиться с «работающими» исследовательскими социологическими конструктами, с помощью которых и изучается данная проблематика. Наконец, необходимо непротиворечиво включить в исследовательскую схему конструктивистско-субъективистскую категорию «идентичность» (З. Бауман), особенно если мы оперируем объективистскими категориями класса, социального слоя, общества в целом.

Определяя ракурс анализа закономерностей формирования идентификационных механизмов через социальную политику советского государства, мы должны отметить следующее. Критика современными исследователями модели «2+1» (два дружественных класса рабочих и крестьян и прослойка интеллигенции как фундамент социальной структуры советского общества) достаточно известна 93 . В целом соглашаясь с аргументами о недостаточной ее репрезентативности, эвристическом и теоретическом потенциале, следует отметить тот нюанс, что декларируемая властью (партией) классовость общественной структуры являлась в определенной степени «фактом сознания» в сфере советской идеологии, а через нее была в какой-то степени органичной для конструируемого мировоззрения советских граждан. Однако, как представляется, модель социальной стратификации, предложенная упоминавшимися выше исследователями, в более полной мере учитывает значение профессиональных признаков в совокупности процессов социального управления.

93

Радаев В. В., Шкаратан О. И. Социальная стратификация: учеб. пособие. М.: Наука, 1995. С. 197–198.

Категория «профессиональной идентичности» комфортно укладывается в актуальную модель процессов ликвидации, атоизации, маргинализации советской системы 94 . В дальнейшем мы на конкретных исторических примерах покажем данную взаимосвязь. Так, постепенная ликвидация «буржуазных» классов отразилась на эволюции профессионального облика их представителей, а также способствовала стихийному восприятию традиционных профессиональных ценностей новыми социальными носителями. Далее, процесс атомизации существенным образом повлиял на появление такого элемента профессиональной идентичности, как конформизм, оказавшийся сущностной характеристикой не только массы рабочего населения, но и интеллектуальных, образованных слоев. Интересно, что исключение здесь представляет партийная и государственная номенклатура, которая в силу своей природы оказалась над этими эволюционно-революционными процессами. Что касается маргинализации, то данная стратегия управляемой социальной динамики также оказала противоречивое

влияние на формирование и эволюцию профессиональных ценностей в течение десятилетий существования Советского Союза. К примеру, в связи с данным процессом следует говорить о феномене размывания профессиональной идентичности некоторых социально-профессиональных групп.

94

Шкаратан О. И. Социология неравенства. Теория и реальность. М.: НИУ ВШЭ, 2012.

Социальная история молодого Советского государства находится едва ли не в авангарде популярных исследовательских проблем в современном научном пространстве. Отметим наиболее важные в теоретическом и эмпирическом плане работы, без которых трудно представить картину формирования социальной и трудовой идентичности нового советского человека. Так, принципиального внимания заслуживают фундаментальные исследования Б. М. Фирсова и Ш. Фицпатрик, сформировавшие особый образ «государственного работника», органично меняющегося в историческом времени и пространстве 95 . Системному влиянию большевистской жилищной политики, письменных практик индивидуального самоописания, организационных аспектов общественной повседневности на последовательное формирование социально-профессиональной идентичности раннесоветского человека посвящены работы А. Я. Лившина и И. Б. Орлова, М. Г. Меерович, М. Рольфа, Б. Штудера и Б. Уинфрида 96 . Фундаментальный анализ идентификационных особенностей отдельных категорий советского населения, таких как отраслевые рабочие, партийные и инженерные кадры, является неотъемлемой частью глубоких и всесторонних исследований Дж. М. Истера, С. Девиса и С. Шаттенберга 97 . Отдельные наблюдения, связанные со сложным генезисом нового рабочего класса и системным развитием профессиональных коммуникативных практик, приводятся в работах А. Блюма и М. Меспуле, В. П. Булдакова и М. Ф. Николаевой и др. 98

95

Фирсов Б. М. Разномыслие в СССР. 1940-1960-е годы: История, теория и практики. СПб.: Европейский дом, 2008; Фицпатрик Ш. Срывайте маски!: Идентичность и самозванство в России XX века. М.: РОССПЭН, 2011.

96

Лившин А. Я., Орлов И. Б. Власть и общество: Диалог в письмах. М.: РОССПЭН, 2002; Меерович М. Г. Наказание жилищем: жилищная политика в СССР как средство управления людьми (1917-1937 годы). М.: РОССПЭН, 2008; Рольф М. Советские массовые праздники. М.: РОССПЭН, 2009; Штудер Б., Уинфрид Б. Сталинские партийные кадры. Практика идентификации и дискурсы в Советском Союзе 1930-х гг. М.: РОССПЭН, 2011.

97

Истер Дж. М. Советское государственное строительство. Система личных связей и самоидентификация элиты в Советской России. М.: РОССПЭН, 2010; Де-вис С. Мнение народа в сталинской России: Террор, пропаганда и инакомыслие, 1934-1941. М.: РОССПЭН, 2011; Шаттенберг С. Инженеры Сталина: Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы. М.: РОССПЭН, 2011.

98

Блюм А., Меспуле М. Бюрократическая анархия: Статистика и власть при Сталине. М.: РОССПЭН, 2006; Булдаков В. П. Утопия, агрессия, власть. Психосоциальная динамика постреволюционного времени. Россия, 1920-1930 гг. М.: РОССПЭН, 2012; Николаева М. Ф. Динамика образа врага в советском плакате (1917-1941) и модели идентификации советского человека // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. Вып. 39. М.: ИВИ РАН, 2012. С. 372-386.

Итак, политический переворот 1917 г. ознаменовал принципиальное начало социальной и культурной революции, значимым элементом которой стало системное разрушение старой социальной идентичности и стремительное конструирование новых маркеров, позиционирующих отдельных индивидов в общественном коллективе. Учитывая это обстоятельство, избранные вопросы, связанные с эволюционным изменением профессиональной идентификации советского трудящегося, могут и должны рассматриваться в более широком социальном ракурсе. Следует заметить, что исходной формой своеобразной ментальной самоорганизации являлась трудовая идентичность, механистически верифицируемая в контексте повседневной производственной и интеллектуальной деятельности. Избранная профессия неизменно соотносилась с априорно сформированным набором идентификационных характеристик, не изменявшихся в рамках индивидуального и группового развития.

Системный процесс последовательного формирования новой социокультурной и этнической идентичности, запущенный большевистской партией после Октябрьского переворота, имел сложный и амбивалентный характер. С одной стороны, с 1920-х гг. значимым трендом стала стихийная атомизация советского общества, детерминируемая специфической политикой так называемого «деклассирования». Хозяйственная разруха после Гражданской войны и жесткие технологии государственного управления приводили к естественной активизации социальной мобильности, сопряженной с трудовыми миграциями. По справедливому определению Ш. Фицпатрик, «из-за хаотичности и аморфности общества, высокой социальной и профессиональной мобильности в революционный период социальное положение огромного числа граждан не поддавалось точному определению» 99 . Указанное явление приобрело значительные масштабы, и, несмотря на титанические усилия властных структур, социальная инертность, в частности, рабочего класса достигала к концу 1920-х гг. угрожающего уровня. Безусловный гегемон революционных преобразований, предусмотренных марксистской доктриной, в практическом ракурсе нередко оказывался телеологически инертным и аморфным сообществом дифференцированных индивидов.

99

Фицпатрик Ш. Указ. соч. С. 48.

Конец ознакомительного фрагмента.