Программа защиты любовниц
Шрифт:
Мельников с Володиным расселись на стульях у стола, режиссер сел на диван.
— Чем могу? — вопросительно осмотрел он каждого.
— Тут такое дело…
Володин, не особо вдаваясь в детали, коротко поведал причину своего визита. Режиссер нахмурился, долго крутил головой, причмокивал, потом выдохнул:
— К сожалению…
И тут с кухни, в которую их никто не пригласил и из которой им не пообещали принести хотя бы по стакану воды, раздался звонкий девичий голосок:
— Пап, а я знаю, кто это!
— Стыдно подслушивать, Мари! — стараясь быть грозным, прикрикнул
Девочка лет двенадцати выскочила из дверного проема, как попрыгунчик. Она была прехорошенькой: беленькой, голубоглазой, длинноногой, в синих коротких шортиках, белоснежной кофточке с вышивкой по горловине, полные губы ее расплылись в улыбке.
— Добрый вечер. — Она присела в шутливом реверансе. — Я — Маша. Папина дочь.
Мельников тут же с изумлением снова обвел взглядом единственную комнату, не хранившую ни единого следа ребенка.
— Она живет с матерью, — лаская взглядом дочь, произнес режиссер. — Мы в разводе, Мари навещает меня каждый день, носит мне еду. Считает, что я умру с голоду без нее, может, и умру!
— Но я же папина дочь! — Маша подскочила к дивану, с лету плюхнулась рядом с отцом, успев чмокнуть его в вялую небритую щеку. — И когда вырасту, перееду к нему, вот!
Ответом ей был обожающий взгляд отца. Он осторожно тронул дочь за локоток.
— Мари, — обратился он к ней, — господа полицейские спрашивают…
— Па, я все слышала, — перебила его девочка, глянула на гостей. — Я видела, как мальчишка шел по двору с белым конвертом, с большим таким, а потом он зашел в наш подъезд и сунул конверт в ящик с номером… — Она назвала номер ящика, принадлежащий квартире Володина. — Вот так!
— Ты уверена в том, что он именно в наш подъезд вошел? — оборвал ее строгим, но совсем неубедительным голосом отец. — Вдруг ты перепутала?
— Как я могла перепутать, если я сама его впускала сюда?! — изумилась Маша. — И до ящиков довела, подождала и посмотрела, куда он конверт совать станет. Я все видела, да, да, да, папочка!
Сейчас покажет язык, подумал вдруг Мельников, и едва не рассмеялся. Девочка была невероятно пригожей, невероятно проказливой и невероятно любимой. Наверное, ее родители когда-то очень сильно любили друг друга, раз у них вышла такая вот славная девочка. А потом всю свою любовь они обратили на нее, раз друг друга уже стали любить не в состоянии. Ребенок, купаясь в этом великолепном светлом чувстве, получился милым и непосредственным.
Любовь страшная сила!
— А зачем же ты его в подъезд впустила, милая? — укоризненно покачал головой отец, поправляя беленькую кудряшку, выбившуюся из высокого хвостика дочери. — Мы для чего дверь такую поставили? Для того, чтобы посторонние сюда не заходили.
— Это Вовка-то Баранов посторонний? Скажешь тоже, па! — фыркнула она и рассмеялась, будто кто горсть монет на стекло уронил, до того звонко и мелодично.
— Машенька… — Володин положил локти на коленки, чуть нагнулся в ее сторону. — Стало быть, ты знаешь этого парня?
— Парню двенадцать лет, — фыркнула она снова. — Он в параллельном классе учится и живет во-он в том доме.
Маша потыкала пальчиком в сторону окна, за которым высилась девятиэтажка.
Отец качнул головой, развел руками и виновато глянул на гостей.
— Такие они, дети современности, — посетовал он, совершенно не расстроившись. — Все всех знают.
— Расскажи, как было дело, — попросил Володин.
— Вовка слонялся по двору с конвертом минут десять, — начала она говорить. — Я сидела на качелях и видела.
— А откуда он с конвертом появился? Из дома? — встрял Мельников.
— Нет, хотя… Это я проглядела. Обнаружила его уже с конвертом. Он возле подъезда отирался, там Мария Федоровна сидела на скамейке, он к ней не подошел. Все караулил, чтобы кто-то вошел или вышел, как я потом догадалась. — Маша, видимо, только что догадалась, поскольку глазки ее затуманились воспоминанием. — Ему не везло и не везло, он ходил, ходил, потом ко мне подходит и говорит, как бы в подъезд попасть. Спрашиваю, зачем? Он говорит, конверт надо челу одному доставить, в ящик, мол, надо положить. Спрашиваю, что там? Он плечами жмет, мнется, потом признался, что сам не знает. Его попросили, денег дали, он и мается теперь в обязательствах. Говорю, выбрось ты конверт этот.
— Маша! Но как ты?.. — ахнул отец.
— Па, мне было интересно, и все. И делать особо было нечего. Я и развлекалась.
— И что дальше? — поторопил Володин.
Ему в принципе было уже все понятно, но дослушать до конца стоило. А заодно и адресом этого Вовы Баранова разжиться. Может, запомнил он того человека, что заплатил ему за доставку конверта по адресу?
— А дальше я предложила ему со мной поделиться, — вдруг призналась Маша и надулась в сторону посеревшего ликом отца. — А что, па?! Это честная сделка! Он бы до ночи не попал в подъезд, а я его проводила, у ящиков подстраховала, он мне дал полста баксов.
— Пятьдесят долларов??? — ахнул папаша-режиссер. — Это же почти полторы тысячи рублей!
— Мне дали тысячу четыреста двадцать, — кивком подтвердила Маша. — На них я и продукты тебе сегодня купила.
Заросшее лицо папаши зарделось стыдливым румянцем, он не мог признаться гостям, что сильно нуждается, что много из того ценного, что когда-то имелось в этой квартире, уже продано. Но, кажется, они обо всем и без его откровений догадывались.
— Господи-ии… — тихо, с надрывом простонал режиссер и закрыл лицо руками. — До чего вы докатились?!
То ли общество имелось им в виду, то ли себе говорил «вы», было непонятно.
— Маша, что Вова Баранов рассказал тебе о том человеке, что отдал ему конверт? — Володин встал со стула, поющего под ним похлеще бабкиного, и подошел к девочке, присел перед ней на корточках.
— Я у него про него не спрашивала, — поспешно, пожалуй слишком поспешно, ответила Маша и спрятала лучистый взгляд у отца за спиной.
— Ма-ааша! — чуть громче протянул Володин. — Не надо, Маша, пожалуйста.
— Что не надо? — Она с вызовом посмотрела на Володина, втянула носом воздух. — От вас приятно пахнет.