Программа защиты любовниц
Шрифт:
Ответ нашелся!
Потому что она думала, что этого человека прислал Мельников! Она подумала тогда, еще до момента убийства, что этот человек его друг, помощник, коллега, соратник и он просто хочет вызволить ее из-под замка.
К тому же мысли ее так путались в те дни, таким гневом и обидой полыхала душа на всех сразу, и на Мельникова, возникшего так неожиданно на ее пути к алтарю, и на Володю, который решил бороться с ее норовом таким вот неожиданно примитивным способом. В голове была полная мешанина, да и не ела она почти в те дни, демонстрируя протест. Ослабла
Но подполковнику об этом знать совсем не обязательно. Вернее, большую часть из этого.
— Но… Но мне очень хотелось удрать. К тому же я подумала, что это розыгрыш.
— Что?! Розыгрыш?! — недоверчиво фыркнул подполковник. — Что вы мелете, уважаемая?! С чего это вы так решили?!
— Но он же был в маске.
— Кто??? — Вот теперь узкоглазое лицо подполковника с острым, выдающимся вперед подбородком сделалось круглым, как сковорода. Он даже осип от волнения. — Кто был в маске???
— Тот человек.
— Тот, кто вызволил вас из темницы?! Был в маске?! Не Деда Мороза, нет?!
Он побагровел и совсем уже было собрался на нее завизжать, когда она замотала головой.
— Нет, это странная такая маска была, тонкая резиновая пленка, скрывающая черты лица. Знаете, как если бы на лице был капроновый чулок с прорезями для глаз и ноздрей, но тонкая, резиновая, улыбающаяся.
— То есть?!
Девица что, морочила ему голову?! Издевалась над ним или говорила правду?!
Он сердито сопел и думал, нервно дергая ногами, поставленными на крестовину кресла.
Нет, похоже, она не врет, наверное, упырь тот и правда был в маске. Оставил бы он ее тогда в живых, как же, если бы она видела его рожу!
— Рот у маски был растянут в улыбку. Получалось добродушно так. Поэтому я и подумала, что это розыгрыш.
— А когда вы поняли всю серьезность ситуации, дорогая?
— Когда Иван не вышел из комнаты. А вышел этот… урод, простите, он был весь в крови! И пел…
— Пел?!
— Да, что-то пел такое бравурное. Метнулся потом в Зоину подсобку, взял там у нее ведра, швабру, всякие средства моющие и принялся мыть. Сначала в той комнате что-то мыл, ведрами гремел, потом свой костюм отмыл.
— Костюм?!
— Ну да, у него был такой костюм… Шуршащий. Темно-синий. Как спецодежда. Он его отмыл, снял, упаковал и начал меня фотографировать.
— Фотографировать?! Зачем?!
— Не знаю. Заставил выйти из-под лестницы. Сфотографировал, потом… Потом завел меня в комнату, а там… А там Ваня…
Оля зажмурилась, горло перехватило, и снова, как в тот день, стало невозможно дышать. Все всплыло в памяти остро, ярко, как будто это случилось час назад, весь этот ужас, который просто не принимало сознание.
— И что же было дальше?
— Он подвел меня к нему, заставил вымазать руки в крови и вытереть их о себя. Снова сфотографировал. И протер все следы шваброй. Вывел меня на улицу через заднюю дверь, заставил переодеться в чистую одежду, он взял ее из шкафа у Володи. Мы же какое-то время уже жили вместе, мои вещи у него были. Ведра и швабру он покидал в большой мешок для мусора и повел меня к машине. Там посадил на сиденье пассажира и еще раз сфотографировал, стоя перед машиной. И… — Оля закрыла лицо руками, замотала головой. — Все! Не могу больше, простите, не могу!!!
Подполковник с тихим бешенством наблюдал, как вздрагивают худенькие плечи под тонким льном. Видел выпирающий шейный позвонок на нежной хрупкой шее. Конечно, девушка не могла бы воткнуть в шею спортсмену, хотя и бывшему, кусок кафельной плитки, сила нужна недюжинная. У этой пигалицы ее не было, силы этой, но…
Но все мутно как-то! Нереально мутно! За каким хреном она следовала за ним? Молча вышла из дома, молча переоделась, влезла в машину. Дура, что ли?!
— Нет, не дура, — опротестовала она, когда он поделился с ней своими язвительными соображениями. — Он просто все время, пока не пел, говорил. Монотонно так, как будто молитву читал, и говорил обо мне.
— Что именно?
— Как я буду сидеть в камере за убийство водителя своего жениха, что и как со мной станут делать. В общем… Мне кажется, у этого монстра есть способность к гипнозу.
— Ух, ты! — воскликнул недоверчиво подполковник.
Угловатые формы его лица вернулись на место, он больше не удивлялся, он теперь пребывал в бешенстве, Оля это понимала. И любой другой на его месте вел бы себя так же, поверить в ее рассказ было невероятно сложно! Ее поведение было необъяснимо нелепым! Поэтому она и отправилась сегодня утром в аэропорт вместо того, чтобы бежать напрямую в полицию.
Никто бы ей не поверил, никто, разве что Мельников. Но он с ней говорить не пожелал, очевидно. Как еще объяснить то, что она сидит сейчас перед этим неприятным человеком? Отвечает на его вопросы, и чем больше она на них отвечает, тем больше презирает себя. За слабость, безволие, тупоумие какое-то странное, сковавшее ее по рукам и ногам в те страшные для нее дни.
— Понимаете… — Оля подняла на него диковатый взгляд. — Это сложно понять, конечно, но… Но я не знаю, почему не побежала тогда, почему не орала, не звала на помощь. Я не знаю! Может, мне было страшно! Может… Да, конечно, мне было очень страшно! Сначала думала, что это глупый розыгрыш, а потом…
— Ладно, проехали. Что было дальше? Вы покорно… — тут подполковника снова скривило. — Вы покорно сели в его машину. Тихо сидели, пока он вас фотографировал. Потом-то? Потом почему ни разу не привлекли внимание любого постового?! Вы же не лесом ехали, по городу! Почему не сделали ни единой попытки заорать?! И… И как же он ехал по городу в маске, черт побери?! Вы что, врете мне?! Внаглую врете?!
— Он уколол меня чем-то вот сюда. Как только сделал фото, открыл мою дверь и сразу уколол. Вот сюда. — Оля ткнула пальцем в левое предплечье. — И я отключилась. Все! Я ничего не помню. Как мы ехали, куда ехали. Очнулась в каком-то подвале связанной, с залепленным ртом. — Оля нервно передернулась. Снова крепко зажмурилась. — Он… Он истязал какую-то женщину и заставлял меня смотреть!!!