Программа защиты любовниц
Шрифт:
— Вы что, обнаглели совершенно? — вытаращилась на него дежурная медсестра, чуть приоткрыв дверь отделения. — Вы смотрели на часы?!
— Да, смотрел, — смиренно кивнул Мельников. — Но у меня обстоятельства.
— Все так говорят! Уходите, я полицию сейчас вызову! — закричала медсестра и потянула дверь на себя.
— Я сам полиция. — Мельников нехотя сунул ей под нос удостоверение. — Мне очень нужно навестить нашего сотрудника.
— Гм-мм… Так бы сразу и сказали, — надула она губы от обиды. — Чего ломиться-то? Из полиции, значит, из полиции,
Мельников прошмыгнул мимо нее в полутемное фойе. Дошел следом за сердитой девушкой до ее рабочего места. Уточнил по журналу, в какой палате находится Володин. Взял из ее рук белый халат и бахилы и уже через пять минут осторожно заглядывал внутрь володинской палаты.
Весь опутанный проводами с иголками в венах, Володин лежал на высокой кровати, стоящей посреди палаты. Мирно пищали приборы, монитор рисовал четкие, правильные кривые, отражая ровный стук володинского сердца.
— Привет, Саня, — поздоровался Мельников шепотом, усаживаясь на стул. — Ты спи, спи, я посижу тут. Доктора твои лопочут что-то про кому, а я не верю, прикинь! Думаю, что тебе просто выспаться за все годы захотелось, ты и косишь! А мне просто поговорить надо, а кроме тебя, мне не с кем. Слышишь ты меня, нет, неважно, я просто буду говорить…
В горле снова вздулся громадный комок, с которым он провозился минут пять, пытаясь сглотнуть. Так давило, что слезы навернулись.
— Вот так-то, брат, — вымолвил наконец Валера, справившись с удушьем, положил свою ладонь на руку друга. — Скачем, скачем, пыжимся, тужимся, а оно вон, хрясь, и все! Только не подумай, что это я о тебе! Это я про Ольку! Она, Саня, даже глаз на меня не подняла, когда я вошел в допросную! А когда посмотрела, то лучше бы и не смотрела вовсе… Она ненавидит меня, Саня!!! Дико ненавидит! Считает, что из-за меня вся ее беда! А я теперь уже и сам не знаю…
Он вздрогнул, ему вдруг показалось, что у Володина дернулась правая кисть, та, что он накрыл своей ладонью. Всмотрелся и решил, что показалось, хотя монитор вдруг начал пищать чаще и пронзительнее.
— Ты не волнуйся, Сашок. Все в порядке, просто Олька такие вещи рассказала… Будто этот тип все мечтал посадить нас напротив друг друга, Ольку и меня, отрезать от нас по кусочку и любоваться всеобщей агонией. Она, говорит, сначала подумала, что это он про Черных. К нему же в дом полез, его водителя угрел, но когда я сказал, что те жуткие фотографии нам с тобой были присланы, она решила, что это меня должны были резать на куски. А с какой стати, Саня?! Месть! Правильно, месть! А за что мне можно мстить этому упырю? А за то, что я ему тогда нервы на кулак наматывал, когда взял под стражу, это я про Игнатенко, ты понял, да?
И снова ему показалось, что Володин слабо шевельнул пальцами.
— Я же его тогда, пока адвокаты не прибыли, чуть мордой в стол не впечатал. А чего стоила огласка?! А такие уроды обид не прощают. Вот он, может, Ольку-то и забрал, чтобы мне отомстить? Может, он вообще все это время за мной следил, а? Помнишь, я тебе рассказывал, что как-то после дежурства мне показалось, что кто-то идет за мной от стоянки до подъезда? Тихо так, крадучись? Помнишь? Конечно, помнишь! Что я, твою память, что ли, не знаю! Ты помнишь, в каких носках я на первое свидание к Ольке помчался!
— Нет, — вдруг проговорил Володин и открыл глаза. — Не помню я твоих носков, брат.
Голос был слабым, речь невнятная, но это была его речь — володинская. И это был его голос — родной и живой! И его глаза, затуманенные болью и лекарствами, смотрели теперь на Валеру.
— Сашка!!! — подскочил Мельников и наклонился над ним. — Как ты, старина?! Перепугал ты меня, брат!!! Сестру позвать?!
— Нет у меня сестер, один ты, бродяга, — прошептал Володин и сделал попытку улыбнуться.
— Как ты?!
— Болит все тело, Валера, — протолкнул сквозь трубку, вдетую ему в рот, Володин. — Будто я вагоны разгружал. Твою мать, как не вовремя… Пить хочу!
Поить его самостоятельно Мельников поостерегся. Позвал и сестру и дежурного врача. Те засуетились, принялись сверять показания приборов, что-то записывать, что-то добавлять в капельницы. Мельникова оттеснили в угол и какое-то время вовсе не обращали на него внимания. Когда суета стихла, врач все же оглянулся в угол, где притих Валера.
— Вашему другу повезло, — кивнул он с усталой улыбкой. — Все показания в норме. Микроинсульт, но без тяжких последствий. Теперь, сами понимаете, покой, покой и еще раз покой, и уход, разумеется. За ним дома есть кому ухаживать?
— Да, — кивнул Валера, тут же подумав о себе.
Возьмет отпуск, в конце концов, имеет полное право. Их у него накопилось на полгода.
— Это хорошо. Ладно, я пошел. — Врач двинулся к двери. — Но у вас не более пяти минут. Не усугубляйте.
— Так точно!
Врач ушел, оставив дверь приоткрытой. Мельников исправил оплошность. Снова сел перед кроватью.
— Все хорошо, Сашок! — сжал он осторожно руку друга. — Все хорошо! Слышал, что доктор сказал?
— Слышал, — ворчливо отозвался тот. — Ты, что ли, станешь мне родной матерью?
— А кто еще?
— Ты должен эту мразь поймать, раз знаешь, кто это.
— Ага…
Мельников закусил нижнюю губу, размышляя, что мог слышать из того, что он рассказывал, а чего нет, его дружище? Повторять или нет?
— Я все слышал, — успокоил его Володин. — Возьми его, Валера.
— Взять-то можно, только проблемка одна, Сашок, нарисовалась.
— Какая?
Глаза Володина посоловели. Видимо, начали действовать лекарства, которые добавила медсестра ко всем имеющимся в перевернутых пузырьках.
— Олька говорит, что тот урод был в годах.
— В каких годах? — не понял Володин и чуть прикрыл глаза, его сморило.
— Она говорит, что он все время был в маске, тонкая такая резиновая, как у Фантомаса, руки он не прикрывал. Олька говорит, что, судя по рукам, этому типу не сорок лет, как Игнатенко, и ростом он гораздо ниже. Как думаешь, это сообщник?