Прогулка по Гиндукушу
Шрифт:
Часом позже мы шагали в Кауджан. Гора победила -- во всяком случае, пока что.
В ОБХОД
В конце третьего луга, на густой зеленой траве возле речки, ожидая нас, по-турецки сидел Абдул Рахим. Он сидел тут уже несколько часов, каким-то загадочным путем узнав, что штурм не удался. Абдул Рахим принес нам по большой лепешке.
– - Сам испек для вас,-- сказал он.
Вежливо подождав, пока мы кончим есть, он объяснил, что заставило его выйти нам навстречу.
– - Случилась беда. Утром, еще в сумерках, мой племянник Мухаммед Наин забрал ружье и пошел охотиться на сурков. Влез на гору, засел в засаду. Часов пять спустя слышу выстрел. Смотрю в ту сторону и вижу: мой Мани (так Абдул сокращенно звал племянника) падает с горы. Я взбежал по склону, как козел, нашел его. Лежит будто мертвый. Принес его в айлак. Он сильно разбился. Боюсь, что умрет. Только ваши лекарства могут спасти его.
Забыв про свои горести, мы помчались вперед, чтобы догнать погонщиков, пока они не ушли в долину Париан со всеми нашими вещами, включая медикаменты.
В глухом каменистом ущелье Аб'дул Ра-хим (до тех пор он шел босиком, неся ботинки на шее) остановился, чтобы обуться. Я поглядел под ноги: никакой разницы, тропа "i'a же. Может быть, подобно ирландским крестьян? (о них говорят, что они идут босиком до дверей церкви), он почувствовал, что приближается цивилизация? Как раз в это время мне пришлось задержаться по неотложной естественной надобности. Мои товарищи ушли вперед, а когда я продолжил путь, у меня перед глазами маячили следы Абдула Рахима. Его ботинки были подбиты резиной от американской покрышки и печатали задом наперед марку "Таун'к Каунтри". Получалось: иртнуаК н'нуаТ, ирт-нуаК н'нуаТ, иртнуаК н'нуаТ". Снова и снова, до бесконечности, пока эти мудреные слова не превратились в магическое заклинание. "Таун'н Каунтри... Таун'н Каунтри". Я шел как в трансе, словно буддист, который бредет к святым местам, бубня свое: "Ом майи падмэ хум, ом мани падмэ хум". Кончилось тем, что я, совершенно ошалев, сбился с тропы и был наказан спуском, который был ничуть не легче вчерашнего, когда мы возвращались с ледника...
Я устал, тропа казалась бесконечной. Ущелье... Палатки кочевников... Женщина, которая, отвернув лицо, жалась в сторону, будто испуганный кролик, пока я не прошел... Таджики и патаны, молча, но дружелюбно пожимающие мне руку... И, наконец, айлак, где меня дожидался Хыо.
Все наши кони были развьючены, лекарства валялись на земле, Хью был в отвратительном настроении.
– - Никак не мог найти чертов ящик, пришлось все вьюки разобрать. Я и не подозревал, что мы тащим с собой столько барахла! В самом последнем вьюке обнаружил! Может, надо было вспрыснуть ему морфий?
– - продолжал он неуверенно.
Хью не очень-то разбирался в медицине, о чем ярко свидетельствовал поразительный набор лекарств, путешествовавший с нами.
– - А что ты сделал?
– - Промыл ссадины, положил холодные компрессы.
– - Ты еще не сказал, что с ним.
– - Я ходил, осматривал его,-- Хью немного успокоился.-- Абдул Рахим проводил меня. Он лежал в каменной лачуге, укрытый кучей одеял. Темно, ничего не разобрать, кругом полно людей. Ему лет шестнадцать, только-только усы пробились. Лица не видно: все мухами усеяно. Нос и губы распухли, стали как у негра. Женщины обрили ему голову и обмотали тряпками; все в крови. Он метался, стонал.
– - Хорошо, что ты не вспрыснул ему морфия. Наверное, у него сотрясение мозга. Морфий прикончил бы его.
– - Нет, я не вспрыснул. Глаза склеились от крови. Мы умыли его -- лицо, голову. Наконец он приоткрыл один глаз и рот. Сильно стонал. Тут все стали его трясти. "Мани, Мани, слышишь нас?" Он не мог отвечать. Послушай, что было дальше! Абдул Рахим отвернул одеяла, чтобы мы могли осмотреть другие раны. И что же я вижу! У парня тело как у козла! Густая черная козлиная шерсть! До самых подмышек! "В чем дело?" -- спрашиваю Абдула Рахима. "У нас,-- говорит,-- как кто заболеет, всегда натягиваем на него козлиную шкуру. Тепло гонит в нее яд из тела".
Удивительно! Не пережиток ли это культа Пана? Может быть, косматый бог, изгнанный с равнин мечом Ислама, еще сохранил влияние среди горцев-кочевников?
Мы настолько устали, что когда пришли в Кауджан, то даже не хотели есть. Между тем Абдул Гхияз и его люди зарезали купленного ягненка и полтора часа варили в большом железном котле с солью, перцем, курдючным салом. Получился сплошной перец; впрочем, и он не мог перебить запаха сала, который казался нам невыносимым после такого дня: с половины пятого на ногах, сначала подъем на высоту пять тысяч метров, потом спуск до двух тысяч семисот. Желая доставить мне удовольствие {я скромно утаил, какие эмоции вызывает во мне курдюк), Абдул Гхияз порылся в общей миске, собрал самые жирные кус-- ки и подал мне. У меня не хватило сердца отвергать угощение, и я жевал сало, изображая крайний восторг. Но едва мои товарищи отвернулись, как я мгновенно сунул куски за пазуху, чтобы при случае избавиться от них.
Весь следующий день прошел в безделье, если не считать ремонта надувных матрацев и поглощения таблеток от поноса,
Я обнаружил в наших ящиках множество пузырьков с таблетками для дезинфицирования воды и торжественно поклялся,, что отныне не выпью ни капли влаги, не обработав ее. Надо сказать, что это довольно нудное занятие, и в дальнейшем я пред ставлял собой еще более странное зрелище, чем до сих пор, так как непрерывно размахивал бутылками с водой, которая никак не хотела растворять таблетки -- твердые, как дробь, и значительно менее приятные на вкус, чем она. Правда, у нас были еще? таблетки, якобы уничтожающие скверный привкус, но они почему-то не всегда помогали, и мне приходилось пить отныне какой-то хирургический раствор.
Лишь под вечер третьего дня мы нашли в себе силы продолжать путешествие.
Чтобы добраться до южной стороны Мир Самира, надо было обогнуть несколько отрогов. Вверх по Чамарской долине с нами шел таджик, который в результате какой-то удивительной мутации был наделен светлыми усами и розовыми глазами. Оказалось, что этот альбинос -- тханадар (сторож) Навакского перевала. В его обязанности входило охранять путников от грабителей, и он добровольно покинул свой пост, чтобы сопровождать нас.
Чамарская долина -- сравнительно широкая и намного более живописная, чем Дарра Самир. Трава радовала глаз обилием оттенков зелени, всюду цвели огромные мальвы. На склонах стояли кибитки кочевников, паслись овцы.
Около семи часов мы сделали короткий привал в деревушке Дал Лиази, горстке каменных лачуг. Отсюда хорошо была видна дорога на Навакский перевал и гору Урсакао, коричневую, с тонкими языками снега.
Чем выше, тем суровее становился пейзаж, реже попадались кибитки. С окружающих скал нас дружно освистывали сурки; Кони поминутно останавливались, привлеченные горькой полынью, которую они поедали в огромном количестве.
На шестом часу ходьбы мы увидели устье большой, накрытой облаками долины, простирающейся на запад.
– - Восточный ледник,-- сказал Хью.-- Теперь нам осталось немного. Жаль, что пасмурно.
В этот миг облака стали рассеиваться, и вот уже нашим взорам предстала большая часть северного склона Мир Самира, включая Китайскую стену, а также и снежный конус вершины. К ней по гребню отрога вел как будто вполне проходимый путь. Мы повеселели.
– - Только бы подняться на гребень, а там уж дойдем! Скользящие вверх по склонам рваные облака напоминали' дым; казалось, Мир Самир горит. Подул леденящий ветер и до