Прогулки по Аду
Шрифт:
Она нисколько не смутилась и не взволновалась. Она просто разделась, как разделась, если бы была одна или при матери. Еще раз вздохнула и полезла в бочку.
«O tempora! O mores! — подумал я. — Ей абсолютно пофиг, что я на нее смотрю».
— Нудистка, блин, — проворчал я и пошел на кухню за кадушкой. По дороге назад я набрал горячей еще золы из очага, потом плеснул воды из бочки и бросил валявшееся рядом кимоно.
Асука высунулась из офуро:
— Господин, что вы хотите делать с моей одеждой?
— Стирать, — лаконично
Девчонка ушла с головой под воду, потом вынырнула и с криком: «Нет!» полезла из бочки.
— Сидеть! — прикрикнул на нее я. — Ты наказана! Это такое наказание, ты должна терпеть.
Асука плюхнулась назад. Я подошел к ней:
— Черт, как же ей голову помыть без шампуня? — подумал я. Потом усмехнулся: — Ты брызгаться умеешь?
— Что? — не поняла она.
— Ничего, я пошутил. Давай еще разок макнись с головой.
Я наклонился к ней, понюхал волосы.
— Сидишь в бочке, пока я не приду. Слышишь? — строго сказал я. — Сидишь и не дергаешься. Не то накажу еще хуже, — пригрозил я и пошел за полотенцем.
Вернувшись, я взялся за кимоно. Зола какую-никакую пену дала.
Асука притихла в бочке и только смотрела на меня каким-то странным взглядом.
— Прополощу в море, — решил я, закончив стирать кимоно.
— Все, можешь вылезать, — сказал я Асуке.
Я завернул ее в полотенце и вытер.
— Куда! — крикнул я, когда она, сняв полотенце, кинулась было к кадушке с кимоно. — Вон в фурако полезай.
Девочка остановилась и покорно полезла в ящик с опилками. Я сел рядом и начал массировать ее голову в надежде отмыть ей волосы хоть таким странным образом.
Асука лежала молча и смотрела в переплетенье брусьев, поддерживавших крышу веранды. Потом глаза ее закрылись, и я понял, что она спит. Я тихонько встал и пошел искать, во что бы ее одеть. Нашел свою куртку от кимоно.
Ну, пусть будет «my boyfriend's», подумал я. — Все мои девушки любили ходить в моих рубашках.
Когда я вернулся, Асука все еще спала. Я сел рядом. Я смотрел на нее и видел и ее, и Ленку, и куклу, и еще одну девушку и даже поручика-кавалергарда.
же далеко мне пришлось забраться, чтобы добраться до тебя», — подумал я.
— Хорошо, — сказал я себе. — Ломаю судьбу, — и провел рукой по щеке девочки.
Асука открыла глаза.
— Мне приснился удивительный сон, — сказала она и улыбнулась. Мне ничего не осталось делать, кроме как улыбнуться в ответ. Даже, невзирая на черные зубы, на ее губах играла улыбка влюбленной женщины.
— Это был не сон, — я снова коснулся ее щеки.
Асука села и испуганно оглядела веранду.
— Ой, — сказала она.
— Полезай в бочку, — улыбнулся я
Девочка стремглав выскочила из ящика и забралась в офуро.
— Вода не остыла? — спросил я.
— Нет, — выдохнула она.
— Голову запрокинь, — попросил я.
Асука послушно откинула голову и закрыла глаза. Я принялся тщательно полоскать ее волосы, отмывая от опилок. Рыбой от
— Все. Можешь вылезать.
Девочка села в бочке и посмотрела на меня.
— Господин что-то сделал со мной, — сказала она, покраснев. — Когда господин стирал мое кимоно, мне было ужасно стыдно, что он делает такую неподобающую вещь, и одновременно необыкновенно сладко от этого. Я думала, что сердце у меня сейчас выскочит из груди.
— Вылезай, — я снова ей улыбнулся.
— Если господину не нравится охагуро, я сегодня же ототру зубы песком.
— Не вздумай! — испуганно воскликнул я. — Эмаль повредишь. Никакого песка! Само облезет. Морковки погрызешь, и нормально будет. Вылезай давай.
Девочка чуть помедлила и выбралась из бочки.
Я поднял над ней кадушку с чистой теплой водой:
— Волосы сполосни, чтобы опилок не осталось.
Опустив кадушку, я посмотрел на нее. Асука стояла, глядя в пол, красная, как мак. Она не знала, куда девать руки. Было видно, что ей хотелось прикрыться и одновременно она стеснялась это сделать. Я взглянул на ее грудь.
«Ну вот. Нормальная реакция, — удовлетворенно подумал я. — А то устроила мне тут нудистский пляж».
Я завернул ее в чистое полотенце и обнял.
— Господин, — чуть слышно прошептала она.
Я медленно вытирал ее. Девочку била дрожь, глаза у нее постоянно закрывались, стук сердца был слышен на расстоянии.
Потом полотенце упало, и я дал волю своим рукам и губам.
— Я не могу стоять, — жалобно проговорила она. — У меня ноги подкашиваются.
Я подхватил ее на руки и отнес в дом. Расстелил футон и уложил на него.
Асука открыла глаза:
— Господин посещал гейшу? Только гейша может научить такому.
— Нет, — улыбнулся я. — Я смотрел Тинто Брасса.
— Я не понимаю, — прошептала она. — Я совсем ничего не понимаю.
Она даже не добавила «господин». Потом она замолчала, потом кусала свою руку, чтобы не закричать. Потом она плакала, а я держал ее голову у себя на коленях и что-то шептал ей. И, по-моему, я шептал по-русски.
Потом она села,
— Я знаю, я должна ублажить господина. Я не гейша, я так не умею, но я буду стараться. Господину будет хорошо со мной, — и она решительно потянула завязочки на моих штанах…
Домой я ее не отпустил. Утром она сказала мне:
— Я теперь могу умереть. Я познала то, что не знала ни одна женщина на свете.
— Ну, я не стал бы утверждать так смело про весь свет, — улыбнулся я. — Но то, что ни одна в этой деревне, это точно.
Потом пришла ее мать. Посмотрела на Асуку, все поняла и сказала:
— Теперь ты ее кормишь и одеваешь.
И вопрос с инцестом был решен.
9
А дальше дни покатились со средневековой неспешностью. Правда, через месяц Асука перестала говорить мне «господин». Еще через месяц от «Ясуши-сан» отвалился «сан». А еще через месяц она называла меня «Дю» и больше никак.