Прогулки по Аду
Шрифт:
Ее смех постоянно был слышен в доме. Деревенские бабы плевались и отворачивались. Мужики с любопытством смотрели на меня. Девки пытались разговорить ее, но она только отшучивалась.
Я старался не оставлять ее надолго одну, уж слишком она светилась счастьем. Люди такое редко прощают. Я стал брать ее с собой на лов и учил ходить под парусом, просто так, на всякий случай.
Еще мне пришлось интенсифицировать добычу жемчуга, чтобы поставки сёгуну оставались на прежнем уровне. Потому что теперь самый лучший жемчуг оказывался внутри полого бамбукового бо, спрятанного в укромном месте под пирсом. Мне вовсе не светило
Словом, все в моей, нет, в нашей с Асукой жизни было хорошо. Единственное, что доставало, ну, кроме бытовой средневековой хрени, это полное отсутствие противозачаточных. Приходилось исхитряться. Асука была слишком юна для беременности, да и потом я вообще не представлял, на сколько времени я тут оказался, а оставлять девочку одну с ребенком никак не входило в мои намерения.
Через год бамбуковый бо был полон. Я решил отправиться в Киото, полагая, что в большом городе мне удастся незаметно продать часть жемчуга. А полновесные, овальные, золотые кобаны императорской чеканки гораздо удобнее для расчетов, чем коку риса, которыми мне платил зарплату сёгун. В дальнейшем я вообще планировал покинуть Японию и перебраться в Китай или Корею.
Пешком до Киото было несколько дней пути, но в стране имелась развитая сеть постоялых дворов, и с ночлегом проблем не должно было возникнуть. Правда, времена были беспокойные: междоусобицы, восстания, на дорогах шалили. Но я надеялся прибиться к какому-нибудь каравану, да и вообще бедный крестьянин, с дочерью бредущий по дороге, вряд ли будет сильно интересен банде грабителей. Вот если только дочь… Но тут уж приходилось рисковать, оставлять Асуку в деревне я не хотел.
Сославшись на желание посетить храм Кинкакудзи, знаменитый «Золотой павильон», я начал готовиться к путешествию.
Написал сёгуну заявление на отпуск, собрал в дорогу мешок с вещами и едой, вытащил из-под пирса бо с жемчугом, взял за руку Асуку и вышел на нашу единственную улицу.
Навстречу мне в деревню входил отряд воинов. Самурай на коне и десяток пеших солдат, вооруженных копьями.
Я вежливо посторонился, задвинул Асуку себе за спину и низко поклонился.
Поравнявшись со мной, самурай остановил лошадь и спросил:
— Ты ловец жемчуга Ясуши?
— Я, господин, — ответил я, поклонившись еще ниже. Улица быстро заполнялась народом. Визиты самураев с солдатами здесь происходили нечасто. Рядом со мной остановились двое соседей с вязанками хвороста. Они тоже низко кланялись.
Самурай вынул катану, легко взмахнул и концом меча разрубил мой бамбуковый посох.
Жемчуг посыпался на землю, Асука вскрикнула, публика выдохнула.
— Ты пойдешь со мной. Сэйи-тайсёгун будет тебя судить, вор.
На самом деле, сёгун оказал большую честь, послав арестовывать меня самурая с отрядом воинов, а не полицейского чиновника с парой приставов.
«Блин, — подумал я, — деревня есть деревня, кто-то видел, кто-то стукнул».
Что мог противопоставить вооруженному отряду ловец жемчуга? Ничего. Что мог противопоставить вооруженному отряду я? Если бы у меня был хотя бы пистолет… а так, тоже ничего. Что вообще можно противопоставить грубому, вооруженному, средневековому, нецивилизованному дикарю? Только еще более грубого, нецивилизованного, лучше вооруженного и меньше боящегося смерти дикаря. Мамонтобоя
«Чертов сёгун, — подумал я, разворачивая глаза внутрь себя. — Хрена мне его уважение. Лучше бы полицейский и приставы, легче было бы справиться. Ну да ладно, что тут у нас в анамнезе имеется?»
Перед глазами замелькали эпохи, костюмы, лица.
Немецкий дворянин, забияка и бретер из свиты принцессы Софии Августы Фредерики Анхальт-Цербстской, 18-й век? Нет.
Ласло из славного семейства Хуньяди. Полководец и убийца, кончивший жизнь на плахе, и так и не ставший королем, Венгрия, 15-й век? Нет.
Средневековая Англия, черт его знает, какой век. Вор, грабитель церквей, окончивший свою жизнь в рудниках где-то на юге? Нет.
Викинг, берсерк и скальд… Да. То, что нужно. До мамонтобоя я не дошел.
Я открыл глаза. Взглянул в лицо самурая и улыбнулся. Наверное, я улыбнулся как-то нехорошо, потому что брови у самурая полезли вверх.
Я уронил мешок, протянул руку и, не взглянув, взял топор у стоявшего рядом крестьянина с хворостом. Просто взял. Тот даже не дернулся. Взмахнул и отрубил сидящему на лошади самураю ногу. Он был без доспехов, пижон. Чуть ниже колена. Хлынула кровь. Обрубок ноги упал и повис, застряв в стремени. Конь заржал и взвился на дыбы, видимо, ему тоже досталось. Самурай закричал, мешком свалился с лошади, а конь поскакал по дороге. Отметив, что у топора слишком длинная рукоять и дерьмовый баланс, я шагнул вперед и взмахнул топором еще раз. Голова самурая покатилась по земле.
— Он не потерял лица, — сказал я ближайшему ко мне солдату. — Он потерял голову. В этом нет позора.
Подобрал левой рукой выроненную самураем катану, взмахнул. Недовольно качнул головой, я привык к прямым мечам. Ладно, сойдет.
А потом я закричал. Боевой клич берсерка. Это не худосочное ки-йя! Солдаты попятились, я засмеялся и прыгнул. Топор и катана. «Гремя огнем, сверкая блеском стали…»
Нетренированность своего тела я компенсировал неожиданностью и наглостью. На землю посыпались отрубленные наконечники копий, пальцы, руки.
Оставшиеся солдаты отбежали назад, сомкнули строй и ощетинились копьями. Я мимоходом взмахнул катаной над лежавшим раненым. Одним ударом меча вырезал из спины все ребра и подбросил кровавый комок в воздух. Это называлось сделать «Красного орла». Тишину над деревней прорезал истошный крик. Я поморщился. Катана для «Красного орла» была длинновата, орел получился кривым, с одним крылом и взлетел невысоко.
За строем воинов лучник спешно натягивал тетиву на луке. Я побежал на солдат, перед рядом копий упал на землю, прокатился под ними, и двое воинов упали. Один со вспоротым животом, другой с наполовину отрубленной ногой. Лучник поднял лук, я, не вставая, бросил топор. Попал, между прочим.
Воинов осталось четверо. Я взглянул на Асуку. Девочка ползала на коленях, собирая жемчуг. Вот это да!
Один из солдат проследил за моим взглядом. Он бросил копье, выхватил нож и подбежал к Асуке. Схватил ее за волосы, развернул и приставил нож к горлу, девочка вскрикнула, солдат хотел что-то сказать, но не успел, я уже был рядом. Острие катаны вошло ему в глаз.
Оставшиеся трое стояли спина к спине. На их лицах застыло отчаяние и решимость. Они не арестовывали меня, они дрались за свою жизнь.