Прогулки по Европе с любовью к жизни. От Лондона до Иерусалима
Шрифт:
Затем мои мысли перескочили на горничную по имени Франческа, чьими усилиями живописные запыленные бутылки ежедневно появлялись на нашем обеденном столе. Я вспомнил ее шерстяные чулки и нелепые войлочные шлепанцы — эти детали старушечьего одеяния, которые резко контрастировали с изысканным, словно вырезанным из слоновой кости, овалом лица и роскошными черными волосами. Эта женщина напоминала мне черную пантеру, которая лишь притворяется безобидной домашней кошкой. Забавно было наблюдать, как Франческа управляется с подвыпившими английскими матросами: все их незатейливые шуточки разбивались об ее угрюмое, бесстрастное молчание. Видит Бог, эта непредсказуемая темнолицая женщина умела поставить на место любого мужчину!
Солнце
После обеда ко мне подошел судовой хирург и, помявшись, сообщил:
— Знаете, тот парень… Мне очень жаль, но он скончался.
— Кочегар Дэвис?
— Да. Он умер еще днем, не дождавшись отправки в плавучий госпиталь.
В тот же вечер наш сигнальщик отправил соответствующий сигнал на флагманский корабль:
— Просим разрешения на погребение Кочегара Дэвиса.
После короткого ожидания мы увидели ответное подмигивание. Ответ флагмана оказался предельно лаконичным:
— Дозволено.
Я прошел на шканцы и долго стоял, глядя на далекие и равнодушные звезды. Если бы меня спросили, о чем я думаю, то я, наверное, затруднился бы с ответом. Сегодня мой жизненный опыт пополнился новым переживанием: теперь я знал, каково это — находиться на одном корабле с мертвецом. Наверное, об этом я и думал. А также о том, кто такая эта мифическая Энни… И волнует ли ее судьба покойного Кочегара Дэвиса.
Моряки всегда с суеверным страхом относились к мертвецу на борту корабля. Их можно понять: не так-то приятно находиться рядом с телом бывшего товарища, с которым ты еще вчера вместе нес службу. К тому же, имущество покойного — гамак и рундук, нож, вилка и пара грубых башмаков — служит лишним напоминанием о той незавидной судьбе, которая неизбежно рано или поздно настигнет любого человека. Неудивительно, что в прежние времена гибель любого члена команды становилась неприятным событием для всего корабля. Сегодня на флоте многое изменилось. Начать с того, что экипаж современного судна составляет тысячу с лишним человек, и многие из них даже не знают друг друга в лицо.
Казалось бы, в подобных условиях смерть отдельного человека должна пройти незамеченной.
Увы, смерть была и остается печальным событием.
Поговорите с моряками, и они вам скажут, что мертвое тело — самый худший из всех грузов, какие приходится перевозить кораблям. Любая смерть тяжким бременем ложится на сердца сопричастных людей, и избавиться от этой тяжести не так-то просто. При жизни несчастный Кочегар Дэвис был ничем не примечательным членом команды, однако после смерти о нем узнали все. И хотя событие это не обсуждалось на корабле, но все постоянно возвращались мыслями к Кочегару Дэвису.
У входа в корабельную часовню выставлен почетный караул: два морских пехотинца стоят, скорбно склонив головы над перевернутым оружием. Всякий раз, когда кому-то из моряков требуется перейти с одной палубы на другую или же спуститься по трапу на шкафут, он натыкается взором на двух безмолвных часовых, застывших в горестных позах. И люди невольно замедляют шаги и стараются не греметь подкованными башмаками на металлических ступеньках трапа. Тело Дэвиса покоилось внутри часовни. Он лежал плотно спеленатый, словно мумия фиванского царя. Я впервые видел, как хоронят на флоте, и меня неприятно поразил вид покойника, упакованного в гамак. На мгновение у меня мелькнула безумная мысль, что Кочегар Дэвис вовсе не умер, и все это — не более чем эстрадный номер. Вот сейчас он, подобно фокуснику, освободится от своих пут и выпрыгнет из мешка. Разве всего несколько часов назад он не смотрел на меня темными печальными глазами и не просил хоть на время остановить деррик-кран? Мы еще долго говорили об его родном Уэльсе, вспоминали долину Ронты… Но тут взгляд мой упал на грубые неровные стежки, и я понял, что никакого фокуса нет. Кочегар Дэвис умер на самом деле. Друзья положили ему в ноги пустую оболочку от артиллерийского снаряда и зашили импровизированный саван при помощи шила и мотка шпагата.
Последним, что я увидел, возвращаясь в каюту, были пехотинцы, несущие свою скорбную вахту: локти приподняты под прямым углом, подбородки опущены на приклад оружия. И когда я на рассвете поднимался на палубу, картина не изменилась, часовые по-прежнему стояли у дверей часовни. Мне подумалось: на всем корабле вооруженная охрана выставлена лишь в двух местах — у каюты капитана и возле тела Дэвиса. Подобным образом команда отдает дань уважения своему умершему товарищу. Бедняга Дэвис! При жизни он ничем не выделялся (многие даже не догадывались о его существовании), зато теперь сравнялся по значимости с первым лицом на судне. Он умер, но смерть еще не вступила полностью в свои права. Кочегар Дэвис по-прежнему занимал определенное место на корабле и принадлежал нашему коллективу. Он все еще был частью нас, а мы — каким-то ужасным и непостижимым образом — являлись частью Дэвиса. Я с нетерпением ждал похорон, мне хотелось поскорее освободиться от нестерпимого бремени смерти на своих плечах. Но одновременно я и страшился этой церемонии — как если бы мне самому предстояло отправиться за борт в погребальном мешке и отчаянно бороться за глоток воздуха, когда морские волны сомкнутся над моей головой.
— Ненавижу похороны, — мрачно заметил один из офицеров в кают-компании.
— А я был бы рад, если б меня похоронили таким способом, — возразил другой. — Я всю жизнь провел на море, привык уже. И потом, море, в отличие от земли, чистое…
Перед самым закатом наш корабль снимается с якоря и покидает бухту. Мы медленно проходим мимо остальных судов и устремляемся туда, где лежит голубая, непотревоженная гладь Средиземного моря. Она простирается в даль до самого горизонта, за которым скрывается невидимая Африка. Сумерки постепенно сгущаются, на небе уже зажглись первые звезды.
В кают-компании уже собрались все офицеры. Они облачены в синие сюртуки, на плечах блестящие эполеты, на поясах палаши. Привычный шум двигателей меняет свой тон, корабль замедляет движение.
Мы поднимаемся на палубу. Остановившись возле орудийной башни, я оглядываюсь и отмечаю, что берег почти скрылся из виду. На шканцах собралась едва ли не вся команда. Люди одеты, как для воскресной службы.
Справа у перил размещается погрузочная платформа, однако откидного забортного трапа сегодня не видно.
Перфорированная поверхность платформы обрывается в пустоту, а далеко внизу плещутся морские волны. Звучит команда:
— Экипаж… Смирно!
Все вытягиваются по швам, и из недр корабля появляется траурная процессия: кочегары несут носилки, задрапированные государственным флагом Великобритании. Однако «Юнион Джек» не может полностью скрыть тело несчастного Дэвиса. Разобравшийся на закате свежий ветерок треплет и задирает края знамени, и тогда взору открывается грубая ткань гамака с неровными стежками. За носилками следует корабельный священник в стихаре, в руках он держит открытую Библию и громко произносит слова молитвы. И замыкает процессию группа кочегаров, сослуживцев покойного Дэвиса.