Прогулки по Парижу. Левый берег и острова
Шрифт:
И вот в последнее время французская печать забила тревогу – гибнет Сен-Жермен, последний «культурный» квартал Парижа. С авеню Монтень из бывшей слободы Сент-Оноре (Фобур Сент-Оноре) ринулись на бульвар Сен- Жермен магазины международной моды – Соня Рикель, Кристиан Диор, Джорджио Армани, ювелиры Картье, фирма кожаных изделий Луи Вюиттон. Где устоять против них хилым заведениям культурной торговли, хотя бы и овеянным славой, хотя бы и всемирно известным? Не менее известным и куда более богатым законодателям мировой моды, в общем-то, не лишний магазин нужен – им важна для их торговли марка прославленного парижского квартала. А что там останется в самом квартале, им, в сущности, безразлично… И под напором богатых фирм отступают заведения, составлявшие некогда славу и гордость квартала Сен-Жермен. Закрылась знаменитейшая, восьмидесятилетняя книжная лавка «Диван», на ее месте будет еще один магазин моды Кристиана Диора. «Переезжает», уступив свое место за баснословную сумму магазину моды знаменитый «Ла Юн». «Но «Ла Юн» где-нибудь посреди Вандомской площади лишен всякого смысла!» – воскликнул в этой связи один из знаменитых издателей, Жан- Ноэль Фламмарион. И он прав – важно окружение, вся инфраструктура. Рядом кинотеатр «Сен-Жермен», галерея «Юн-Бренер», издательства, кафе – своя, определенного настроя публика. С закрытием «Дивана» инфраструктура грозит распадом. Закрылся последний в квартале магазин дисков, продававший знаменитые грампластинки «Пан», – магазин Рауля Видаля; на его месте будут богатейшие ювелиры Картье. Закрылась знаменитая парикмахерская Клода Максима (будет Диор). Джорджио Армани приспосабливает и перестраивает знаменитую сен-жерменскую «Драгстор» (там ведь и книжный магазинчик находился в подвале). Соня Рикель разместилась в помещении ресторана, существовавшего двести лет, а кафе вообще закрываются одно за другим («Аполлинер», «Атриум», «Сен-Клод»). Названные здесь заведения были очень знамениты, составляли как бы ядро квартала, так что в рядах защитников парижских традиций иарит паника. «Нужна мобилизация сил против
К тому же знатоки напоминают, что кварталы сменяют друг друга, одни стареют, к другим приходит мода. Не будем залезать в историю двора, в дальние времена, когда аристократы покидали квартал Маре, а потом и Версаль и селились в предместье Сен-Жермен; проследим лишь моду на «культурные» кварталы с конца прошлого века: это были и Батиньоль, и Большие Бульвары, и Монмартр, и Монпарнас, и наконец – с конца войны – Сен- Жермен-де-Пре. Но как отмечают историки квартала, слава его стала убывать уже в конце 50-х. В 60-е Сартр перебрался на Монпарнас, «Руайяль Сен-Жермен» превратился в «Драгстор», закрылся «Мефистофель», сменил хозяина «Бар-Бак». Конечно, еще царил «Липп», но политики сменили в нем литераторов, а туристы из французской глубинки и штата Вермонт уже десятилетиями разглядывают друг друга в кафе «Флор», пытаясь, понять «ху из ху».
Это известно всем парижанам. Никто не может понять другого: отчего вообще происходит подобная кристаллизация культуры в каком-то уголке города, как получилось, что этот старый, мирный буржуазный квартал Сен-Жермен с его картинными галереями, антиквариатом и комиссионками вдруг стал модной молодежно-интеллектуальной Меккой после войны? «Липп» был тогда просто пивной, а в «Кафе де Флер» встречались националисты. Может, сыграла свою роль близость Латинского квартала с его университетом, близость крупнейших издательств и относительная близость Монпарнаса? Все составляющие взрывчатой смеси известны, известен и процесс, а разгад ки нет. И завидная судьба Сен-Жермена или Монпарнаса остается загадочной. Мэры парижских пригородов наперебой спорят сегодня, кому удастся у себя среди «хрущоб» возвести «Сен-Жермен XXI века» или «Монпарнас XXI века». Кстати, многие нынче возлагают надежды на провинцию и отказываются оплакивать упадок квартала Сен-Жермен. Этим модернистам, которые, подобно Маяковскому, хотели бы «похоронить старье», так возражает завсегдатай квартала Сен-Жермен, модный философ, писатель, кинематографист, модный телекомментатор (и вообще большой модник) Бернар-Анри Леви. «Осуждение кристаллизации культуры, – говорит он, – есть чистейшая демагогия. Путь в современность не расчищают, взрывая памятные места. Переселяемые книжные магазины – это Париж, который становится провинцией». «Совсем наоборот, – возражает ему другой модный философ, Алэн Финкелькрот, – это Париж, который переводит часы на время неокосмополитизма. Город живет своими нервами и специфическими различиями. И все, что в городе происходит, касается всех: иностранцев, провинциалов, жителей пригородов и самих парижан. Никто не может остаться равнодушным к объявленной смерти Сен-Жермен-де-Пре».
В общем, смерть объявлена, но она еще не наступила. Поспешите на бульвар в первый свободный вечер. И может, он подмигнет вам огнями своих реклам, как бы желая сказать: «Слухи о моей смерти прошу считать сильно преувеличенными».
УЛИЦА ДОФИНЫ
Уже и в самом начале XVII века улица Дофины (то бишь улица жены принца-наследника, как бы великой княгини) выделялась в лабиринте средневековых улочек Сен-Жерменского предместья, бывшего прежде территорией старинного, основанного в VI веке аббатства. Проложенная как продолжение очень старого моста через Сену, носящего, однако, название Новый мост, Пон-Неф, улица эта возвестила начало Великого века и деятельности славного короля-градостроителя Генриха IV. Недаром именно на этой улице по приказу лейтенанта полиции де Сартина установили первые в Париже уличные фонари. К сожалению, в 1672 году были разрушены въездные ворота Дофин, что стояли у нынешнего дома № 44, зато год спустя на доме была прикреплена мемориальная доска с названием улицы, и доска эта висит и поныне (признайте, что три века – почтенный возраст для уличной таблички). Стоят по сю пору на улице Дофины и дома того времени – дом № 30, дом № 33 (о последнем мы поговорим особо), дом № 35, дом № 37 и дом № 41. Все это дома XVII века. В таких домах не зазорно было жить самым богатым и влиятельным людям королевства, не зазорно было принять и определить на жительство высоких иностранных гостей. Недаром в 1654 году именно здесь разместился царский посол из России Мачехин со своим посольством. Его пребыванию на улице Дофины был посвящен отчет приставленного к посольству церемониймейстера французского двора, и, судя по отчету, именно на этой улице были надолго заданы образцы поведения высокого русского начальства в заграничной поездке. Вот что пишет пораженный (а может, и восхищенный) увиденным французский придворный: «Истекли пятнадцать дней, в течение которых посол не покидал меблированный для него особняк на улице Дофины. Господин церемониймейстер вежливо предложили ему свой экипаж, дабы совершить прогулку по городу, посетить Лувр… Господин посол поблагодарил и заверил, что он ничего вообще видеть не желает. Стало известно, что все дневное время он проводит в пьянстве со своим секретарем и еще одним атташе, что вместе они употребляют по восемь пинт, то есть по семь литров, водки в день и что в состоянии опьянения они ссорятся между собой и даже дерутся, наподобие лакеев».
Кстати, самые старые дома на рю Дофин сохранили и свои великолепные готические винные подвалы.
Стоят на этой улице и прекрасные особняки XVIII века. Во дворе очень красивого дома № 31 размещалось некогда знаменитое «Кафе Бельж», где ближе к часу ночи заведено было подавать на опохмелку луковый суп. От дома № 30 к улице Мазарин проходит пассаж Дофины, под которым можно увидеть в нынешнем гараже остатки крепостной стены времен Филиппа-Августа. В том же пассаже размещается издательство «Орэ», одно из множества издательств этого квартала. Оно знаменито не только тем, что в числе прочих путеводителей оно выпустило замечательный путеводитель «Русские во Франции», составленный Реймоном де Понфийи, но и тем, что хозяйка его, красивая Софи Орэ, вышла замуж за русского режиссера и нарожала ему красивых полурусских детей.
На улицах, примыкающих к улице Дофины, тоже немало домов XVII века. Богата ими и проложенная в том же 1607 году улица Кристины, названная так в честь дочки Генриха IV и Марии де Медичи.
В 1906 году в доме № 24 по улице Дофины размещалось «Общество друзей русского народа», возглавляемое писателем Анатолем Франсом. В тот год Максим Горький прислал Франсу письмо, в котором заклинал его помочь русскому народу освободиться от гнета Романовых. «Искренние друзья человечества, – писал «буревестник революции» Горький, накликавший бурю на свою голову, – должны помочь русскому народу сбросить иго тех, кто извращают его душу, его нежную, глубокую и прекрасную душу».
Франс в знак согласия выступил против займа русскому правительству и ответил Горькому письмом, не менее пылким, чем Горьковское:
«Шлю пожелания успеха освободительной революции и хочу поделиться с вами болью и возмущением, которые я испытываю при мысли, что французские финансисты могли снабжать деньгами правительство палачей, которые терзают великодушный народ».
Позднее пришли палачи покруче и побессовестней прежних, и им теперь уже не только корыстные финансисты, но и великодушные французские гуманисты и сам Горький поспешили на помощь, так что за великодушный русский народ заступиться было больше некому. Что же до старинной улицы Дофины, то у нее после военного затишья появились новые, очень шумные, но вполне мирные герои: улица огласилась звуками американского джаза, гремевшего всю ночь до утра, но джазисты были не американские, а свои, отечественные – писатель Борис Виан и его братья. После войны в жизни бульвара Сен-Жермен, его знаменитых кафе и нескольких входивших в сферу их влияния подвалов и баров на прилегающих к бульвару улочках произошел истинный взрыв веселья, общественной артистической активности. Не нужно думать, что вот вернулись в Париж с войны изголодавшиеся по мирной жизни солдаты – и пошло веселье. Никто ниоткуда не возвращался, потому что никто никуда не уходил. Те полпроцента (по данным самих участников Сопротивления) французского населения, что имели отношение к их движению, были чаще всего и не в Париже. Оккупированный Париж жил мирной жизнью, и культурная жизнь в нем не затихала. Именно в годы войны знаменитый треугольник между бульваром, улицей Бонапарта и улицей Жакоб стал средоточием веселья и общения. Но разумеется, окончание войны и тревог влило в квартал новый взрыв радости. В 1947 году в подвале старинного дома № 33 по улице Дофины открылось кабаре «Ле Табу». Оно закрылось окончательно совсем недавно, но именно первые его годы были знамениты, о них написаны сотни восторженных мемуарных страниц, тома критики, аналитические статьи, стихи и романы. Кое-что можно понять об эпохе из книг одного из главных кумиров кабаре «Табу» – молодого писателя, поклонника американского джаза и трубача-джазмена Бориса Виана. Меньше поймешь из бесчисленных сочинений главного тогдашнего кумира Сен-Жермена и «Табу» Жан- Поль Сартра, которого Виан переименовал в своем романе в Жан-Соль Партра и у которого завсегдатаи кабака позаимствовали для описания своей жизни труднопроизносимое и вряд ли им самим понятное словечко «экзистен циализм». Сейчас уже трудно понять, что же такого особенного происходило в эти бессонные ночи в кабаре «Табу». Ну, играл джаз, вероятно, не лучший в своем роде. Ну, набивались в подвал до тесноты тогдашние стиляги «за- зу», никогда не спавшие по ночам (вероятно, также никогда не работавшие и не воевавшие бледные молодые люди из богатых семей, одетые во все черное: черные брюки, черные водолазки, черные платья, как главная женщина сен-жерменских кафе Жюльет Греко). Ну а посмотреть на этих молодых «троглодитов» (так их тоже звали) приходили сюда знаменитости: Жан Кокто и Жан Маре, Кристиан Диор, Хамфри Богарт, Морис Шевалье, Орсон Уэллз, Пьер Брассер, мадам Али-Хан, Альбер Камю, Мориак, Сартр с Симоной де Бовуар, – посмотреть на толчею, на бледных «зазу», посмотреть на людей и себя показать. Поскольку не все жители улицы Дофины имели привычку никогда не спать по ночам, кабаре пришлось в конце концов закрыть в связи с бесчисленными жалобами окрестных жителей. Тихо стало близ дома № 33… «Табу» еще просуществовало полвека в безвестности и закрылось совсем недавно, однако, когда проходишь ночью по старинной улице Дофины, стоит только напрячь слух – и услышишь вариации на темы Дюка Эллингтона, трубу Виана, голос богини в черном – Жюльет Греко, поющей об опавших листьях, а может, даже и нестройное хоровое пение членов посольства Мачехина…
ЛЕВЫЙ БЕРЕГ БАЛЬЗАКА
В 1824 году семья Бальзаков вторично поселяется под Парижем, в городке Вильпаризис, где и начался у молодого Оноре де Бальзака самый, вероятно, долгий и трогательный роман его жизни. Мадам де Берни, светская женщина, мать, вдова, была на 22 года старше Бальзака. Он добился ее любви, и она на многие годы стала его возлюбленной, вдохновительницей, матерью, помошницей, утешительницей, добрым гением. Покинув родительский дом, Бальзак перебирается в Париж, на левый берег Сены, на улицу Турнон, знаменитую улицу, что идет за собором Сен-Сюльпис в сторону Люксембургского сада, ту самую рю де Турнон, где жили некогда герцогиня Орлеанская и граф Потемкин, князь Долгорукий, адмирал екатерининского флота Джон Пол Джоунс, герцог де Линь, Джакомо Ка- занова, где посещали свой клуб Дантон и Демулен, ну а позднее жили Гамбетта, Альфонс Доде, Бакунин, Жерар Филип, Ренан, Ламартин, Ледрю-Роллен, Мюссе, Андре Жид. Бальзак прожил тут три года в доме № 2, в XVIII века отеле де Шатийон (позднее в этом доме жили Альфред де Мюссе и Андре Жид). Бальзак еще пишет в ту пору под псевдонимом и печатается у разных издателей. Он пытается выбраться из нужды и в конце концов решает, что спасти его может только собственное дело. В 1827 году он с помощью друзей и мадам де Берни создает типографию в доме № 17 на одной из маленьких, но весьма почтенных улиц квартала Сен-Жермен, которая тогда называлась рю Марэ-Сен-Жермен, но теперь уже больше столетия носит имя архитектора Висконти. улица эта идет параллельно улице Сент-Андре-дез-Ар между улицей Сены и улицей Бонапарта. Улица возникла на здешнем лугу в середине XVI века, а в XVII веке она служила приютом гугенотам (Агриппа д'Обинье называл ее «маленькой Венецией»). Бальзак снял квартиру над своей типографией и занялся печатанием. Он решил, что уж книги-то Лафонтена и Мольера всегда можно будет продать. Но книги отчего-то не продавались, долги росли – эти приключения описаны были позднее в «Утраченных иллюзиях» и в других его произведениях. С типографией пришлось расстаться, она перешла к сыну мадам де Берни, а еще через несколько лет в этом помещении разместилось ателье художника Эжена Делакруа, и Жорж Санд с Шопеном приходили сюда позировать ему для портрета. А Бальзаку пришлось срочно выезжать отсюда, спасаясь от кредиторов. Он снял под чужим именем квартиру на антресолях дома № 1 на улице Кассини, где прожил пять лет и где стал уже не анонимным сочинителем романов на продажу, а писателем Бальзаком. Это здесь, на левом берегу, между бульваром Обсерватории и улицей Сен-Жак, он написал и напечатал под своим именем «Шуанов», «Психологию брака» и «Шагреневую кожу». улица была тихая, симпатичная, она располагалась неподалеку от Обсерватории. Бальзак уютно обставил свою квартирку, у него бывали здесь гости, здесь его посетила Жорж Санд. А мадам де Берни поселилась неподалеку и по-прежнему любила и опекала его. После публикации «Шуанов» Бальзак завел много литературных знакомств, бывал в гостях у Гюго на Нотр-Дам де Шан. Надо сказать, что мадам де Берни была не единственной аристократкой, которой увлекался Бальзак. В отличие от удачливого «гражданина кулис» Дюма, он не волочился за легкомысленными актрисами: среди его платонических и не вполне платонических подруг были графини и герцогини, молодые женщины, имевшие, как правило, немалый опыт семейной и светской жизни, знававшие Наполеона, Меттерниха и еще Бог знает кого, познавшие любовь величайших людей Европы, – отношения с ними обогащали Бальзака как писателя. В то же время, как отмечали биографы Бальзака, в его характере большая духовная серьезность и глубина странным образом сочетались с поверхностным тщеславием, пристрастием к моде, безвкусицей. Как написал один из его биографов, он бывал легковесен, как перо на шляпе кокетки, и тяжеловесен, как полное собрание сочинений религиозного философа Сведенборга. Он в долг покупал какие-то невероятно дорогие и пышные жилеты, тратил деньги без счету, умножал долги, страдал от этого, работал как вол и вечно прятался от кредиторов. С улицы Кассини ему пришлось именно поэтому скоро съехать и снять квартиру в экзотическом уголке правого берега, на не существующей ныне улице Батай, на склоне холма Шайо, – весьма странную квартиру в доме, который казался нежилым, увешанную дорогими коврами берлогу, где он работал и принимал гостей в своих фантастических, дорогих халатах. Уже тогда посетитель, желавший к нему проникнуть, должен был знать хитроумный пароль, потому что любой посетитель мог оказаться кредитором, или судебным исполнителем, или офицером Национальной гвардии, службой в которой Бальзак манкировал. С опаской он выбирался из своей берлоги и в дорогом наемном экипаже отправлялся на улицу Гренель в салон маркизы де Кастри, в которую был влюблен, или в Версаль, где жила вдова герцога д'Абрантес, мадам Лор д'Абрантес (в нее он влюблен был тоже), или на встречу с друзьями в ресторан. Он уже был к тому времени знатоком всех уголков роскоши на бульваре Капуиинок, на бульваре Итальянцев и бульваре Мадлен, нередко бывал в знаменитом «Прокопе», что на рю Ансьен-Комеди, и в «Фликото», и в пригородном «Дю Роше», и в знаменитом «Диване», и в кафе «Тортони» на Тэтбу… Кредиторы шли за ним по пятам, а поздней к ним присоединились офииеры из Национальной гвардии, требовавшие, чтоб он отбывал идиотскую службу. Бальзак прятался у своей возлюбленной Сары Гвидобони-Висконти и ее покладистого аристократа-мужа, в их квартире на Елисейских полях, в доме № 54, но однажды его и там поймали кредиторы, и гостеприимным хозяевам пришлось его откупать. Прятаться от кредиторов и офицеров удавалось не всегда, так что однажды довелось Бальзаку отсидеть несколько дней в тюрьме Национальной гвардии на рю де Фосс-Сен-Жермен. Он, впрочем, весело провел эту неделю в обществе другого знаменитого романиста того времени – Эжена Сю. Конечно же, тюрьма эта не была похожа на Таганку или Лефортово, и ближние рестораторы, хозяева кулинарных лавок и виноторговцы изо всех сил старались угодить знаменитым узникам, так что вино в узилище лилось рекой, и друзья писателей даже приходили к ним пировать за тюремным столом… Желая спасти писателя от парижских невзгод, Сара Гвидобони-Висконти и ее добродушный муж придумали для Бальзака непыльное дело в Италии, где у него имелось много читателей-поклонников, и он надолго укрылся в Милане и Турине. Надо сказать, что прекрасной аристократке Саре (как, впрочем, и многим другим женщинам) Бальзак при первом знакомстве казался не только физически малопривлекательным, но и безвкусно одетым, и плохо воспитанным. Но когда он начинал говорить, все менялось. Его красноречивые глаза были прекрасны и настойчивы, речь завораживала, к тому же он прекрасно понимал судьбу и душу женщин, в нежном возрасте отданных замуж за богатых сановных стариков, женщин-страдалиц и женщин-злодеек, сочувствовал их невзгодам и мукам. Об этом его гениальном проникновении в душу жен- шины писали ему читательницы, и он, каждый раз зажигаясь предчувствием приключения, вдохновенно отвечал на их письма. Так он ответил однажды на письмо некой иностранки, это было в 1832 году, переписка с которой продолжалась до самой его смерти, а в промежутке были их встречи в Швейцарии, в Вене, в Париже и в Петербурге и, наконец, их долгожданное бракосочетание после кончины ее супруга, польского аристократа Ганского, владевшего землями на Украине. Бракосочетание, которое состоялось незадолго до смерти самого Оноре де Бальзака. Вы, наверно, помните, что прекрасную иностранку звали Эвелиной Ганской. И даже те из вас, кто не слишком хорошо знаком с перипетиями жизни Бальзака, но зато хорошо знает пьесы Чехова, без труда вспомнят реплику чеховского героя о том, что «Бальзак венчался в Бердичеве». Впрочем, последние эти события связаны не только с Бердичевом, но и двумя бальзаковскими уголками Парижа, впрочем, уже на правом берегу Сены.
УЛИЦА ПРИНЦА КОНДЕ
Э та улица, лежащая в квартале Одеон и названная в честь принца Конде улицей Господина Принца (rue Monsieur-le-Prince), не всегда щеголяла столь аристократическим званием. Некогда она называлась попросту улицей Рва (rue des Fossis), ибо здесь проходила укрепленная стена времен Филиппа-Августа, а также ров (за стеной были уже слобода и аббатство Сен-Жермен). Кстати, на фундаменте этой старинной стены до сих пор стоят дом № 41 и дом № 47 по улице Господина Принца. В былые времена не только сама улица носила аристократическое название, но и жили на ней, в непосредственной близости от Люксембургского дворца, по большей части люди знатные, о чем и поныне красноречиво свидетельствуют великолепные дома, витые решетки балконов, скульптуры на фасадах, остатки старинных росписей. Она и нынче не слишком демократическая улица, хотя селились на ней в более доступные времена и художественная богема, и духовные лица, и ремесленники, и эмигранты…
Помню, лет десять тому назад мне позвонил милый московский приятель Толя (в ту пору еще видный издатель) и сказал, что их писательскую группу поселили в маленьком отеле на Месье-ле-Пренс, что на улице дождь и хочется поглядеть Париж, но так, чтоб куда-нибудь выйти недалеко, – что я ему посоветую? Я посоветовал прогуляться по Месье-ле-Пренс. Он замолчал, и я понял, что он, отодвинув штору, смотрит на улицу. «А что на ней интересного?» – спросил он. «Да почти каждый дом», – ответил я. Но потом, конечно, пришлось ехать к ним в отель и доказывать, что я не слишком преувеличил… Утверждали, что доказал, – люди вежливые.