Прогулки с бесом
Шрифт:
– "Какая кормёжка - такая и "долбёжка". Любовь не выйдет впереди голода.
– Каким был твой порядок следования основных составляющих войны?
– Война шла первой, голод занимал второе место, любовь плелась в хвосте и слабела с каждым шагом.
Но заявить "участники не менялись местами" не могу, первые две позиции менялись местами, а третья была в другом месте. Какая может быть "любовь" в шесть лет?
Моя "любовь" "загорелась" в первых числах августа.
Упоминал граждан не собиравшихся куда-то бежать от наступавших врагов и спокойно спавших беспардонным и нахальным образом пять месяцев после сообщения о войне. Мало того: "бесстрашные"
Батюшка, как поминал выше, трудился вагоновожатым. С началом военных действий иногда приходил на "производство" отец ставил меня рядом в кабине. Катал по городу и мы "работали": отец управлял транспортом - сынок наслаждался ездой в кабине и любованием заоконными картинами улиц города. Не забывал следить за отцовыми манипуляциями рукоятками управления техникой, но поскольку управление повторялось - картины городских улиц взяли верх. ,
– Смотри на дорогу!
– учил отец главному в жизни: смотреть на дорогу. Смотреть-то смотрел, но что видел?
Редкое сочетание: где-то шла война - в городе работал трамвай. Но с ограничением, похожим на "комендантский час": транспорт развозил граждан до захода солнца, и столь раннее: раннее прекращение работы транспорта объяснялось военным положением: "искрение трамвайного токосъёмника привлекает вражескую авиацию! Демаскирует!" - мышиное содержалось в объяснениях "отцов" города.
– Не увидят вражеские авиаторы искрения токосъёмника - глядишь и полетят далее, не сбросят смертоносный груз на город!
– спасение крылось в неприметности. Зачем надеяться на "авось, не заметят"!? Штурман вражеского летательного аппарата ориентируется по карте, летит обрабатывать место, указанное в полётном задании, и если получил приказ разнести в пух и прах железнодорожный узел - тратить бомбовой груз на ползущий внизу трамвай с искрящим токосъёмником равно преступлению. Немецкий ас - и нарушение приказа? Как можно!? Какое нужно иметь зрение, чтобы с высоты "птичьЯго полёта" разглядеть искрящий токосъёмник? "Орлиное" не меньше! Но кто знал о тонкостях обработки с воздуха? Никто, жили на догадках и собственных рассуждениях, некому было дать объяснения, что главное, а что не стоит принимать серьёзно.
– Переломный момент, когда каждый понял, что ничего путного против Люфтваффе горожане выставить не могут, и остаётся верить в искрящий токосъёмник. Способность рядовых граждан рассуждать была задавлена "руководящими товарищами", такие страхи носят название: "приказные". Дали тебе указание "бояться" - будь любезен выполнять указание и трястись до потери человеческого образа. Любой тогдашний "партейный" балбес был твёрдо уверен, что "спасение города от бомбёжек кроется в трамвайных токоприёмниках, кои не искрят"! И кто бы посмел возразить!? А пулю за "пособничество врагам" не хочешь!? Усомниться слегка в словах и без ухмылки - пожалуйста, но явно выражать сомнения никто не решался. Все и вмиг превратились во всёзнающих людей, а "умники", кои не верили, что вражеский лётчик способен увидеть с высоты искрящий токоприёмник трамвая, куда-то подевались. Каждый, кто остался тогда в городе, доподлинно знал, как нужно вести войну, но об этом помалкивал по извечной привычке молчать.
Зачем вылезать и умничать? Не проще промолчать и дожить до времени, когда нынешняя кутерьма окончится?
Ни одна вражеска бомба не была сброшена на искрящий токосъёмник общественного городского транспорта: трамвая.
Как-то в один из вечеров отец загонял вагон в парк, я стоял рядом.
Называть время "вечернее" не годилось: солнце висело на приличной высоте, вагон пустовал, похоже нутро "граждан п-сажиров говорило:
– "Неча раскатывать в трамваях, время тревожное, ненадёжное, лучше быть под своей крышей. Война настоящая, не шуточная, не краткий пограничный конфликт, вон куда враги дошли и укорота им нет, а что будет дальше одному богу ведомо"
Издавна заведено: неприятные события следует встречать в своём углу, каким убогим угол не был. Отчего и почему великое и бессмертное "на миру и смерть красна" забывается - этому объяснения нет.
И когда вагон был поставлен на место, когда слух очистился от шума работы трамвайных двигателей - со стороны заходящего солнца услышал низкий гул чего-то работающего, что-то не совсем, но похожее на работу трамвайных двигателей.
– "Со свиданьицем"! Звук невидимых работающих авиационных моторов со стороны захода был неровным, гудело с какими-то падениями и подъёмами, но что такие подъёмы и падения звука называются "модуляцией" шестилетний малый не знал.
Прежние, неучтённые симфонии моторов Люфтваффе с проходом над городом, а таковых было пять, или шесть забылись напрочь, и пришло понимание: "эти летят к нам, хватит стоять в строне, пришла пора и нам отведать прелести авиционного налёта. Начало обычное, увертюра-бомбёжка, а если будете паиньками - к бомбёжкам добавят что-то ещё..." - и скоро жители города поняли: "прерывистый гул со стороны заходящего солнца ничего хорошего не сулит слушателям: бомбовая нагрузка машин Люфтваффе полная,приличный концерт ожидается!
Первый налёт вражеской авиации, повторяю, начался в момент, когда отец загонял вагон в "стойло". Отцов вагон поворачивал в ворота парка, в небе продолжался гул моторов, но он никак не проявлялся на действиях важатого: отец спокойно, без спешки ставил вагон на место. После того, как вагон был поставлен и опущена "дуга" - отец зашёл к женщине в стеклянной будке на въезде в парк и малое время что-то говорил.
Всё было сделано быстро, и мы споро отправились в монастырь. Много позже, уже взрослым, увидел репродукцию картины большого художника "Дети, бегущие от грозы".
Картина напомнила нашу ходьбу-пробежку от трамвайного парка до монастырской кельи с разницей нашего бега и детей на картине: девочка несёт на себе братца, и общий ход одинаков, а в нашем случае меньший то есть я, чесал впереди старшего и не понимал, отчего отец передвигается так медленно!
"Смфонию" встретили в стенах кельи и без страха.
В первый налёт городу досталось не крепко. Вражеская авиация в основном "долбила" железнодорожный узел, что находился километрах в трёх-четырёх от монастыря. Это было первое "боевое крещение" вообще, но монастырь оно не коснулось, в первый налёт нам показали, как такое "крещение" делается, эдакий показ возможностей Люфтваффе.
Первый налёт, если не изменяет память, был последним в жизни демократичного городского общественного транспорта.
Одни говорили, будто единственная и крайне глупая вражеская бомба разнесла тяговую электрическую станцию, лишив трамвай питания, но другие возражали:
– Последними из города уходили сапёры, они-то и взорвали - истина всегда сидит между спорщиками, каждый прав: электростанция перестала давать ток, а тяговые подстанции взорвали выполняя приказ "оставлять врагу безжизненные пространства..."