Прогулки с бесом
Шрифт:
– Получилось?
– Получилось, выжили мужика, ушёл из родной деревни бывший вражеский прихвостень.
– Мораль?
– Обойдёмся без морали...
– Кому ответ держать после выяснения, что история от первой и до последней литеры выдумка? Т
– Тебе, кому ещё? Мне-то бояться нечем, нет тела...
– Со старостой понятно, получил своё, не ушёл от возмездия, как братаны кончили пребывание в видимом мире? Знаешь?
– Знаю, стандартно, без особенностей: старшОй, пребывая в состоянии алкогольного опьянения средней степени, вздумал на шкив работающего агрегата по очистки
– Жестокая, страшная картина, в деревне мужик без правой руки не мужик.
– Не скажи, шуйца уцелела, она-то и выручала, держала стакан.
– Младшенький?
– К сорока годкам цирроз печени приключился, да такой скорый и шустрый, что за срок меньше года мужик в мир иной отправился... Достаточно мрачных историй прошлого, возвращаемся в Фонд.
За семь десятков лет цветения социалистической системы, всё и вся за трудящихся решал очередной "отец нации", единственный и неповторимый, владевший даром видеть будущее страны на многие годы вперёд. Он-то и решал, "презирают савецкие люди иностранные подачки, или презрение давным-давно встало поперёк горла и мешает дышать? Пребывали во мраке неведения и не понимали причину нехватки воздуха, или что-то поняли, но молчали? Или прошлые обиды от врагов продолжали перекрывать доступ кислорода"?
– никто, ни разу не устроил плебисцит с вопросом:
– Устали от презрения к древним врагам, или ещё лет пятьдесят продержитесь? Презираете заработанные
в молодости честным трудом на чужой земле иностранные деньги, или готовы всё, до единого пфеннига, отдать на укрепление социалистического отечества?
– не было плебесцита-референдума, но хватало кухонного и злого:
– Слышь, Вань, я бы не против поменять "презрение и гордость советского человека" на марки...
– говорил когда-то молодой, а ныне состарившийся строитель Рейха точно такому созидателю чуждой вражеской империи.
Любопытство, кое всегда "голое", дарило собеседникам вопро:
– Знать бы, в какую сумму оценят прошлый труд в шахте Рура ("стального сердца Германии") с сорок первого по пятый?
– отвечал другой претендент, не выпячивавший обидчиво губы в сторону зарубежных работодателей:
.
– Чего выпячивать-то? Какая разница, кто выжимал соки? Как однажды сказали в отечестве "человек создан на труд отечеству" - так и работал без вопросов, не привыкать к работе. На кого работать дело десятое, главное как труд оплатят.
Граждане страны советов, у кого имелись основания гонять в черепной коробке приятную мысль о предстоящей расплате за прошлое, немедленно и с наслаждением предавались мечтам. Такое занятие у простого народа определяется понятными словами:
– "Курочка в гнезде, яичко в пизде, а мы яешенку жарим" - редкое народное явление: понимали, что из не снесённых яиц яичницу нормальные люди яичницу не жарят, но от надежды "а, вдруг!?" не отказывались.
– Одно из любимейших ваших занятий.
Выплата компенсаций советским гражданам, побывавшим когда-то за рубежом не по собственному желанию, пришлась на времена, когда экономическое положение страны определялось привычным, простым и понятным только русскому человеку словом:
– Хуёвое - если сравнить граждан России с атомной бомбой - разница очевидна: когда в бездушном устройстве заряд урана превышает критическую массу и бомба взрывается - масса недовольных граждан может перевалить далеко за критическую без всяких последствий.
Лучшие политические, экономические и просто без звания, десятки лет пытались понять: "как, отчего и почему, каким образом, после многолетнего, упорного и успешного труда на строительстве социализма строители докатились до положения, когда недавний савецкий прочный, надёжный и устойчивый рубль, почти золотой, скатился в деревянные?
Отчего и почему платёжное средство подкатило к границе, за коей маячило "в базарный день гроша не стоит", отчего рублёвая гордость перешла к иностранным валютам?
Отправился к старшей сестре на семейный совет:
– Слышала новость?
– Какую? Новостей пропасть, успевай уши развешивать.
– Немцы собрались порадовать валютой за прошлое. И мы, вроде бы, не в стороне стоим от расплаты. Что думаешь, что скажешь? Пойдёшь в органы за поясняющими бумагами своему прошлому? Ага, военному? За справкой?
– Нет, нет, что ты! Дочь институт заканчивает, какие марки! Обойдусь без марок, как бы вреда не было!
– Каким образом?
– Ну, как же! А вдруг все узнают, что её мать...
– ... десятилетней два года пробыла в оккупации, и, мало того, в составе семьи оказалась в польском городе Люблине, совсем близко с "Кобет Майданек пекло"? И не помнит, почему и отчего не попала в само пекло? И родные органы, кои всегда и всё о тебе знали, вдруг потребуют объяснений, почему осталась жива и не оказалась в топке печи? За справкой иди в ФСБ, и если там на тебя нет ничего - получишь ответ:
– Извините, но вы чисты перед прошлым и настоящим, как слеза дитят", а о будущем не беспокойтесь. Думайте о настоящем проживании в стране, где позволительно быть кем угодно, даже сумасшедшей, пожалуйста, но будущее отменяется, не предвидится, и посему спите сном праведников. Что знаете о праведниках прошлого?
– и, довольная ответом, остаёшься чистой перед прошлым, настоящим и... извиняюсь, будущего нет, нам отказано в будущем.
И глядя на нынешний мир чистыми, постаревшими глазами цвета небесной синевы скажешь:
– Не была на оккупированной территории, не выезжала в польский город Люблин в конце июля сорок третьего года в составе семьи - а как пройти мимо срока в год и три месяца в лагере польского города Люблина одноименного воеводства не знаешь. Не знаешь сестра, отчего и почему, пребывая рядом с "Кобет Майданек пекло" осталась цела, и об этом от органов получишь справку. Впрочем, как хочешь, а я иду сдаваться. Если не имею будущего - попытаюсь хотя бы слабой прозой оставить при себе кусочек прошлого. Коли не горишь желанием побывать в кусочке военного времени длиною в три полных года, не хочешь выяснить, насколько жестоко послевоенный склероз повредил память о военном времени - дозволь брату окунуться в прошлое и окажи помощь фактами.