Прогулки с бесом
Шрифт:
– "Те же яйца только сбоку"
– Повторы портят литературу.
– Не все, повторы освежают память и выкладывают новое, пропущенное в первом прогоне. Органы знают об этом.
Основная задача при общении с любыми Фондами - знать, где лежит кошелёк и как оттуда бесшумно вынуть содержимое. Без неприятных последствий, то есть.
Деятельность "мирительного" Фонда началась с закладки в претендующих на компенсацию надёжную и твёрдую, как бетон из цемента высшей марки, тревогу:
– Выплаты произведут согласно поданным документам!
– поминание о неведомых документах
– напрочь отученные дышать "воздухом свободы" бывшие строители Рейха бесшумно заволновались, но получили указание:
– Документы о вашей прошлой работе на Рейх выдаст учреждение с названием "Контора Глубокого Бурения". Она, единственная и родная, во все времена жития вашего пеклась о "чистоте и моральной твёрдости совецких граждан, только она, и никто другой, всегда и всё о вас знала. Неужели непонятно? Ай, забыли!?
Документы, документы! В отечестве нашем, других не знаю, проживает непобедимая и нестареющая уверенность "слово к делу не подшивается". Кто придумал сказку о "неправомерности подшивания слов к делу" - по причине недостатка времени вопрос о подшивке на рассмотрение не брался, а потому хватало старой информации: "подшить слова к делу" во все времена дозволялось "ответственным товарищам" и никому иному.
В невозможность подшивания "слова к делу" верила малая часть граждан-простаков, а остальные знали:
– Тогда "подшить слово к делу" было куда проще, чем сегодня два пальца обоссать!
– обоссывания пальцев не прекращается до ныне, преимущество старого времени явное: обоссанные пальца к документам не прикладывали. Так и шло: слова, изображённые на бумаге с "выбитой" подписью "не погрешил ни единым словом в рассказе о себе, в чём и подписуюсь" - уполномоченные товарищи ставили свои подписи и печати - документ рождался и был готов и к подшивке в любое дело.
Удивительное время царило: основная масса граждан страны советов получала печати, а меньшая решала, кому печать пришпандорить, а кому:
– Пусть пока поживёт...
Документов, кои изготовлялись органами на основании рассказов возвращавшихся из неволи граждан "страны советов", было составлено превеликое множество и отправлено в архивы. Работа по переписи деяний и речений, возвратившихся из Рейха на принудительных работах, являлась большой и единственно ценной заслугой органов перед гражданами.
Устные повести фиксировались бумажным способом и отправлялись в архивы со строгим наказом:
– Хранить вечно!
Совецкие люди, проторчавшие во вражеском плену три, а кто и четыре года, могли со стопроцентной уверенностью лишиться "облика савецкого человека", и тому были основания: "враги в совершенстве владели методами обработки психики не устойчивых граждан..." - методы совращения, разумеется, не излагались. Что могли быть и "устойчивые совецкие люди" товарищи из органов не допускали.
– От какой сырости в передовом советском государстве появлялись "неустойчивые" люди, какую идеологическую инфекцию (заразу) стране советов несли вернувшиеся из-за кордона бывшие "советские" люди, от чего чем "устои первого в мире социалистического государства рабочих и крестьян" могли не только пошатнуться, но и рухнуть к ебене фене-матушке? Что было ценного на вражеском Западе, ради чего простой совецкий человек мог пойти на обман органов? Победившая страна, правая со всех сторон - и страхи до патологии! Постоянные и нервные оглядки по сторонам в собственном доме? Время явления понимания: "мы - чужие в доме с названием "Россия"? От чего и почему трусость высокой концентрации, намного большей, чем отработка от автомобилей в стольном граде на сегодня, висела в послевоенной атмосфере и ею "вольно дышал народ-победитель"?
Возвращенцам задавали вопросы о житии и деятельности в "логове врага", и в пылу дебатов, как бы невзначай, дознаватели переходили на язык побеждённых врагов с одновременным и внимательным разглядыванием лица отвечающего. Ловился на знании вражеского языка - не давали времени на обдумывание ответа и обвиняли в "работе на врагов в качестве переводчиков". Довод, что русский юноша, или девушка, могли за три года в силу природных способностей освоить язык "страны угнетения" не принимались. Текло золотое время царствования библейской уверенности: "многая знания - велии скорби"!
"Нет худа без добра"!
– благодарность многих тысяч претендентов работникам "Конторы Глубокого Бурения" Бурения" куда выше, чем персональные награды сверху. Кто думал, что через половину века документы о трудовых деяниях совецких граждан в логове врага будут оценены валютой?
– Погоди выражать признание работой органов, тормози, и представь один день "допросителя". Ничего нового, стандартные ответы:
– Забрали, увезли, работал на шахте (заводе, на помещика)
и никто из опрашиваемых не радовал дознавателей ответом:
– Служил в полиции Берлина в чине ефрейтора.
– Сколько ещё допрашивать? Сотню, тысячу?
– и работники органов тихонько зверели.
Отчего и почему савецкие граждане посильным трудом строившие Рейх заклеймены заклеймённые отечеством "рабами" и много лет не получали сочувствии от верхов - и до се никто не может объяснить.
Повестей и рассказов о "бесчеловечном отношении к совецким юношам и девушкам, угнанным в рабство" достаточно, а вот рассказов о нормальных человеческих отношений рабовладельцев и рабов что-то не видно.
– Гуманизм в общении рабов и рабовладельцев в нашей повести не поминается.
Звание "страна победившего социализма" никак не тянула на столь гордое звание, скорее была в списке стран "победивших самоедов", но сколько народу мечтало о смене названия - не знаем...
Хвала Конторе Глубокого Бурения!
– быстро, как только в ней одной заведено от рождения, выдавала справки всем, кто "вольно, или невольно, в трезвой памяти и здравом уме (или не совсем) испортил биографию "совецкого человека" перемещением за границы "страны советов туда и обратно в грозном зареве войны". Обремизились органы всего один раз, но основательно: "отец совецкого народа" не поверил лучшей в Европе советской разведке: