Проходная пешка
Шрифт:
Глава четвертая
На другой день рано утром Рейкс поехал в Брайтон. Обри Катуэлл. Принсесс Террейс, дом № 3. Но для Рейкса он навсегда останется Бернерсом. Рейксу вспомнилась их первая встреча. Как-то вечером, закончив одну из оптовых афер, он сидел в стилизованной под американский бар закусочной. Тут к нему и подошел Бернерс. Пятнадцать лет назад он выглядел гораздо моложе, полумесяц лысины над лбом только начал появляться. Без всякого вступления, лишь с тенью неловкой, извиняющейся улыбки он вдруг сказал:
– По-моему, вы не прочь заработать две-три тысячи фунтов.
– Возможно.
– Если вы заплатите
– Если вы расскажете, я, возможно, и заинтересуюсь.
– Бернерс показался Рейксу похожим на дремлющую акулу, которая лениво шевелит плавниками в благодатных водах Дорчестера.
Бернерс знал одну компанию - импортеров-экспортеров химикатов, имеющих отделение в Сити, - акции которой оценивались по тридцать шиллингов. Через неделю в фирме начинались перевыборы, а раз контрольный пакет у директоров и они хотят остаться на местах, то поднимут курс до сорока пяти шиллингов. Рейксу оставалось только купить акции сейчас, а продать их после повышения курса.
Бернерс пробыл с ним не больше десяти минут, назвал в конце концов фирму и ушел, бросив на прощание:
– Если дело выгорит, приходите сюда через две недели в это же время. Если не придете, увы… - Тут Рейкс впервые увидел его чуть заметную, неуловимую улыбку и легкое нерешительное движение плечами, выражавшее покорность судьбе. Они даже именами не обменялись. Бернерс просто выбрал Рейкса, доверился ему и ушел. Потом Рейкс убедился, как тонко понимает людей этот человек. Он мог разложить по полочкам все людские качества, учесть их, как бесстрастная ЭВМ.
На другое утро Рейкс навел справки о фирме. По сравнению с доходами акции стоили недорого, поэтому в любом случае он ничего не терял.
Через две недели Бернерс получил от Рейкса двести фунтов.
– Сто пятьдесят - самое большее, что вы мне должны, - заметил он.
– Сколько вы зарабатываете?
– поинтересовался Рейкс.
– Пятнадцать фунтов в неделю.
– В конторе этой самой фирмы?
– Да.
– Получая так мало, вы сами не в состоянии играть на бирже, верно? Поэтому считайте, что пятьдесят фунтов я дал вам как жалованье за первую неделю службы у меня. Кроме того, вы стали моим компаньоном: впредь двадцать пять процентов доходов - ваши. Работа подходящая - интересная, но начисто незаконная. Я не хочу знать ваше имя и не собираюсь называть свое. Если вам мое предложение не по душе - отдайте пятьдесят фунтов, и мы разойдемся.
Бернерс положил в карман все двести. Они вместе пообедали, стали Бернерсом и Фрэмптоном и продумали новую совместную операцию. Рейкс так и не спросил, откуда Бернерс узнал о перевыборах на фирме. Они всего лишь работали вместе. И знали друг о друге только то, что было нужно для дела. Но сегодня Рейкс ехал не к Бернерсу, а к Обри Катуэллу.
Брайтон. Солнечные зайчики скакали по синим волнам, разбивавшимся о мол. Голубая дымка на горизонте роднила море и небо. Грязно-зеленый прибой накатывался на сероватый берег, бурлил и пенился, толкая по гладкому песку пластмассовые стаканчики и мертвые водоросли. У кромки моря над посадками тамариска и вероники, венчая пейзаж, высилась Принсесс Террейс, изящная светло-желтая скала. Она изо всех сил тянулась к небу и зимнему солнцу. Окна второго этажа дома № 3 загораживала белый навес с красными полосами, оставляя узкие балконы в тени. Белая дверь, лестница с черными изгибами кованых перил. Отверстие почтового ящика и номер
– Если мистер Катуэлл свободен, не будет ли он так любезен уделить несколько минут мистеру Фрэмптону?
– спросил Рейкс и протянул одну из старых визитных карточек.
Через несколько минут женщина провела его на второй этаж в гостиную. Как только она закрыла за ним дверь, Бернерс, стоявший у окна, обернулся. За исключением одежды, он остался таким же: знакомая лысина, мягкое и даже сейчас не выражающее волнения лицо, казавшиеся выцветшими серые глаза. Вся внешность излучает почти скорбную добродетель. Но безликий мешковатый пиджак исчез. Его заменил серо-голубой костюм, роскошный бордовый жилет, серебристо-белый галстук. На ногах - коричневые замшевые башмаки… И это у Бернерса, всегда носившего черные туфли на толстой подошве.
– Я только что открыл бутылку рейнвейна, какой пью обычно в это время, если погода хорошая, - сказал Бернерс вместо приветствия.
– Энджерс обрадуется, если вы разделите рейнвейн со мной. Она считает, одному целой бутылки слишком много.
– И голос не изменился, только манера говорить стала другой.
Он подошел к маленькому столику. Там на серебряном подносе стояли бутылка и высокий бокал венецианского стекла. Увидев, что бокал только один, Бернерс повернулся к лакированному шкафчику на резных позолоченных ножках и открыл его. Внутри сверкнул хрусталь.
– Очень сожалею о причине моего визита, - сказал Рейкс.
Протирая салфеткой взятый из шкафчика бокал, Бернерс, не поворачиваясь, ответил:
– Сначала насладимся вином. И сядьте, прошу вас.
Рейкс знал толк в мебели (он сам заново обставлял Альвертон). Он сел на стул красного дерева с высокой спинкой и мог поспорить, что это Хеппельуайт. Резные центральные стойки на спинке изображали колосья пшеницы. Рядом стоял круглый, тоже красного дерева стол эпохи Регенства. Напротив окна был английский лакированный комод, по форме похожий на шкафчик с хрусталем.
После первого глотка Бернерс качнул головой в сторону комнаты:
– Вам нравятся?
– Такое оценит каждый.
Канделябр, подвешенный к ажурному потолку, был, наверно, от Мюрата, его старинные подвески из разноцветного стекла бросали на стены яркие блики.
– Верно, - кивнул Бернерс.
– Я вырос в интернате и жил в обшарпанных меблирашках, пока не встретил вас. Я дал себе слово, что когда-нибудь у меня будет нечто подобное… дом с обстановкой, украшенный мастерами, людьми, которые относятся к своему делу с любовью. Неужели вы пришли сообщить, что я могу все это потерять? Не говорите таких слов.
– Нет, я здесь не поэтому. Но вам придется защищать свой дом. Нам нужно снова поработать вместе. Если бы можно было сделать все одному, я бы вас не потревожил. Но это не в моих силах. Нам придется постоять за себя и, видимо, даже пойти на убийство двоих. Ну что, мои слова не испортили вкус вина?
Без колебаний Бернерс ответил:
– Отчего же? Если в дверь постучит полиция, я покончу с собой. Так же, как и вы. Если я в силах отнять жизнь у себя, то еще проще, вероятно, спуститься на ступеньку и отнять ее у другого.
– Он сел у окна.