Проходящий сквозь стены
Шрифт:
Хмырь, повизгивая от праведного негодования — ведь Семеныч обдурил его, провел, прямо-таки ограбил! — ретировался в гардероб. Там и развернулось впоследствии омерзительное торжище. Впрочем, Семеныч спешил, поэтому хмырь остался доволен. На прощание он больно ущипнул Жерара за ляжку и назвал Дружком.
Вскоре возле паркинга Семеныч остановил джип кракенов. Совершая угодливые телодвижения, передал «отловленного» беса с рук на руки, за что был, кажется, поощрен премией.
— Да уж, брат, не повезло тебе, — заключил я. — Но смотри, какая ты, оказывается, важная птица! Сокол! Орел!
Он сказал: «Что хорошего-то?» — подозрительно шмыгнул носом и полез под кровать.
Меня настойчиво трясли за плечо.
— Ну, что еще? — вяло спросил я, с трудом
В полной темноте надо мною парило мужественное, красивой лепки лицо старшего лейтенанта Стукотка с плотно сжатыми губами и насупленными бровями. Лицо было само по себе, без волос, без шеи и, главное, без ушек-лопушков, поэтому я догадался, что оно мне снится. Я снова смежил веки. Тряска в тот же миг возобновилась, причем была сопровождаема словами: «Подъем, призывник! Дембель проспишь!»
Я сел и включил ночник. В его слабом красноватом свете увидел, что это действительно был Стукоток. Он вырядился в черный обтягивающий костюм а-ля ночной диверсант ниндзя, с плотно облегающим голову капюшоном и выпуклой ракушкой на причинном месте. Чресла его перепоясывал широкий ремень типа патронташа (вместо патронов торчали хвосты коротких стальных карандашей-дротиков), увешанный всякими зловещими штучками вроде ножа в ножнах. На ногах у него были мягкие калоши со шнурками, плотно охватывающими лейтенантские лодыжки.
— Вы? — удивился я.
— Точно так. Говори тише. Давай, одевайся. Сейчас пойдем домой.
— С каких это пор призывной участок стал моим домом? — агрессивным шепотом справился я.
Он нетерпеливо сунул мне рубашку, в которой я давеча посещал «Скарапею».
— Ты, Павел Викторович, бараном тут не прикидывайся. Это мне было нужно давеча время тянуть и ваньку валять, чтобы выманить твоих добрых друзей да проследить, куда они вас с бесом повезут. Видишь, как четко сработало. Ну, одевайся живее.
«Вас с бесом»… Смотри, какой осведомленный мент! Получается, он все-таки от Сулеймана? Информированность Стукотка заинтересовала и скрывавшегося до той поры в своей берлоге Жерара.
— Кто вы такой? — отрывисто тявкнул он, вскочив на кровать.
Стукоток смерил его оценивающим взглядом. Перевел глаза на меня. Я вопросительно поднял брови. Тогда, дернув головой, он отрекомендовался:
— Опричная Когорта.
— Чистая сотня? — спросил бес севшим внезапно голосом и нервно облизнулся. Глазки у него трусливо забегали, он начал пятиться. — Всадник?
— Дикая. Сокол.
— Ясно, — кивнул бес, приободряясь: не по его шкуру пришли. Тут же приказным тоном тявкнул: — Паша, поторопись.
— Уже, — сказал я и торопливо стал пихать руки в рукава.
Опричная Когорта существовала на Руси самое малое с конца X века. Неизвестная и незаметная для абсолютной массы населения, беспощадная к всевозможной нечисти и сволочи, по-настоящему опасной для людей и страны. Включая не одних только врагов рода человеческого, но и врагов, вполне человеческих по рождению. Боролась она и с последователями кровавых культов дикарских божков, и с кровожадными чудовищами всех мастей. И с внешними супостатами, и с внутренними. Кому она подчинялась, кому подчиняется сейчас, знают немногие — я к таковым отнюдь не отношусь. Понятно, что всегда ее хотели прибрать к рукам самые высшие государственные мужи, начиная с Владимира Святославича, Святаго и Великого. Впрочем, представляется более чем допустимым, что именно Красное Солнышко и явился тайным создателем Опричной Когорты. Нужен ему был орган для анонимной борьбы с язычеством, цветшим махровым цветом в кругах наиболее влиятельного боярства, ой как нужен! Хотелось ему, положим, ущучить какого-нибудь упорного в заблуждениях князюшку, Рюриковича вдобавок, но открыто проделать сей номер было никак невозможно. В народе популярен, подлец [31] , или войска верного у него тьма помимо дружины. Или, скажем, близкий родственник византийскому басилевсу — посадишь такого на кол или просто глаза выколешь, а в Царьграде подобной жестокости от проповедника
31
Автору известно, что эпитет «подлец» в отношении родовитого князя X века совершенно неправомерен. Однако персонаж, от лица которого ведется повествование, для красного словца не жалеет и отца с матерью; что уж говорить о каком-то гипотетическом боярине, вдобавок тысяча лет как покойнике?..
Впоследствии Когорта, следуя отеческому завету Владимира, всегда была себе на уме. Великокняжеской волей пренебрегала, церковных патриархов не слушала, на думское боярство клала с прибором, прочую мелюзгу игнорировала. Если же напор со стороны государства превышал какой-то предел, самораспускалась до лучших времен. А наиболее непримиримые опричники продолжали действовать поодиночке. Так обстояли дела до воцарения Ивана Грозного. Однако после того как помешавшийся монарх выставил слово «опричнина» на всеобщее обозрение, да еще в самом негативном свете… После того как наградил своих мясников и головорезов дотоле славными атрибутами — метлой и песьей главой… После того как извратил цели и гипертрофировал методы, а фигуру опричника превратил в пугало и жупел… После всех этих безобразий Когорта стала избегать древнего названия, ставшего мрачным напоминанием о страшных годах и вообще именем нарицательным. Предпочтение было отдано обтекаемому «летучий отряд». Лишь в последние годы доброе имя Опричной Когорты мало-помалу начало возвращаться из небытия. Вот уже и сокол Дикой сотни не побоялся представиться нам полным своим званием.
Я зашнуровал штиблеты и сказал: «Готов».
Стукоток оглядел меня с сомнением. Особенно ему почему-то не понравились брюки. Светлые, будут демаскировать, догадался я.
— А других штанов у тебя нет?
— Джинсы, — сказал я. — Но они вообще почти белые. И ремень ярко-желтый.
«У Аннушки в „FIVE O'CLOCK“ покупал», — грустно добавил я про себя.
— А ширина? В шагу такие же узкие?
— Пошире.
— Переодевай, — распорядился он. — Вдруг бежать придется…
Я, расстегиваясь на ходу, бросился к тумбочке.
— Слушайте диспозицию, — заговорил Стукоток. — Мы находимся во Дворце детского творчества, в Старой Кошме. Этаж — третий, что скверно. Вниз долго и вверх далеко. Мы идем вниз, потому что я сегодня без вертолета. — Стукоток коротко улыбнулся. — У меня «копейка». До Императрицына — двадцать километров. Автобусы, маршрутки, частников навалом — доберетесь без проблем. Вот деньги. Это на случай, если я здесь задержусь. Или меня задержат. Пусть попробуют. — Он снова ухмыльнулся, совершенно по-волчьи. — Учтите, своих здесь нет никого. Чужие — все. Даже если мне встретится ребенок, кроха в косичках и бантах, я уничтожу ее без колебаний. Так же придется поступить и вам. Колебаться не нужно. Все равно после того, как я вас выведу, Когорта это гадючье гнездовище, выжжет дотла. Да, к слову, если я здесь останусь, а вы нет… Вам придется позвонить вот по этому телефону. Лучше с автомата. Номер простой. Запомнили? Скажете: «Стук ослушался». И — быстро убегайте. Вопросы?
— Нету, — сказал я.
— А я, например, очень сомневаюсь, что здесь так уж необходимо все выжигать, — сказал вдруг Жерар звенящим от дерзости голосом. — Не кажется ли вам…
— Не кажется, — отрезал Стукоток. — Если других вопросов нет, продолжу. Так. К сожалению, стрелять тут категорически невозможно, поэтому, Павел, я дам тебе это. — Он достал из ножен широкий короткий кинжал с удобной ручкой и зазубренным концом. Плоскость лезвия украшало изображение оскаленной собачьей головы и метлы на фоне утрированных земных полушарий. — Не вздумай колоть, бей наотмашь. Лучше по глазам. Рубящие удары, горизонтальные или наискосок, вот так. — Он молниеносно махнул ножиком перед самым моим лицом, едва не заставив меня описаться от страха. — Понял?