Проходящий сквозь стены
Шрифт:
Хихикнув, я заглянул к Ладе. Она маникюрными ножницами выстригала над ухом Стукотка волосы. Подняла на меня глаза. «Ну как?» — спросил я одними губами. «Жить будет», — кивнула она.
— А в нос заливается? — продолжил я, обернувшись к бесу.
— Вообще-то, — сухо сказал он, — я передумал. Ты меня уже разок искупал. Знаешь, мне отчего-то не понравилось.
Сделалось невыносимо стыдно. Я присел перед ним на корточки.
— Жерар, — сказал я виновато. — Прости дурака, а?
— Уже простил, — великодушно сказал он и махнул лапкой. — Иди уж, полощись.
Было заметно, что он все-таки дуется.
— А давай, ты первый помоешься, я потом, — предложил я. — Ты же быстро управишься.
— Н-ну, хорошо, — для порядку помявшись, с показным безразличием согласился он. — Если ты настаиваешь… Только учти, придется помочь. Рук у меня нету.
К ванной нужно было идти через весь коридор. Тут же выяснилось, что, помимо гостиной, в квартире имеется еще две жилые комнаты. Каждой сестрице — собственная светелка. Двери светелок располагались рядышком и были плотно закрыты. В простенке между ними примостилась полка, заставленная всевозможными дамскими флаконами, баночками, тюбиками. Поверх полки висело чрезвычайно старинное на вид зеркало (и даже, наверное, зерцало) в кованом окладе. Приземистая большеголовая женщина с очень широкими бедрами и литыми, боевито торчащими вверх грудями, вскинув несоразмерно длинные руки, держит над головой полированный металлический овал. Я щелкнул по зерцалу ногтем. Раздался глубокий мелодичный звон. Серебро-с?
Это сколько же нужно за такую площадь платить, подумал я, измеряя взглядом длину коридора. Широко живут девочки. Студентки… Потом я очень некстати вспомнил, что сестренки во исполнение обрядов поклонения Макоши водят сюда мужчин. А возможно, и не только во исполнение… Подавляющее большинство счастливцев, конечно, не подозревает, что используется в роли жертвенных животных. И каждый из них более чем охотно исполняет эту роль и орошает жертвенник. И даже, очевидно, готов за такую возможность платить немалые деньги.
(Квартира сразу же стала видеться мне в совершенно ином свете. Даже идея принять ванну стала вдруг казаться не самой удачной. Кто знает, что в ней могло происходить, к примеру, минувшей ночью?
Я остановился и сжал губы. Взгляд помимо воли уткнулся в одну из дверей. Воображение мигом начало рисовать, что там, за нею, может обнаружиться. Уверен, еще немного, и я, несмотря на общую разбитость, начал бы «раскачивать» проницающий стены взгляд. Или просто и без затей вломился бы внутрь. Замков на дверях не было. Но тут вмешался Жерар. — Ты чего зыркаешь с постной рожей? — спросил он. — Думаешь узреть свидетельства буйного разврата? Каменные фаллосы, изваяния Приапа, алтари для совершения ритуальных непотребств и прочее б…ство?.. Я моргнул, встряхнулся и неуверенно пожал плечами.
— Честно? Вроде того…
— Э, чувачок! Да ты совсем темный, — добродушно отругал меня бес. — Макошевы отроковицы — они ж, милый мой, весталки. By компрене?
— Весталки? — переспросил я, не в силах сдержать счастливую улыбку. — Не шлюхи? Девственницы?
— Ну да, — покровительственно тявкнул бес. — Самые настоящие. Бриллианты чистейшей воды и наивысшей пробы.
— А как же тогда?.. — Я неопределенно пошевелил пальцами.
— Ты точно уверен, что хочешь знать в подробностях? Я потупился. Он обреченно вздохнул.
— Не берусь утверждать, но, по-моему, там скорей медицина, чем физиология.
— Ага! — прищелкнул я пальцами. — Ведь и Лада — будущий врач.
— Вот видишь! — сказал он. — Слушай, а что тебя так вдруг разобрало? Ну, были бы они какими-нибудь, понимаешь, гетерами и гиеродулами… Храмовыми проститутками, — пояснил бес, встретив мой недоуменный взгляд. — Так что с того? Не жениться ж тебе на них. У тебя для этого Аннушка есть, куколка твоя. Ангел твой небесный. Любовь твоя возвышенная. Э… да у тебя глазенки забегали. Что за притча?
Вот
— Любовь — костер, — нашелся я. — Палку не бросишь — погаснет.
— Шустрый! — с радостным удивлением констатировал бес. — Костер, говоришь? Тепла захотелось? Но знаешь, и тут тебе вряд ли что обломится. Сестрички наверняка обетами, заповедями и прочими строгостями крепче пояса целомудрия и кирасы упакованы… Поэтому зря ты к Лельке подкатываешь.
— Ни к кому я не подкатываю.
— А то я слепой…
Я погрозил ему кулаком и двинулся дальше. Но, сделав несколько шагов, остановился.
— Ну, теперь-то что еще? — утомленно осведомился бес.
Наверное, с полминуты я молчал, а потом спросил, помнит ли он, кого не отражают зеркала. Он помнил, конечно, но мог поклясться чем угодно, что все это вздор и байки. Потому что на самом деле гемоглобинзависимые существа замечательно отражаются в зеркалах. Прямо-таки на зависть отражаются. Хорошо бы и другим так отражаться — может, разглядели бы своевременно признаки слабоумия на личике, подлечились бы своевременно и были б сейчас крепенькие, здоровенькие… И надо бы уж, кстати, иным недолеченным знать, что все знакомые Жерару вампиры (будем уж называть вещи своими именами), первое: с великолепным аппетитом жрали чеснок, жрут чеснок до сих пор и, очевидно, будут жрать его далее… Второе: в церковь не захаживают, это да — а много ли среди обычных граждан найдется тех, кто захаживает?.. Третье: осиновые колья, вбитые в сердце, способны прикончить кого угодно. Также, впрочем, как (и это четвертое) активное солнце, вызывающее рак чувствительной кожи… Пятое: зубы у несчастных созданий самые обыкновенные, а кариес — вообще их страшный бич. Потому что недостает им, болезным, помимо железа: фосфора, меди, кальция, витаминов всех без исключения групп и шут знает чего еще… В нетопырей они (это уже шестое), бывает, оборачиваются. Ну и что? Жерар лично знает и считает своим другом, по меньшей мере, одного невампира, который способен — как два пальца! — обернуться кем угодно. В том числе таким чудовищем, при встрече с коим любой нормальный упырь околеет на месте от страха. Кстати, он, Жерар, был бы крайне признателен, если бы названный друг объяснил, наконец, в чем, собственно, дело?! Мы когда-нибудь дойдем сегодня до ванной?!! У него уже вся шкура чешется. Да что ты молчишь, как рыба об лед?
Сопровождаемый этими его раздраженными словоизлияниями, я боком-боком вернулся к серебряной Макоши с зеркальным овалом в руках. Затаил дыхание, сжал на удачу кулаки — и заглянул.
Меня там не было! Не отражался!!
А был там коридор. Тот самый, в котором мы с бесом находились, или очень похожий. Он вырисовывался как на широкоугольном снимке: сразу весь, от прихожей до ванной. Длинный, с высоким лепным потолком, двумя дверями спален и дверью в ванную. Только был он почему-то пуст и полутемен — лампочка горела вполнакала. Коридор заполняла легкая розоватая, еле заметно опалесцирующая дымка. По стенам и полу скользили прозрачные волнистые тени. Ракурс отражения был странным: будто зеркало находилось где-то под потолком.
У меня закружилась голова.
Пока я стоял с разинутым ртом и помаленьку обалдевал, в зерцале появился знакомый тип в чуточку коротковатом спортивном костюме. Его сопровождала маленькая собачонка с неровно растущей шерстью. Тип без остановки прошествовал к двери ванной, раздеваясь на ходу, и скрылся за нею. Собачонка прошмыгнула следом.
— Ну, что там? — с иронией спросил Жерар. — Черный человек, черный? Привидение, помахивающее складками окровавленной одежды из сто сорок четвертой двери? Гроб на двенадцати колесиках? Красная рука? Или все-таки ты сам?