Проигравший. Тиберий

Филимонов Александр Васильевич

4

Если бы Тиберия спросили, что он может сказать о всей своей прожитой жизни, то он, не раздумывая, ответил бы, что его жизнь — это тяжкое испытание, посланное ему богами.

И все свои звания, должности и почести, ему оказанные, он с большой радостью променял бы на тихое уединенное существование в каком-нибудь отдаленном месте, в домике возле моря. Этот домик в уединенном уголке мерещился Тиберию с самого детства, когда против его желания мать и Август начали его приобщать к активной государственной деятельности и светской жизни. Он не любил шумных игр со сверстниками, терпеть не мог вникать в городские проблемы, которые его совершенно не касались, его юношеское воображение не пленялось ни сенаторской тогой с широкой красной полосой, ни шлемом военачальника, украшенным золотым изображением орла. Он хотел одного — чтобы его оставили в покое.

Но тихая и спокойная жизнь была Тиберию не суждена. Едва достигнув совершеннолетия, он получил свою

первую государственную должность квестора [18] , гораздо раньше положенного срока — по личному указанию Августа. Непосвященному могло показаться, что принцепс благоволит к своему пасынку и старается продвигать его по службе ко все более высоким постам. Но это было не так. Август, не любивший Тиберия, считал его негодным человеческим материалом, из которого нельзя создать ничего путного, в то же время не мог от него избавиться — ведь Тиберий был сыном его обожаемой Ливии. И, нагружая молодого Тиберия непосильной работой — никто из юношей-аристократов не был загружен столь тяжело, — Август надеялся, что медлительный и всегда мрачный Тиберий обнаружит наконец перед взором общественности и своей матери полную неспособность к государственной и вообще к какой бы то ни было деятельности, запутавшись в непосильных и сложных делах.

18

Квестор — название двух финансовых магистратов в Риме. Городские квесторы заведовали казной, провинциальные — финансовым управлением провинций. Начиная с Суллы квесторы образовывали низший класс в сенате. В императорское время значение квесторов упало, поскольку управление имперскими финансами находилось в руках императора.

Раздражение Августа пасынком только возрастало с течением времени. Тиберий, никому не жалуясь на тяжесть судьбы, отлично с нею справлялся. Будучи семнадцатилетним юношей, разобрался, в частности, с запутаннейшим делом Фанния Цепиона — сенатора, который принимал участие в заговоре Варрона Мурены против Августа, а ведь до этого весь сенат не смог найти в этом деле ни оправдательных, ни смягчающих обстоятельств. Более того, Тиберий в присутствии сената и самого Августа произнес блестящую речь, доказывающую виновность Цепиона, и добился, чтобы его осудили за оскорбление величества. И это был едва ли не первый прецедент такого рода: оскорбление величества тогда не рассматривалось как преступление. И Август, всячески подчеркивавший то, что в Риме он — всего лишь первый среди равных, а не какой-нибудь царь, который должен почитаться наравне с божествами, вынужден был согласиться с доводами Тиберия и восторженной реакцией сенаторов. Фанния Цепиона приговорили к лишению имущества и изгнанию, чего он не стал дожидаться, перерезав себе горло.

Так же успешно Тиберий вел судебные процессы — и непременно в присутствии Августа. Он с большой убедительностью защищал царя Архелая и жителей Тралл и Фессалии — от обвинений в измене Римской империи и несвоевременной уплате налогов. Он добился от чопорных сенаторов, не скрывавших своего пренебрежения к нему, молокососу (особенно перед Августом), выделения значительных средств в помощь разрушенным землетрясениями городам Лаодикеи, Феатиры и Хиоса. И сенаторы, обычно весьма экономные в затратах на отдаленные провинции, считавшие, что деньги должны двигаться от провинции к Риму, а не наоборот, ничего не могли противопоставить доводам Тиберия.

Судебные процессы и выступления перед сенатом хоть и отнимали много сил, но были не самой трудной его обязанностью. В те годы несколько раз подряд случился неурожай — и именно Тиберий как квестор должен был обеспечивать снабжение Рима хлебом и всякими другими продовольственными припасами. Для этого ему приходилось постоянно находиться в разъездах — так часто, что ночевки в лесу и в открытом поле, стычки с отрядами жителей провинций, оберегавших свое добро, стали для Тиберия такими же неотъемлемыми приметами образа жизни, как для большинства римских граждан посещение бани или цирка. В то время, когда другие услаждали душу дружескими беседами и философскими спорами под плеск теплой воды или глазели на поединки гладиаторов, Тиберий объезжал самые глухие углы разных провинций — в надежде найти укрытое от конфискации зерно или припрятанное в лесу овечье стадо, ругался и спорил с многоопытными и циничными префектами, придерживающими хлеб, по нескольку раз за ночь лично проверял караулы своего войска, чтобы не быть застигнутым врасплох охотниками до собранной им с таким трудом добычи. С тех пор в душе Тиберия возникла стойкая нелюбовь к традиционным городским развлечениям — боям гладиаторов, играм и скачкам колесниц.

Успешно выполнив очередное задание, он, почти никогда не слыша благодарности, тут же получал следующее. Пока все это были гражданские дела, исполнять которые было долгом и священной обязанностью каждого римлянина. И то, что Тиберию выпадало исполнять свой гражданский долг гораздо чаще, чем другим, — само по себе было наградой. Впрочем, он никогда и не жаловался, и не требовал наград.

Одним

из тяжелейших и опаснейших дел, порученных ему Августом, была инспекция поместий и обследование эргастулов, принадлежавших богатым гражданам. В эргастулах — хорошо укрытых от посторонних глаз полуподвальных помещениях — обычно содержались рабы; в ином поместье число их доходило до тысячи человек. Но раб, самое дорогое из всех орудий, стоил несколько сотен тысяч сестерциев, и предприимчивые хозяева, чтобы не тратиться попусту, ловили по дорогам, а то и по небольшим городам свободных граждан — и превращали их в рабов. Помещенный в эргастулу вместе с другими рабами, такой свободнорожденный гражданин был лишен всякой возможности передать на волю весточку друзьям или родственникам, которые могли бы за него заступиться или хотя бы выкупить его у жадного хозяина. Чтобы надежнее хранить свои тайны и держать в повиновении все новых и новых рабов, хозяева вынуждены были создавать свои небольшие армии — весьма боеспособные, ибо в случае обнаружения свободных людей в эргастулах охрану эту ждала бы такая же печальная участь, как и хозяина.

Отлов свободных людей стал настоящим бичом, жестоко полосующим Италию. Проблема из уголовной переросла в государственную, и Август, осознав всю ее глубину (и опасность для себя самого, потому что чернь, живущая в вечном страхе на родной земле, могла потребовать себе нового, более заботливого императора), издал указ о немедленном обследовании эргастулов, освобождении незаконно удерживаемых и наказании преступных рабовладельцев. Тиберия назначили главным исполнителем этого указа.

Ему было не привыкать, и всю кампанию он провел, по обыкновению, успешно, проявив скрупулезность (ни одно поместье не было обойдено вниманием) и жестокость в подавлении любых попыток сопротивления, — а они возникали почти всегда. Если приходилось сражаться с помещичьей армией, Тиберий не прятался за спины своих солдат, всегда возглавлял наступление и рубился наравне со всеми. Сенат не успевал рассматривать дела провинившихся помещиков, а Тиберий присылал в Рим под конвоем все новых и новых. Меньше чем через полгода он наконец смог доложить Августу, что его указание исполнено, и свободные граждане теперь могут свободно разгуливать по дорогам Италии.

За совершенную работу наградой Тиберию была его первая военная должность войскового трибуна (присужденная сенатом единогласно) и участие в кантабрийском походе, закончившемся победой. А вскоре после окончания похода он был направлен в Малую Армению, чтобы вновь посадить на тамошнем троне свергнутого царя Тиграна, угодного Риму. Там Тиберию впервые пришлось столкнуться с военной силой Парфянского царства, и он по достоинству оценил ее, увидев с тех пор в парфянах едва ли не самую большую угрозу спокойствию Римской империи. Но как бы то ни было, а грозные парфяне после нескольких месяцев почти непрерывных сражений все-таки отступили перед тяжелой основательностью полководца Тиберия и его легионов. Царь Тигран был заново коронован Тиберием собственноручно — в римском лагере, перед войсковым трибуналом, под приветственный грохот множества мечей о щиты: так солдатам было приказано выражать свой восторг.

Победа в армянском походе имела еще большее значение, чем просто акт, в результате которого Рим получил еще одного послушного царя. В знак признания римской военной мощи и полководческих талантов Тиберия парфяне вернули знамена нескольких легионов, захваченных в давнем сражении при Каррах, где погиб тогдашний главнокомандующий римской армии Марк Красс [19] . Возвращение знамени легиона — значка на древке, увенчанном серебряным орлом, — было для Рима делом чести, с потерей такого знамени легион расформировывался и, следовательно, слабее становился Рим. Вернуть утерянное знамя было таким же подвигом, как победа над вражеской армией и захват вождя врагов.

19

Красс Марк Лициний (11–53 г. до н. э.) — представитель оптиматов, сторонник Суллы. В 71 г. одержал победу над войском Спартака; был избран консулом. В 60 г. заключил вместе с Цезарем и Помпеем первый триумвират. Убит 6.05.53 г. в сражении с парфянами при Каррах.

Каких бы почестей удостоился в Риме военачальник, который бы привез с войны утраченных орлов! Любой другой, но только не Тиберий. По всей вероятности, ни Август, ни сенат еще не считали молодого Тиберия достойным излишних восхвалений. Он вновь был отправлен в далекие провинции покорять взбунтовавшиеся варварские племена.

В Альпах Тиберий сражался с ретами и винделиками, в Паннонии — с бревками и далматами. И как всегда успешно. Осторожный, он не ввязывался в мелкие стычки, а медленно, но верно оттеснял врагов в такое место, где мог покончить с ним одним ударом. Противник, будучи в своих горах и лесах, уворачивался, отходил, рассеивался и снова нападал, стремясь вывести римлян из состояния спокойной уверенности, но Тиберий не поддавался на провокации, не выходил в поле, отсиживаясь за оборонительными укреплениями, передвигался единым кулаком, не дробя войско на части, и постепенно отрезал варварам все пути к отступлению.