Проигравший
Шрифт:
А почти напротив собора, на левом берегу реки стоял деревянный дворец императора, и в жарко натопленной спальне дворца метался и агонизировал его владелец. Одет он был в одну ночную рубашку, из-под которой торчали волосатые ноги, а лицом – черен от недуга, измучен и небрит.
После праздника Крещения император почувствовал первые признаки болезни, ставшей для него смертельной. Восемь дней подряд дворец оглашался его криками и стонами. Боль, похоже, была нестерпимой, и с каждым днем положение становилось лишь хуже.
Боязнь смерти самодержца казалась даже и мелочной. Он то велел помиловать всех содержащихся в тюрьмах преступников, то, наоборот, отдавал жестокие и сумасбродные приказания. Состоявший при августейшей фамилии шотландский хирург Горн решил зондом проложить путь моче, но оказалось, что причиной задержки мочи был не камень, а едкая материя, скопившаяся в мочевом пузыре. Она образовала множество нарывов, воспалилась и разъела в конце концов тело императора изнутри.
На девятый день император окончательно потерял приличествующее ему достоинство. Он плакал, хватался за людей, стоящих у его одра, и целовал им руки. Крики его были слышны по всей округе, и вскоре Петр был уже не в состоянии с полным сознанием отдавать распоряжения, которых требовала его близкая кончина. Единственным, кто сохранял хоть какие-то остатки хладнокровия, был князь Меньшиков. Когда толстая и заплаканная супруга императора Екатерина попыталась с криками «Что же делать, Сашхен?! Делать-то теперь что?!» закатить ему истерику, он прилюдно отхлестал ее по щекам, лягнул обутой в ботфорт ногой и велел гвардейцам увести дуру вон.
Именно Меньшиков нашел в себе силы обратиться к Петру с просьбой огласить имя наследника. В спальню вместе с ним вошли нескольких ежащихся от ужаса придворных. Меньшиков склонился перед своим господином в поклоне и молча протянул Петру перо. Тот закричал сильнее обычного и засучил торчащими из-под рубашки ногами. Он смотрел на окруживших его постель приближенных и в ужасе мотал головой. Он хотел не умирать, а жить дальше, и не желал передавать трон кому бы то ни было.
Все же взять перо ему пришлось. Из последних сил самодержец вывел на листе: «Отдайте трон…». Но на этом последние силы оставили его. Откинувшись на подушках, он выгнул спину в последнем напряжении сил и скончался. Женщины у входа в спальню в голос заверещали.
Детей мужского пола после Петра не осталось, зато прочих родственников, которые могли бы претендовать на трон, насчитывался почти десяток. Пока жалкого, измученного болезнью, мертвого Петра готовили к погребению, его бывшие соработники гадали, кому же достанется бескрайняя империя. Дамы с мушками на щеках, напудренные мужчины в треуголках, толстые священнослужители, усатые военачальники – дворец гудел от слухов и предположений.
Сперва императрицей была провозглашена фаворитка скончавшегося императора, латышка и лютеранка Марта Скавронская, принявшая при коронации имя Екатерины Первой. В детстве Марта служила в семье прибалтийского пастора по фамилии Глюк. Потом вышла замуж за шведского драгуна. Официально этот брак так никогда и не был расторгнут. Во время Северной войны будущая императрица досталась в качестве трофея капитану со смешной фамилией Боров. Помимо интимных услуг, девушка оказывала новому хозяину и услуги «портомои» (в смысле – стирала брюки). Ну, а дальше все шло по восходящей. У капитана пышечку-блондинку отобрал фельдмаршал Шереметьев, у него – светлейший князь Меньшиков, а уж наигравшись, Меньшиков подсунул девушку в постель самому императору.
На троне Екатерина просидела два года. Вернее, пролежала: почти все это время она провела, лежа в спальне своего Летнего дворца. Просыпалась Екатерина к обеду, умываться отказывалась, предавалась чувственным утехам в обществе своего фаворита Левенвольде, а потом снова засыпала. Растолстела императрица так, что вскоре оказалась неспособна даже встать с постели. За последние три месяца правления встала только один раз. Она без конца ела французские пирожные и страдала от целого букета неизлечимых болезней. Поэтому неудивительно, что всего пару лет спустя она неожиданно умерла. А тех, кого столь внезапная кончина сорока-с-чем-то-летней женщины все-таки удивила, больше никто и никогда не видел.
После Екатерины трон занял внук Петра Первого – Петр Второй. Этот император был одним из самых красивых монархов своего времени. Он мог бы кружить головы девушкам, но вместо этого влюбился в своего фаворита Ивана Долгорукого. Юноша признавался, что «и дня не может прожить без милого друга». Девятнадцатилетнему Долгорукому он присвоил чин генерала и по два раза в месяц награждал его высшими орденами Империи. Впрочем, иногда, для разнообразия, спал и с собственной теткой – будущей императрицей Елизаветой.
Жизнь юного самодержца состояла из охоты, охоты и еще раз охоты. В перерывах между охотами устраивались танцы и попойки. Выдержать такой ритм юному организму оказалось не под силу. Еще три года спустя император простыл и, пару дней помучившись, умер. Так, по крайней мере, было сообщено подданным.
По слухам, его последними словами были:
– Сани запрягайте. К сестре поеду.
Сестра императора, великая княжна Наталья умерла за два года до этого. Куда именно поехал Петр Второй, доподлинно нам не известно. Зато известно, что трон после его смерти начал и вовсе гулять по рукам. Во главе империи по очереди вставали несколько женщин, в принадлежности которых к августейшей фамилии усомнился бы любой, способный трезво взглянуть на вещи. Таковых, однако, было в империи немного, да и те предпочитали даже наедине с самими собой не задаваться вопросом, кто же реально стоит за всем происходящим.
Последним императором, в жилах которого текла хоть капля крови Романовых, стал годовалый младенец Иван Шестой Антонович, внучатый племянник Петра. Трон достался ему, разумеется, в результате очередного дворцового переворота, о котором подданным, разумеется, ничего не было сообщено. Реально за юного самодержца правила его мать – золотоволосая немка Анна Леопольдовна.
Юная Анна была прекрасна и легкомысленна. Ей едва исполнилось двадцать два, а ее ближайшей подружке Юлии Менгден не было и двадцати. Английский посланник баронет Корф писал, что милые девушки проводили ночь в одной постели. Помимо них в постели могло находиться сразу трое-четверо мужчин, причем муж Анны Леопольдовны ночевал в той же самой комнате, но внимания на происходящее не обращал.
Так продолжалось некоторое время, после чего подданным сообщили, что светлейшая государыня осознала-таки: управление государством – дело для нее непосильное. И осознав, добровольно отдала престол своей троюродной сестре, Елизавете, а сама решила удалиться на покой.
По столице ползли слухи, что на утро после добровольной передачи престола трупы из дворца государыни вывозили подводами, а запекшуюся на наборных паркетах кровь лакеи не могли оттереть никакими гишпанскими растворами, и кое-где эта кровь виднелась даже годы спустя. Но лишних вопросов жители государства привыкли не задавать: Елизавета так Елизавета. Говорят, добрая государыня, а ничего больше набожному и трудолюбивому народу знать было не нужно. Народ ведь, как известно, – это просто очень много маленьких и по большей части безымянных людей.