Происхождение украинского сепаратизма
Шрифт:
Но московское правительство до самой смерти Хмельницкого не удосужилось этого сделать. Все его внимание и силы устремлялись на войну с Польшей, возгоревшуюся из-за Малороссии. Оно поддалось на уговоры Богдана, просившего повременить как с описью на предмет обложения, так и с присылкой воевод, ссылаясь на военное время, на постоянное пребывание казачества в походах, на незаконченность реестрования. В течение трех лет Москва воздерживалась от реализации своих прав. А за это время гетман и старшина, распоряжаясь как полные хозяева, приобрели необычайный вкус к власти и к обогащению — собирали налоги со всех слоев населения в свою пользу, судили, издавали общеобязательные приказы. Казачьи учреждения присвоили себе характер ведомств верховной власти. Появись московские воеводы в Малороссии сразу|50: же после переяславской присяги, у казаков не было бы повода для такого эксперимента. Теперь они проделали его удачно и, окрыленные успехом, сделались смелыми и наглыми. Когда правительство в 1657 г. решительно подняло вопрос о введении воевод и взимании налогов, Хмельницкий отказался от собственных слов в Переяславле и от речей своих посланных в Москве. Оказалось, что «и в мысли у него не было, чтоб царское величество в больших городах, в Чернигове, в Переяславле, в Нежине, велел быти своего царского величества воеводам, а доходы бы, сбирая, отдавати царского величества воеводам… Будучи он, гетман, на трактатех царского величества с ближним боярином… Василием Васильевичем Бутурлиным с товарыши, только домолвили, что быти воеводам в одном городе Киеве…» [41] *.
41
АЮ3Р.
Смерть Богдана помешала разгореться острому конфликту, но он вспыхнул при преемнике Хмельницкого Иване Выговском, начавшем длинную цепь гетманских измен и клятвопреступлений. В его лице старшина встала на путь открытого противодействия введению царской администрации и, тем самым, на путь нарушения суверенных прав Москвы. «Воеводский» вопрос приобрел исключительное политическое значение. Строго говоря, он был причиной всех смут, заполнивших вторую половину XVII века. Воеводы сделались страшилищем, кошмаром, преследовавшим казачью старшину во сне и наяву. Малейший намек на их появление повергал ее в лихорадочное состояние. Воеводами старались запугать весь народ, представляя их людьми жестокими, алчными, бессердечными; говорили, будто они запретят малороссам ношение сапог и введут лапти, что все население погонят в Сибирь, местные обычаи и церковные обряды заменят своими, москальскими, крестить младенцев прикажут посредством погружения в воду, а не обливанием… Такими россказнями москвичам создали репутацию задолго до их появления в крае.
Характерно для всей второй половины XVII века обилие жалоб на всевозможные москальские насилия. Но тщетно было бы добираться до реальных основ этих жалоб. Всегда они выражались в общей форме, без ссылок на конкретные факты и всегда исходили от старшины. Делалось|51: это чаще в устной, а не в письменной форме, на шумных радах при избрании гетманов или при объяснениях по поводу каких-нибудь казачьих измен. Ни в московских, ни в малороссийских архивах не найдено делопроизводств и расследований по поводу обид или притеснений, учиненных над малороссами царскими чиновниками, нет указаний на самое возникновение таких документов. Зато много оснований думать, что их и не было.
Вот эпизод, относящийся к 1662 году. Наказной гетман Самко жаловался царю на московских ратных людей, которые якобы били, грабили переяславцев и называли их изменниками. По его уверениям, даже воевода кн. Волконский принимал в этом участие и мирволил буянам, вместо того чтобы карать их. Но когда царь отправил в Переяславль стольника Петра Бунакова для сыска виновных — Самко отказался от расследования и приложил все усилия, чтобы замять дело. Он заявил, что иные обиженные пали на войне, другие в плену, третьим некого привлекать к ответственности, потому что обидчики исчезли. Бунаков прожил в Переяславле месяц — с 29 мая по 28 июня — и за все это время привели к нему одного только драгуна, пойманного в краже. Его били кнутом на козле и провели сквозь строй. Призвав казачьих начальников, Бунаков спросил: будут ли наконец челобитные от переяславцев на московских ратных людей? Те отвечали, что многие переяславцы уже помирились со своими обидчиками, а новых челобитий, по их мнению, скоро не будет, и потому они полагают, что ему, Бунакову, нет смысла проживать здесь долее [42] ~. На глуховской раде, при избрании в гетманы Д. Многогрешного в 1668 году, царский посланный кн. Ромодановский в ответ на заявления старшины о том, что служилые люди устраивают пожары с целью грабежа,— говорил: «…о том великому государю не бывало ни от кого челобитья ни прежде сего, ни в последнее время; если же бы челобитье такое было, против челобитья был бы сыск, а по сыску, смотря по вине, тем ворам за их воровство и казнь учинена была бы. Знатно то дело ныне затеяли вы, чтоб воеводам в городах не быть!» [43] * Гетман и старшина не нашлись, что на это возразить.|52: Не получив отражения в актовом, документальном материале, злоупотребления царских властей расписаны зато необычайно пышно во всякого рода памфлетах, воззваниях, анонимных письмах, в легендарных историях Украины. Этого рода материал настолько обилен, что соблазнил некоторых историков XIX века, вроде Костомарова, принимавшего его без критики и повторявшего в своих ученых сочинениях версию о злоупотреблениях московских властей.
42
Соловьёв С. М. Указ. соч. Кн. 6. С. 116. (Т. XI. Гл. 2.)
43
Костомаров Н. И. Руина // Вестник Европы. 1879. Т. 6. Август. С. 621.
Что московская бюрократия XVII века не может служить образцом добродетели, хорошо известно. Но какова бы она ни была у себя дома, она обладала редким политическим тактом в деле присоединения и колонизации чужих земель. В противоположность англичанам, португальцам, испанцам, голландцам, истреблявшим целые народы и цивилизации, заливавшим кровью острова и материки, Москва владела тайной удержания покоренных народов не одним только принуждением. Меньше всего у нее было склонности применять жестокие методы в отношении многочисленного единокровного, единоверного народа малороссийского, добровольно к ней присоединившегося. Правительство царя Алексея Михайловича и все последующие превосходно знали, что такой народ, если он захочет отойти, никакой силой удержать невозможно. Пример его недавнего отхода от Польши у всех был в памяти. В Москве поэтому ревниво следили, чтобы чиновники, попадавшие в Малороссию, не давали своим поведением повода к недовольству. От единичных мелких злоупотреблений уберечься было трудно, но борьба с ними велась энергичная. Когда стольник Кикин, в середине 60-х годов, обнаружил, что в списках податного населения попадаются казаки, занесенные туда по небрежности или по злой воле царских писцов,— оным писцам учинено было строгое наказание. Такому же сыску и наказанию подверглись все переписчики, замеченные в лихоимстве, по каковому поводу гетман со всеми полтавскими казаками приносили царю благодарность. В Москве следили за тем, чтобы малороссиян даже худым словом не обижали. После измен гетманов Выговского, Юрия Хмельницкого, Брюховецкого,|53: после бесчисленных переходов казаков от Москвы к Польше, от Польши к Москве, когда самые корректные люди не в силах были сдерживать своего раздражения на такое непостоянство, некоторые русские воеводы в прилегающих к Украине городах взяли привычку называть приезжавших к ним для торга малороссов изменниками. Когда в Москве об этом стало известно, воеводам был послан указ с предупреждением, что «если впредь от них такие неподобные и поносные речи пронесутся, то будет им жестокое наказание безо всякой пощады»*. Даже самых знатных особ резко одергивали за малейшее нарушение малороссийских «вольностей». До нас дошла отписка из Москвы на имя кн. М. Волконского — воеводы Каневского. В 1676 году этому воеводе попался в руки лазутчик с правого берега Днепра, признавшийся, что ходил от враждебного гетмана Дорошенко с «воровским листом» к полковнику Гурскому. Это же подтвердил и слуга полковника. Волконский, не предупредив левобережного гетмана Самойловича, которому подчинен был Гурский, начал дело о его измене. Самойлович обиделся и пожаловался в Москву. Оттуда Волконский получил отставку и выговор: «То ты дуростию своею делаешь не гораздо, вступаешься в их права и вольности, забыв наш указ; и мы указали тебя за то посадить в тюрьму на день, а как будешь на Москве, и тогда наш указ сверх того учинен тебе будет» [44] *. Запрещал и Петр попрекать украинцев изменой Мазепы. В некоторых важных случаях он грозил даже смертной казнью за это.
44
Соловьёв С. М. Указ. соч. С. 484, 487. (Т. XII. Гл. 3.)
При таких строгостях и при таком уважении к дарованным им правам, казаки имели возможность мирным, лояльным путем добиваться устранения воеводских злоупотреблений, если бы таковые были. Но злоупотреблений было меньше, чем разговоров о них. Московская администрация на Украине, не успев появиться и пустить корни, была форменным образом вытеснена оттуда. Не она нарушала дарованные украинцам права и привилегии, а казачество постоянно нарушало верховные права Москвы,
Впервые о введении войск в Малороссию заявлено было гетману Выговскому, в конце 1657 г. Для этой цели отправлен в Малороссию стольник Кикин с известием, что идут туда войска под начальством кн. Г. Г. Ромодановского и В. Б. Шереметева. Кроме того, для участия в раде едут царские посланные кн. А. Н. Трубецкой и Б. М. Хитрово. Войска посылались в города в качестве обыкновенных гарнизонов, и воеводам не было дано административных прав — ни суд, ни сбор податей, ни какие бы то ни было отрасли управления их не касались. Рассматривались они как простая воинская сила для удержания царских владений. Кикину приказано было разъяснить городским жителям, что их вольностям опасности не грозит и что войска присылаются для оберегания края от ляхов и от татар. Поляки в свое время не допускали возведения крепостей на Украине, вследствие чего она оставалась беззащитной в случае внешнего нападения. Об укреплении ее и о защите с помощью царских войск просили Хмельницкий и старшина в 1654 г., включив в свою мартовскую челобитную специальный пункт по этому поводу. И позднее, как Хмельницкий, так и Выговский настаивали на удовлетворении этой просьбы. О присылке войск ходатайствовал в 1656 г. Павел Тетеря,— в бытность свою послом в Москве. Со стороны казачества Москва меньше всего могла ожидать какой-нибудь оппозиции. Но тут и выяснилось, как плохо знала она своих врагов и своих друзей на Украине. Получилось так, что в городах и селах весть о приходе московских войск встречена была с одобрением, даже с восторгом, тогда как враждебная реакция последовала со стороны гетмана и казаков. Мещане, мужики и простые казаки выражали царскому стряпчему Рагозину, когда он ехал к Выговскому, желание полной замены казачьей администрации администрацией царской. Котляр, наказной войт в Лубнах, говорил: «Мы все были рады, когда нам сказали, что будут царские воеводы, бояре и ратные люди; мы, мещане, с казаками и чернью заодно. Будет у нас в Николин день ярмарка, и мы станем советоваться,|55: чтоб послать к великому государю бить челом, чтоб у нас были воеводы»*. То же говорили бедные казаки: «Мы все рады быть под государевою рукою, да лихо наши старшие не станут на мере, мятутся, только вся чернь рада быть за великим государем»*. Нежинский протопоп Максим Филимонов прямо писал боярину Ртищеву: «Изволь, милостивый пан, советовать царю, чтоб, не откладывая, взял здешние края и города черкасские на себя и своих воевод поставил, потому что все желают, вся чернь рада иметь одного подлинного государя, чтоб было на кого надеяться; двух вещей только боятся: чтоб их отсюда в Москву не гнали да чтоб обычаев здешних церковных и мирских не переменяли… Мы все желаем и просим, чтоб был у нас один Господь на небе и один царь на земле. Противятся этому некоторые старшие для своей прибыли: возлюбивши власть, не хотят ее отступиться…» [45] * Примерно то же говорили запорожцы, отправившие в Москву свое посольство тайно от Выговского.
45
Там же. С. 17, 21. (Т. XI. Гл. 1.)
В июне 1658 г., когда воевода В. Б. Шереметев шел в Киев, жители на всем пути приветствовали его, выходили навстречу с иконами, просили прислать царских воевод в остальные города [46] *. Зато у гетмана и старшины весть о приходе царских войск вызвала панику и злобную настороженность. Она усилилась, когда стало известно, что стольник Кикин по дороге делал казакам разъяснения касательно неплатежа им жалованья. Царское правительство не требовало с Малороссии в течение четырех лет никаких податей. Оно и теперь не настаивало на немедленной их уплате, но его тревожили слухи о недовольстве простого казачества, систематически не получавшего жалованья. Боясь, как бы это недовольство не обратилось на Москву, оно приказало Кикину ставить народ в известность, что все поборы с Украины идут не в царскую, а в гетманскую казну, собираются и расходуются казацкими властями.
46
Русский биографический словарь. СПб., 1911. Т. 23. С. 145.
Выговский почуял немалую для себя опасность в таких разъяснениях. Мы уже знаем, что Москва, согласившись на просьбу Богдана платить жалованье казакам, связывала|56: этот вопрос с податным обложением; она хотела, чтобы жалованье шло из сумм малороссийских сборов.
Ни Хмельницкий, ни его посланные Самойло Богданов и Павел Тетеря никаких возражений по этому поводу не делали, да и трудно представить себе какие-либо возражения, но содержавшая пункт о жаловании челобитная Богдана, которую он посылал в Москву в марте 1654 г., оказалась утаенной от всего казачества, даже от старшины. Лишь несколько лиц, в том числе войсковой писарь Выговский, знали об изложенных там просьбах [47] *. Старый гетман, видимо, не хотел привлекать чье бы то ни было внимание к вопросу о сборе податей и к финансовому вопросу в целом. В «бюджет» Малороссии никто, кроме гетманского уряда, не должен был посвящаться. Нельзя не видеть в этом нового доказательства низменности целей, с которыми захвачена власть над Южной Русью. Впервые статьи Хмельницкого оглашены в 1659 г. во время избрания в гетманы его сына Юрия, но в 1657 г. Выговский столь же мало заинтересован был в их огласке, как и Богдан. Разъяснения Кикина ускорили разрыв его с Москвой. Он приехал в Корсунь, созвал там полковников и положил булаву. «Не хочу быть у вас гетманом; царь прежние вольности у нас отнимает, и я в неволе быть не хочу»*. Полковники вернули ему булаву и обещали за вольности стоять вместе. Затем гетман произнес фразу, означавшую форменную измену: «Вы, полковники, должны мне присягать, а я государю не присягал, присягал Хмельницкий»*. Это, по-видимому, даже для казачьей старшины было не вполне пристойное заявление, так что полтавский полковник Мартын Пушкарь отозвался: «Все Войско Запорожское присягало великому государю, а ты чему присягал, сабле или пищали?» [48] * В Крыму московскому посланнику Якушкину удалось проведать, что Выговский щупает почву на случай перехода в подданство к хану Мегмет Гирею. Известна и причина: «царь присылает к ним в черкасские города воевод, а он, гетман, не хочет быть у них под началом, а хочет владеть городами сам, как владел ими Хмельницкий» [49] ~.
47
Карпов Г. Критический обзор разработки главных русских источников, до истории Малороссии относящихся, за время: 8-е января 1654 — 30-е мая 1672 года. М., 1870. С. 25.
48
Соловьёв С. М. Указ. соч. С. 16.
49
Там же. С. 14.
Между тем кн. Г. Г. Ромодановский с войском семь недель|57: дожидался гетмана в Переяславле, и когда Выговский явился — упрекал его за медлительность. Он ставил на вид, что пришел по просьбе Хмельницкого, да и самого же Выговского, тогда как теперь ему не дают кормов в Переяславле, отчего он поморил лошадей, и люди от бескормицы начинают разбегаться. Если и впредь кормов не дадут, то он, князь, отступит назад в Белгород. Гетман извинился за неполадки, но решительно просил не отступать, ссылаясь на шатость в Запорожье и в других местах. Весьма возможно, что он был искренен, в данном случае. Выговский пользовался чрезвычайной непопулярностью среди «черни»; в нем справедливо усматривали проводника идеи полного главенства старшины в ущерб простому казачеству. Запорожцы тоже его не любили за то, что он запрещал им рыбу ловить и вино держать на продажу. Они готовы были при первом удобном случае восстать на него. Гетман это знал и боялся. Присутствие московских войск на Украине было ему в этом смысле на руку. Ромодановскому он прямо говорил: «После Богдана Хмельницкого во многих черкасских городах мятежи и шатости и бунты были, а как ты с войском пришел, и все утихло. А в Запорожье и теперь мятеж великий…» {40} Но, видимо, опасность пребывания царских войск в крае перевешивала в его глазах ту выгоду, которую они ему приносили. Именно в этот момент, т. е. с приходом Ромодановского, у него окончательно созрело решение об измене.