Прокламация и подсолнух
Шрифт:
Службу же Подсолнуха на заставе Симеон расхваливал на все лады. И про записи упомянул, и про контрабанду перехваченную, и про ружья пристрелянные, и про ландкарты тоже не забыл. Тудор слушал-слушал, а потом вдруг коротко заметил:
– На заставе твоей, смотрю, порядок.
Симеон смутился. Думал – Штефана похвалить, а вышло – сам похвастался. И ладно бы – был тот порядок, так ведь нет же! То козел полосатый, то взрыв посреди двора, то драки... До смерти захотелось вдруг высказать, как мечтал эти полгода, чтобы Штефана в детстве
Как тут скажешь, ежели этакой первостатейной оторвой парня слуджер же и вырастил? Так и брякнуть – мало ты в детстве драл поганца?
Симеон присмотрелся – если ему сейчас глаза не врали, Тудор неприметно улыбался, как улыбается любой суровый батька, когда при нем командир хвалит сына. По спине запоздало прошиб озноб – ладно, все обошлось, а случись чего с Подсолнухом – это как бы слуджеру потом в глаза-то смотреть? Он к нему точно, как к родному...
– Он сказал, вы его выручили, – напомнил Тудор. – Что за история?
– А! – Симеон махнул рукой. – Известное дело – едет парнишка на дорогом коне, при добром оружии да при деньгах явно. И один, без охраны. По нашей-то глухомани! Ясно, нашлись скоты.
Тудор опустил взгляд на сложенные руки.
– Продолжай.
– Ну, он двоих сам положил, – быстро сказал Симеон. – А мы в аккурат из Клошани возвращались, слышим – палят за поворотом. Ну, туда быстрее... – и поспешил успокоить: – Да его не сильно потрепать успели, так, по сусалам постучали немножко. Ладно, мы его с собой до заставы забрали, чтобы еще чего не вышло. Да и расспросить надо было – куда, откуда.
– Так. И что же он вам рассказал? – Тудор нахмурился.
Симеон засомневался было, стоит ли говорить – эвон, слуджер и так за поганца переживает, но припомнил убитую мордаху Штефана. Тот таким даже в первые дни на заставе не бывал! Ладно, пусть наврал им Подсолнух про дядьку, как сивый мерин, но ведь жалко же поганца – у корчмы-то вон солнышком светился.
– Ну, сперва то же, что и тебе, – обстоятельно начал припоминать Симеон. – Что, дескать, едет в свою австрийскую Академию, что здесь ему идти некуда…
Тудор фыркнул, перебивая:
– Некуда! Гика, Кантакузены, да плюнь в боярина – попадешь в родню! Бедный ягненочек – сверху и снизу, круглая сирота! – он подался вперед и спросил с нескрываемой насмешкой: – А ты, добрая душа, ему и поверил? И даже фамилию не спросил?
Симеон обиделся.
– Что до фамилии – сам знаешь, какой он упертый! Раз уж молчать решил, так хоть расшибись – ничего не вытряхнешь! Но ведь видно было, что у мальчишки беда стряслась, он же домашний, как котенок!
– И вы ничего умнее не придумали, чем из боярина гайдука лепить? Нет бы – до дому отослать, раз домашний!
– Так мы бы отослали, только куда? – и прибавил мстительно: – Разве дядьку хотели поискать, на которого Штефан едва ли не молится. Из всей родни только про него и поминал, зато уж через слово.
Тудор на миг отвел глаза. Потом сказал холодно:
– Хорошо, смотрю, искали.
Симеона понемногу разбирало: в няньки к слуджерову баловню он точно не нанимался! Но смотреть, как корпусный командир ведет себя, точно взволнованная наседка, было смешно до колик. Тьфу ты, пропасть, нет бы этим двоим промеж себя разобраться! Чего было парня не расспросить сразу?
– Ладно, слуджере, – примирительно развел он руками. – Виноват. Я рассудил, что пусть себе живет – мало ли к нам парней прибивается, а мальчишка славный – новобранцем больше! А что до родни – так он сказал, что его прогнали да прокляли.
– Прокляли? За политику?! – Тудор поморщился, как от зубной боли, и буркнул себе под нос что-то вроде: «Совсем сдурел на старости лет».
Все верно, должен же слуджер Штефанова батьку знать! Обрадованный Симеон ляпнул в сердцах:
– Вот именно! Кого нам искать-то – ту боярскую сволоту, что мальчишку за чужие грехи из дому выставила?
Тудор вскинул глаза в изумлении.
– Это что ж он вам такое наплел?
Симеон мысленно ругнулся: неужто они повелись на откровенное вранье? Неужто зря верили, в общем-то, на слово хорошему парнишке, даром что боярину? Один Йоргу не верил – так они его не послушали! Хотя ведь именно Йоргу сделал верный вывод… Ладно, чего уж тут? Уж рассказывать – так рассказывать. И впредь знать, что не стоит верить ангельским глазищам избитых гайдуками на дороге боярских мальчишек.
– Да поначалу молчал, что рыба об лед, – сказал Симеон. – Но мы, пока парня расспрашивали, ясное дело, накормили его. А как он в тот день двоим бандитам на дорогу мозги вышиб, так и ракии плеснули, он зеленей травы был.
Тудор молчал, и Симеон, вздохнув с облегчением, продолжил:
– Ладно, парнишка со второго глотка нализался. Мы из него и вытрясли, чего он из дому-то ушел.
– Так. И чего ушел? Не сошлись в политических взглядах?
– Ну, может, и была там политика, только про нее он уже после заливать начал. А тогда, по пьяному делу, проболтался, что из-за мамки они поругались.
Да, будет история, если сейчас окажется, что Подсолнух им все наврал! Уж больно у слуджера голос насмешливый, а ведь он поганца как облупленного знает…
– Батька его, видишь, ублюдком повеличал да сказал, что матушка его с приказчиком путалась, – Симеон уже и сам не верил ни единому слову. Вспомнил Гицэ, прибавил с досадой: – Лихой же должен был быть тот приказчик...
Осекся, враз похолодел и забыл, как дышать.
Тудор смотрел прямо перед собой, в никуда, широко раскрыв глаза. Такой взгляд у него был, когда рубили сербских шпионов на Дунае. Когда хлестались с янычарами на стенах Видина. Когда...
Тудор вслепую провел ладонью по столу, под руку подвернулось перо – только хрустнуло в пальцах.