Прокламация и подсолнух
Шрифт:
Тудор наконец-то отпустил руку Штефана и теперь внимательно вглядывался в его лицо. Приказал негромко:
– Мариан, коня! – и тут же, Подсолнуху: – В седле удержишься?
Мальчишка прикусил губу, но кивнул. На его месте, Симеон бы не был так уверен в своих силах – второй день как встал, куда ему верхом, пусть здесь и недалеко? Усомнился и Мариан – подвел Тудору лошадь, но сам в седло садиться промедлил, пока Штефан отвязывал гнедого и брался за гриву.
– А ну, вставай, – скомандовал он ворчливо, подставляя Штефану сцепленные руки. – Подброшу.
Парнишка взвился, возмущенный, но глянул в смеющиеся глаза пожилого денщика и вдруг разулыбался.
– Да я сам залезу, Мариан.
– Признал, смотри ты! – шумно обрадовался денщик. – Ить, оглобля вымахала, а ведь помнит! – и тут же прибавил построже: – Кому сказано, давай ногу!
Штефан украдкой взглянул в сторону Тудора и со вздохом поставил колено Мариану на руки. Симеон поискал глазами Гицэ – с рукой на перевязи взбираться в седло и больно, и несподручно. Но Гицэ уже подсадили, и капитан сам полез на свою лошадку, мысленно проклиная турок, ноющие ребра и этого чертова Подсолнуха с его секретами.
Ехали молча. Штефан, покорно загнавший гнедого в строй на полшага позади коня Тудора, озирался через плечо, будто хотел встретиться с Симеоном глазами, но тот улучил момент, отстал немного и подъехал к Мариану. С другой стороны перегнулся с седла Зойкан, уступивший Штефану свое место, и широко ухмыльнулся.
– Слышь, Мариан... Так это чего – тот малец, что ли?
Симеон мысленно застонал – похоже, он тут один такой дурак, остальные все что-то знали... Господи Иисусе, за что ж так наказываешь?
Мариан добродушно усмехнулся, поглаживая усики.
– Ить, ясно дело – тот!
– Вырос-то как! – восхитился Зойкан и толкнул коня вперед, заламывая шапку. – И с нами, гляди, не с боярами! А я ведь его и не узнал вовсе!
– Ты где его видел-то, Зойкане? – обреченно спросил Симеон.
– Так это... В кабаке, когда арнаутов метелили!
Тудор покосился назад через плечо, и Штефан заметно съежился в седле.
– А до того, – вдохновенно продолжал Зойкан, придерживая лошадь, – в Крайове, кажись, году так в восьмом или около. Он вот так же на слуджере виснул, ей-богу!
– Капитане Зойкан! – рявкнул Тудор, и тот осекся, ухмыляясь, и прикрыл рот рукой.
– Молчу, молчу.
Но стоило слуджеру отвернуться, как снова придержал коня и досказал Симеону шепотом:
– Он тогда это... Смешная была малявка! Лезет, чисто по дереву, и вопит на всю улицу. Нянька его уговаривает, мол, отцепись, невместно бы боеру, а он – ни в какую. Только как матушка его, боярыня, подоспела, слез. Куда-то там они шли, то ли в лавку какую, то ли в гости. Так мы их проводили. Он все про войну выспрашивал, ну, я ему и рассказывал, – Зойкан покрутил головой. – Знать бы, что та малявка так пригодится!
Отряд влетел на рысях в распахнутые ворота усадьбы, и Симеон осадил коня и соскочил, не дожидаясь приказа. Охнул от боли в ноющих ребрах, но покорно пошел к Тудору. Ладно, не впервой нагоняи получать.
Штефан сполз с седла осторожно – видать, ушибленная голова все-таки кружилась.
– Ну, Подсолнух, – сквозь зубы выговорил Симеон, проходя мимо. Сказал бы еще много чего, но ладно уж – и без того парню несладко, белый вон, как меленая стена.
Тудор бросил поводья подбежавшему конюху.
– Лошадей примите. Мариан, покажи, где они могут разместиться. Капитане Симеон, за мной. Штефан тоже.
Штефан все хлопал глазами и старательно крутил головой по сторонам – все верно, ежели парень был в своей Академии, в новой усадьбе слуджера он бывать не мог, а старую турки уже давно пожгли.
Очутившись в кабинете, Тудор неспешно скинул плащ, бережно повесил на крючок у двери. Указал Симеону стул, сам присел на край письменного стола. Штефан остался стоять навытяжку посреди комнаты, часто сглатывая и глядя во все глаза.
– Так, – уже привычным, ровным голосом сказал Тудор, складывая руки на колене. – Ну, говори, как ты у капитана Симеона оказался, когда должен был дома быть, если и правда курс закончил.
– Я его правда закончил, – буркнул Штефан. – С отличием. А дома... Был я дома. Недолго только.
– Недолго? Так. И каким же чудом ты на заставе оказался?
– Я в Вену ехал. На меня по дороге напали. А пандуры выручили. Ну, я и остался.
– В Вену? – удивился было Тудор, но тут же кивнул, будто что-то понял. – И как же ты остался?
Штефан угрюмо помолчал, переминаясь с ноги на ногу, и вдруг решительно бухнул, как в воду с обрыва бросился:
– А мне было некуда возвращаться! Вот и решил, что после Академии самое место – на военной службе, только в отряд вписать не успели – не выслужился еще.
– Ладно тебе. Еще как выслужился, – помог ему Симеон. – Такого пандура поискать, слуджере...
Тудор остановил его движением руки и строго посмотрел на Штефана.
– Что значит – некуда возвращаться?
– А меня отец из дома выгнал, – залихватски бросил Штефан в ответ и заломил шапку на затылок. – Мы с ним из-за политики поссорились, он меня и выгнал. Куда выгнал, я туда и пошел, вон, можешь капитана и Йоргу спросить, по дороге ли мне с турками да с фанариотами!
Симеон украдкой покосился на Тудора. Тот смотрел на парня с таким изумлением, будто первый раз в жизни видел. Ладно, и что сделает любимый дядька этому поганцу? Небось, еще и похвалит.
– Так. Поссорились, говоришь? Из-за политики?
– Ну да, – беззаботно подтвердил Штефан, откидывая голову и улыбаясь. Симеон у него такую улыбку видал – в первые дни на заставе, когда парень бродил неприкаянной тенью и огрызался на каждый чих. Что, черт возьми, тут происходит? А Штефан продолжал все так же весело: – Ну, ты же его знаешь!