Прокламация и подсолнух
Шрифт:
Симеон вытаращился на него, как на полного недоумка.
– Ты головой не бился? – потом сообразил, видать, что брякнул, и фыркнул в усы: – Ну да, бился. Так-то ты получше соображаешь. Нешто, думаешь, кто на твою родню оглядываться станет опосля того, как ты всех нас выручил?
– Капитан, да я... – Штефан хотел сказать и что ничего он такого и не сделал, и что вовсе не в том дело, и мысли вконец запутались, а Симеон продолжил ворчать успокаивающе:
– Вот слуджер вернется, первым делом и впишем тебя, чтоб все честь по чести. Заодно и про дядьку подговоришься, может, слуджер чего
– К-какие?
Симеон сорвал с крыльца стебелек засохшего винограда, поковырял в трубке и снова подул в нее.
– Да ваши семейные, похоже, с дядькой! – он захохотал, и Штефан окончательно прикусил язык, понимая, что пролитого не воротишь. Когда пандуры узнают...
Колени подкосились – пришлось присесть рядом с капитаном на крыльцо. Симеон хлопнул его по плечу.
– Ладно, не бери дурного в голову! Лучше эту самую голову лечи, а то ребята вон до корчмы никак не доберутся.
Штефан его не понял.
– А причем тут я?
– Так ждут, пока ты оклемаешься! Куда ж без тебя-то?
Стыд жег огнем, но пришлось скрепиться и улыбнуться как ни в чем не бывало. Как бы сейчас ни корчило, нельзя, чтобы пандуры что-нибудь заподозрили. Нечего позорить дядьку, и так уже...
Он махнул рукой.
– А далеко ли тут корчма?
– 3 -
Весь день стояла промозглая осенняя сырость, но к вечеру подморозило, и над вершинами гор засверкали в посиневшем небе ранние звезды, обещая лютый холод. Раскисшая деревенская улица схватилась твердой коркой, глубокие лужи стремительно леденели. Отряд вошел в деревню на рысях, уставшие кони поминутно оскальзывались, из ноздрей их валил горячий пар. Пандуры зябко поправляли воротники плащей, натягивали шапки, потирали щеки, покрытые многодневной щетиной. На их одежде и сапогах, на лошадиных шкурах темнели грязные пятна. Одного только их предводителя, кажется, холод не донимал – он ехал в распахнутом плаще, разве что высокую шапку тоже надвинул поглубже. Черный кафтан полувоенного кроя был старательно отчищен от грязи. Под стойкой воротника тускло поблескивала черно-красная орденская звезда.
Предводитель осадил коня, привстал в седле. Обернулся к Зойкану, следовавшему на шаг позади, с пикой, упертой в стремя, будто боевое знамя. Тот в ответ пожал плечами.
– Так это... Шумят, слуджере. В корчме где-то.
Державшийся по другую руку от командира сухонький пожилой мужичонка в потрепанной пандурской форме тоже прислушался и размашисто перекрестился:
– Ну, слава те, Господи. Ить, с музыкой гуляют, всяко не на поминки.
– Так это... Мариан прав, слуджере, – Зойкан разулыбался, и даже лошадь под ним загорячилась, будто почувствовала нетерпение всадника.
– Поглядим, – командир тоже тронул коня с места.
Симеон и Йоргу курили на крыльце – выбрались проветрить головы на свежем морозце. Из-за двери несся разноголосый гвалт, и они не сразу услышали конский топот – скорее увидели смутные тени. Двое крестьян, разговаривавших у крайнего дома, при приближении отряда дружно стянули шапки.
– Слуджере! С возвращением!
– Слава Богу! С возвращением, боеруле!
Командир в ответ молча кивнул, подняв руку в знак приветствия.
Йоргу незаметно указал Симеону в его сторону.
– Что-то Тудор нынче не в настроении, похоже.
– Будешь тут, когда столько дней впустую по горам мотался, – возразил Симеон. – Они, поди, так турок и искали, пока не наткнулись на то ущелье.
Спешивались пандуры и вправду тяжело и устало, отдувались, мотали головами не хуже своих лошадей. Предводитель спрыгнул с коня, не глядя, бросил поводья – поймали на лету. Направился к Симеону, расправляя завязки плаща на плечах.
Симеон, подтянувшись, шагнул навстречу.
– Здорово, слуджере.
– С приездом, капитане Симеон, – Тудор, не чинясь, протянул Симеону руку. Из-за плеча его высунулся Зойкан, дружелюбно ухмыльнулся.
– Мы это... Разбирать упарились!
– Что разбирать-то? – не понял Симеон.
– Так завал ваш!
– Зойкане, – осадил его Тудор, метнув косой взгляд через плечо, и тотчас повернулся обратно. – Докладывай, капитан.
По мере того, как Симеон описывал расправу с турецкой бандой, пандуры, столпившиеся вокруг, улыбались все веселее. Даже Тудор чуточку оттаял и одобрительно кивал, слушая Симеона.
– Значит, только двое раненых?
– Лежачих двое, – занудно поправил Йоргу. – Еще один контуженный, и Гицэ плечо сломал.
Со стороны пандуров послышались, хоть и вполголоса, добродушные смешки, дескать, навряд ли сломанное плечо помешает этому кобелю бегать по бабам. Кто-то заодно посоветовал и Йоргу в кои-то веки просто порадоваться, раз уж все обошлось и все чудом живы.
– Не все, – угрюмо буркнул Йоргу, и Симеон тоже опустил глаза. – Григор-пасечник и его ребята...
– Царствие им небесное, – тихонько перекрестился Мариан. Пандуры вокруг притихли, поснимали шапки.
В этот момент из корчмы донеслись вопли, достойные глотки простуженного ишака, в которых с трудом угадывалась всем известная препохабная песенка. Мариан тут же негодующе подбоченился, глядя на Симеона.
– Заупокойную-то отслужить догадались или сразу пить пошли?
– Так это... Не дурней тебя, поди, – укорил его вполголоса Зойкан. – И не только помолиться, но и помянуть не грех!
– Жаль Григора, – помолчав, заметил Тудор. – Значит, вы уже без них – и без потерь при таком численном превосходстве? Что за чудо-мину вы соорудили? – он глянул на Йоргу и добавил с усмешкой: – Стойте вольно, мы не на параде!
– Да дрянь мина, слуджере, – честно сознался Симеон. – Только раз взорвалась, как надо, и то на заставе. Мы ж в ущелье больше от безнадеги ее и поставили. Сроду бы не взорвалась, если бы не парнишка один. Новобранец. Ты его не знаешь.
– Что за новобранец? Тот земляк твой, которого я к тебе в последний раз приписывал?
Симеон смущенно поскреб затылок.
– Нет, слуджере. Макарка на заставе остался, а этот у нас еще не в списках.
– Так. Значит, даже в отряд зачислить не успели, а в бой потащили? – Тудор чуть нахмурился. – Не узнаю тебя, капитане Симеон, ты обычно молодых больше жалеешь!