Прокламация и подсолнух
Шрифт:
– Я здоров. Разве что с голоду вот-вот помру! – взмолился Штефан, сглатывая внезапную слюну. – Давайте сначала чорбу, а курятинку потом! И хлеба дайте!
Симеон неприметно улыбнулся.
– Ладно, плесни ему, хозяйка.
Отлегло от сердца – вроде, капитан не сердится. Пандуры вокруг еще стучали ложками и вытирали миски хлебом, так что чорба еще не успела остыть, и первый глоток крепко обжег рот, но оторваться от миски оказалось выше человеческих сил. Ее содержимое Штефан выхлебал в один присест, торопясь, давясь и чавкая так, что самому становилось страшно. Хотел протянуть миску старухе – за добавкой, но тут его остановил Гицэ.
– Погоди, Подсолнух. Пущай сперва это уляжется.
Совет был разумен, но Штефан не удержался – до блеска вычистил миску хлебом и заботливо подобрал все до последней крошечки. Кажется, крестьяне его вполне одобрили. Однако Гицэ оказался прав – после нескольких дней впроголодь, когда мутило так, что ничего, окромя того бульона, и внутри-то не держалось, с сытного обеда он осоловел. Даже в сон клонить начало, хотя недавно казалось, что отоспался и отлежал бока на неделю вперед. Благо, на него уже не обращали особого внимания. Почему-то снова вспомнилось, как хворал в детстве – что-то было там, связанное с такой же обжигающе-горячей, ароматной и наваристой чорбой…
Штефан пристроился в углу, лениво огляделся. Пока обедали, в хату, кажется, набилось еще больше народу. И не только степенные деды, с которыми что-то обсуждал Симеон, а и парни помоложе, и девки. Гицэ с рукой на перевязи развалился на лавке, в окружении сразу нескольких молодаек, приобнимал то одну, то другую, подкручивал здоровой рукой усы и безбожно хвастался. Штефан аж заслушался невольно: и как у Гицэ так получается? Вроде сильно и не наврал, а все одно – вовсе не так, как на деле было, зато самое оно, чтобы рассказать. И бабы вон млеют.
Интерес Штефана не остался незамеченным. Гицэ чуть сдвинулся, хлопнул ладонью по лавке.
– Подсолнух, что ты там сидишь, как сыч? Давай к нам!
– Нет, – Штефан замотал головой. Тут же пожалел об этом и прислонился виском к прохладной стенке. – Толку с меня? Я сейчас так складно, как ты, точно не навру!
– А кто врет-то? – обиделся Гицэ. – Я про чужие дела сроду не врал! – и тут же обернулся к девкам: – А ведь вот этот Подсолнух нас всех и выручил!
Девки восторженно взвизгнули и запросили рассказать в подробностях, с любопытством и жалостью поглядывая из-под косынок. А Гицэ и рад был рта не закрывать! Странно, но слушать его на сей раз было неприятно. Штефан припомнил сырой склон, стиснутую рукоятку пистолета и снова, не удержавшись, мотнул головой. Подорвал он эту мину – и подорвал. Нельзя по-другому было. Можно подумать, Гицэ на его месте не сделал бы то же самое! И вот чего привязался, спрашивается?! Нет бы что хорошее вспомнить. Да хоть историю с Йоргу и австрийскими граничарами. Вот где хвастайся – не хочу, а тут... Нечего тут рассказывать.
Штефан забился поглубже в угол, прикрыл глаза, чтоб еще кто-нибудь не решил полезть с разговорами, и сам не заметил, как почти задремал. Точащиеся вокруг беседы уже слились в один неровный гул, когда ухо все же различило брошенную кем-то фразу:
– Ну, вот через пару деньков, глядишь, вернется Тудор...
Сон отступил. Вернется, да. Скорее бы уже! Хотя кто еще знает, как все получится? Но ждать уже никакого терпения не хватит, соскучился – сил нет. А если подумать, что и вовсе могли не увидеться...
Штефан поспешил задвинуть дурные мысли куда подальше.
Раз уж в том ущелье все выжили, то теперь все непременно будет хорошо. Только вот Симеону рассказать бы надо, пока Тудор и в самом деле не вернулся. Может, и остальным стоит, но Симеону – точно. Сейчас сказать или все же погодить?
Штефан нашел взглядом Симеона, занятого разговором с каким-то почтенным дедулей с козлиной бородкой.
Ладно бы, в горнице были только пандуры, так ведь нет. При ком из крестьян скажи – сразу на всю деревню известно будет, а тут и свои-то с расспросами не слезут. Да и встревать в разговор, Симеона в сторону оттаскивать – не годится. Лучше уж, когда все разойдутся, капитану с глазу на глаз рассказать, решил Штефан, потихоньку сдвигаясь по лавке поближе к Симеону и вслушиваясь. Голова соображала плохо, да и крестьяне обсуждали всего-навсего новые законы, обещанные господарем, но в разговоре снова помянули Тудора – удержаться и не слушать никак не получалось.
– Бог даст, все еще к лучшему обернется для нас-то, – толковал козлобородый старец. – Даром, что ли, господарь к слуджеру Владимиреску посылал для совета?
– А что, и правда посылал? – полюбопытствовал Гицэ, отрываясь от своих соседок.
– И, парень! – махнул рукой крестьянин. – Тудор вот только с Бухареста возвернулся, как вести про разбойников пришли! Вот я и мозгую – нешто он господарю что дурное для нас посоветует?
– Тудор-то? – загомонили крестьяне. – Известно – нет! Да слуджер никогда! Где там всем боярам...
– Вот и я думаю – надо уповать на Господа нашего, – старик перекрестился на образа, – и на слуджера. Еще, глядишь, припеваючи заживем!
– Заживешь, как же, – буркнул Йоргу, потягивая себя за усы. – Если господарю чего втемяшится – станет он кого слушать!
Голос крестьянина стал визгливым от возмущения.
– То есть как это – не станет слушать?! Сам же позвал!
Его поддержал слитный говор. Штефан и сам закивал, соглашаясь с разговорчивым старцем. Вроде сам и вырос уже, а детская вера, что Тудору по плечу абсолютно все, никуда не делась.
Вдруг припомнилось ясно, как в войну, когда дядька подолгу не приезжал, мама начинала все больше времени проводить то у икон, то у кроватки Машинкаты, и в доме копилось тоскливое ожидание и страх, что он может не вернуться вовсе. Только Штефан никогда не сомневался, ни единой минуточки. Это же дядька! С ним просто не может ничего случиться! Вот и теперь – умом-то понимаешь, что Йоргу, вероятно, прав, но все равно тянет согласиться не с ним, а с крестьянами. И до чего же уютно сидеть здесь, вот так, привалившись спиной к деревянной стене, и слушать, как люди превозносят дядьку.
– Тудор может все, – пробубнил себе под нос Штефан, уверенный, что в таком шуме на него никто не обратит внимания. Но козлобородый дедок расслышал, закивал одобрительно.
– Вот. Парнишка верно говорит!
– Парнишка слуджера только по рассказам и знает, – буркнул Йоргу и глянул в его сторону как-то очень настороженно. Да что б этот Йоргу понимал! Сам он ничегошеньки не знает!
Штефан уже почти открыл рот – поспорить, сказать, что уж кому дядьку знать, как не ему, но от резкой попытки вскочить голову повело, и он мало не повалился обратно на лавку. А пока продышался, разговор уже ушел куда-то совсем в иную степь, и встревать стало поздно. Да и Симеон заметил неладное.