Проклевывающийся Феникс
Шрифт:
Чего не было, так это вина к обеду. Вместо него предлагался какой-то тропический сок в винных грушах. Когда я попробовала его, Джун Терпл, взглянув на мое лицо, заметила:
– Мы отказались от алкоголя до конца наблюдений.
– Я не поняла, извинение или вызов звучало в ее голосе, однако она тут же добавила: - Думаю, Ганс сумеет что-нибудь раздобыть, если вам действительно хочется.
Я вежливо покачала головой, а сама задумалась, не насплетничала ли Ипатия Гансу насчет моей склонности время от времени немного выпить. Вполне возможно: корабельные мозги, когда они настолько сложные, как Ипатия с Гансом, любят пошептаться, и команде явно было кое-что обо мне известно. За столом велась живая и разнообразная беседа, но в ней ни разу не упомянули ни ту самую черную дыру, ни черные дыры вообще.
Обед был неспешным и приятным. Легкие заминки возникали, только когда кто-нибудь из сотрудников станции с извинениями поднимался из-за стола, чтобы лишний раз проверить, как работают роботы-паучки, ползающие по пятикилометровой тарелке, бесшовно сращивая отражающие пластины в идеальную параболу. Органические члены команды могли бы и не беспокоиться: Ганс бдил без устали, присутствуя всюду одновременно, но Терпл, как видно, держала подчиненных в строгости:
Большая часть перелетающей от одного к другому болтовни содержала шутки, понятные только в узком кругу, но мне это не мешало, потому что Ипатия подсказывала на ушко их смысл.
Когда кто-то вспомнил о тоске но дому и Олег Кекуш-кян шутя и с намеком ответил, что некоторым тосковать не приходится, он целил в Хэмфри Мэйсона-Мэнли.
– У него амуры с Терпл, Клара, а Кекушкян ревнует, - объяснила мне Ипатия.
Хулия, имя произносилось по-испански, Ибаррури, толстая пожилая перуанская инка, бывшая учительница, с сожалением рассказывала Звездомысле, как ей хотелось бы побывать, пока она еще жива, в Ядре. Она страшно возмутилась, узнав, что я ни разу не бывала в Мачу-Пиччу1.
– Повидали всю галактику, а на величайшее чудо родной планеты времени не нашлось!
Единственный, кто выглядел подавленным, был Марк Рорбек. Между фигами и кофе он, извинившись, вышел и не возвращался почти полчаса.
– Домой звонит, - понимающе заметил Мэйсон-Мэнли, а Ипатия, которая, если я не запрещала, умела подслушивать лучше всех в галактике, прошептала:
– Пытается отговорить от развода. Она не соглашается. Мы не успели еще допить кофе, когда Терпл прошептала
что-то в воздух. Ганс, очевидно, расслышал, и в дальнем конце столовой сразу погас свет. Планета появилась снова, теперь гораздо большего размера, чем в прошлый раз. Терпл снова пошептала, и изображение разрослось, заполнив почти всю комнату. У меня даже голова закружилась: показалось, что я в нее падаю.
– Сейчас разрешение около двух или трех километров,- гордо объявила Терпл.
Все равно мы мало что увидели, кроме гор, береговой линии и облаков, к тому же половина планеты по-прежнему находилась в тени. (В сущности, так ведь и должно быть. Планета под нами вращается, но относительно солнца она неподвижна.) Рассматривая модель, я заметила одну странность в нижней части суши и показала на нее:
– Здесь, внизу слева, наверное, океан? Я имею в виду темную часть. Потому что там не видно огней.
– Нет, это тоже суша. Может быть, там слишком холодно для обитания. Мы ведь смотрим на планету не прямо, а под углом около двадцати градусов снизу от экватора, так что нам виден южный полюс, а к северу не видно ничего дальше, скажем, Шотландии или юга Аляски, если сравнивать с Землей. Вы видели глобус, который составил наш Ганс? Нет? Ганс, покажи!
Посреди комнаты мгновенно возникла и стала медленно поворачиваться сфера. Совсем как глобус, что стоял в гостиной у моего дедушки: сетка параллелей и меридианов, только очертания материков совсем неправильные.
– Он составлен по старым данным хичи, которыми с нами поделилась Звездомысла, - произнес голос Ганса.
– Однако мы дали континентам собственные названия. Как видите, один из них представляет собой два округлых участка, соединенных перешейком, и напоминает гантель. Доктор Терпл и назвала его Гантелью. Он подразделяется на Восточную и Западную Гантели. Округлый материк с длинным мысом, выдающимся на юго-запад, назван Сковородой. Тот, что сейчас показался, - Арахис, потому что…
– Я вижу почему, - остановила я его.
Он действительно походил на земляной орех. Ганс оказался достаточно восприимчив, чтобы понять - может быть, по моему тону, - что урок географии - или планетографии - кажется мне довольно скучным. В отличие от Терпл, которая, едва он замолчал, приказала:
– Продолжай, Ганс.
И он продолжил. Я, как положено благовоспитанной гостье, сидела смирно, пока он перечислял мне названия каждой точки на карте, но когда названия иссякли, иссякло и мое терпение.
– Спасибо за угощение, Джун, - сказала я, отстегиваясь от обеденной скобы.
– Все было очень мило, но, думаю, не стоит больше отвлекать вас от работы. Так или иначе, в ближайшие пять суток нам предстоит часто видеться.
Все лица, до каких я могла дотянуться взглядом, вдруг стали непроницаемыми, а Терпл кашлянула:
– Вы знаете, неполных пять суток, - произнесла она с неловкостью в голосе.
– Не знаю, говорили ли вам, что нам придется уйти прежде, чем вспыхнет звезда.
Я застыла, комкая одной рукой продетую в привязное кольцо салфетку, а другой вцепившись в поручень.
– В ваших проспектах ничего не сказано о преждевременном уходе. Почему меня не предупредили?
– Это само собой разумеется, Клара, - с запинкой пояснила она.
– Как только начнется коллапс звезды, я все здесь закрываю и мы убираемся подальше. Слишком опасно.
Я не люблю сюрпризов от людей, которые работают на меня. Я окинула ее взглядом.
– Какая там опасность, если мы в шести тысячах световых лет от нее?
Терпл упрямо возразила:
– Не забывайте, я отвечаю за безопасность установки й экипажа. Думаю, Клара, вы не совсем представляете, что такое сверхновая. Она очень большая. Китайские астрологи в июле тысяча пятьсот четвертого года видели ее почти месяц при дневном свете, а ведь у них не было линз для увеличения яркости.