Проклят тобою
Шрифт:
Она ласково хлопает меня по плечу:
— И домой могу. Только ведь ты этого не от меня ждёшь. Есть у тебя куда более желанный гость.
Я фыркаю:
— Если ты о Ландаре, то он в таком деле мне не помощник. Возвращал уже, как видишь — не вышло. Да и знать его совсем не хочу.
— Хочешь, — Айсель берёт мою руку и прижимает к груди, там, где беспокойно бьётся сердце: — Послушай, что оно стучит?
Лан-дар, Лан-дар, Лан-дар…
Обычно попаданок предаёт тело, меня же предало собственное сердце. Оно всегда
Фея улыбается, треплет меня по волосам и начинает исчезать:
— Он придёт, — шепчет она, и голос её мешается с шорохом листвы, растворяется в колыхании трав, — он всегда приходит. Потому что ты не просто его проклятие. Его сердце тоже выстукивает только одно имя и не знает других…
Она растворяется, как растворяется ночь при первых проблесках рассвета… Как исчезает самый сладкий сон.
Лёгкий шёпот, а может просто порыв ветра, обещает мне:
— Всё будет хорошо… Обязательно… будет…
…всё горчит.
Невкусен любовно испечённый подругами пирог, не радуют сделанные с душой подарки. Сижу, силюсь улыбаться, киваю невпопад и пропускаю вопросы.
Мне вдруг резко стало не до праздников. Да и какие могут быть именины здесь, когда там…
Сколько лет минуло в моём бывшем мире — пять? десять? Мама уже вся седая, папа сильно сдал. Увидеть их, хоть бы ненадолго, обнять и плакать-плакать-плакать. Говорить, что неправильно любила, мало дорожила, была невнимательной дочерью. Может, простят?
Негодная фея! И злая к тому же! Явилась, разбередила душу, поманила счастьем и исчезла, бросив ветреное обещание…
Не люблю таких! Ещё и про Ландара зачем-то напомнила. Чтобы теперь внутри всё выло от одиночества, взгляд то и дело с тоской обращался к двери, а плечи ныли от желания, чтобы их согрели мужские ладони. Его ладони.
Я, дурочка, даже в платье с открытым верхом нарядилась. Будто и впрямь жду.
Есть другой гость… Более желанный…
Шла бы ты, крылатая, со своими предположениями!
Хорошо, хоть Томирис у меня чуткая и понимающая. Поднимает подруг, торопит их:
— Идёмте, девочки. Видите, виновница торжества притомилась за сегодня. Пора ей побыть одной, поразмыслить, ведь на год старше стала!
Мои компаньонки по бизнесу одна за другой подходят, целуют в щёку, поздравляют ещё раз и направляются к двери.
Томирис задерживается, смотрит внимательно.
— Не хочешь ничего рассказать… — и вопросительно приподымает брови. — Я ведь заметила и оседающую пыльцу, и мелодию слышала, тоненькую такую, красивую. Меня не обманешь, пусть я и раз всего фею встречала, но теперь её появление из тысячи узнаю…
Не выдержала. С той минуты, как я вернулась к ней от Айсель, на языке подруги, я прямо чувствовала, плясали вопросы. Но она молчала, пока шли на рынок, не поднимала тему, пока закупались,
И, наверное, к лучшему. Потому что я хотела сказать. Слить злость, выругать фею вслух, пожаловаться, в конце концов. Так всегда становилось легче.
Вздыхаю, сажусь на стул, подпираю голову рукой и отвожу взгляд. Глаза щиплет, не хочу расплакаться перед ней.
— Да, заглядывала одна. Из службы доставки…
— И что доставляет? — Томирис садится рядом.
— В основном, неприятности.
— Как-то не похоже на фею.
— Уж как есть…
Хлопает дверь, наверное, кто-то из девчонок что-то забыл и вернулся. Сейчас заберёт и уйдёт.
Томирис кидается проверять.
Верная моя, бережёт меня.
Но в прихожей она ойкает и в комнату возвращается, пятясь задом.
Я не сразу замечаю его, пока ещё скрытого темнотой коридора. Но… шаг… и вот он, запоздалый гость.
Не обращая внимания на Томирис, только мне:
— Здравствуй.
Томирис суетится, бормочет что-то типа: ну я пойду, и исчезает быстрее, чем успеваю удержать. Прямо, как недавно испарилась Айсель.
Остаёмся только мы вдвоём, стоим и смотрим, глаза в глаза, и не знаем, о чём говорить…
Он ужасно выглядит. Небритый, одетый в какое-то хламьё, на щеке появился шрам, раньше не было, скулы обозначились жёстче, в глазах — диковатый болезненный блеск.
Сдаётся первым, кидается ко мне, хватает, впивается в губы жадным поцелуем. Отталкиваю, вырываюсь, а потом демонстративно вытираю его поцелуй.
— Зачем ты пришёл?
— Поздравить тебя и проститься, — голос хриплый, глухой, как у того, кто долго болел.
— Мог бы просто открытку прислать.
— Столь ценный подарок я не мог доверить почте, — он лезет за пазуху и достаёт подозрительно знакомую коробочку. — Вот, извини, что так долго искал. Много подделок пошло, а мне надо было убедиться наверняка.
Протягивает коробочку мне, и я замечаю, как у него дрожат пальцы. Никогда не дрожали. Что-то нехорошее случилось с ним за время нашей разлуки. Но эта мысль мимолётна, потому что уже в следующий момент мою голову занимает предмет, устроившийся на зелёном шёлковом ложементе. Маленькая горошина, сияющая, как дорогой изумруд.
— Та самая?
— Да, будь уверена.
— Значит, я могу загадать желание?
— Конечно, самое заветное.
Осторожно вынимаю, кладу на ладонь, трогаю пальцем. Боюсь, что она, как льдинка, сейчас растает, а с ней пропадёт и мой шанс. Единственный и, наверное, уже последний.
Сжимаю ладонь, прикрываю глаза и шепчу:
— Хочу попасть домой.
Ведь настоящий дом, где тебя любят и ждут, прекраснее любой сказки.
Сказочная реальность вздрагивает, я не открываю глаза. Напротив, зажмуриваюсь ещё сильнее, крепко-крепко, чтобы проснуться…