Проклята луной
Шрифт:
Дни идут. Машка растет, Ева о медицинском и не вспоминает. Она вообще старается ни о чем не думать. Вечерами ужинает и заваливается спать, в выходные убирает квартиру. Только бы не вспоминать. Как же не хватает мамы с папой! И их улыбок, и ободрения.
Ей трудно. Иногда хочется упасть и больше не вставать, но ради сестры Ева находит силы улыбаться.
Когда увольняется салонная массажистка, Вероника подает объявление о найме в местные газеты, размещает в интернете. К ней приходят такие личности, от которых волосы встают дыбом. Или древние старухи, которые
– Блин, придется взять девочку без образования, - сетует она, покачивая ножкой.
– А чем плохо без образования?
– Ева старательно выжимает тряпку.
– Тем, что дипломом не ткнешь в нос клиенту. Типа наш массажист и лауреат, и ученый, и просто красавец. Кстати, ты ж вроде студентка мединститута?
– Бывшая, - поправляет Ева.
– Да по барабану. Будешь массажисткой? График помягче, никаких вонючих тряпок. А?
– Да какой из меня массажист? – Ева показывает обветренные ладони. – Я даже основ не знаю.
– Научим, – отмахивается Вероника.
У неё чутье на бизнес. Она возвела салон красоты с нуля, влезла в долги, но выстояла. И теперь нюх прям-таки вопит: "Бери её!" Если уж обучать незнамо кого, то хоть нормальную девочку. Да и оклад можно поменьше сказать, чем предлагала в объявлении. Ева и тому будет рада.
…Проходит полтора года с похорон. Тетушка впервые звонит сама в Вербное воскресенье. И внезапно заявляет:
– У Ольги гарнитур пылился прабабушкин, тот по праву должен был моей маманьке перейти, но моя тетя, ваша бабка, его присвоила, по-хорошему если. Не воротите мне его, девоньки?
Гарнитур хранился на видном месте в серванте, и мама его обожала. Он был ещё досоветский, когда прапрадед с прапрабабкой жили зажиточно. Потом этот гарнитур скрывали от советских властей, в военные времена прятали в стенах. Он – всё, что осталось от бабушки, которую Ева никогда не видела. Мама его надевала на годовщину свадьбы, на свой юбилей. Какая она была красивая, как дворянка!
Ева всхлипывает. Жалко его отдавать, но вряд ли тетушка обманывает. Она столько сделала для них с Машкой. Теперь их очередь отплатить добром.
Тетушка приезжает с сыном на его чистенькой машинке серебристого цвета. Забирает гарнитур, расцеловывает сестер в обе щечки, но на чай не остается. Некогда им засиживаться.
В понедельник, когда они с Вероникой курят на крыльце салона, Ева рассказывает про потерю.
– Ты дура, что ли? – Вероника держит тоненькую сигарету двумя пальцами, так женственно и естественно. – Какое право эта тетка имела на ваши побрякушки?
Ева курит недавно, у неё получается совсем не элегантно, но быть похожей на Веронику очень хочется. Она тоже старается держать сигарету двумя пальцами и тоже пускает струю в воздух.
– Их завещала ей прабабушка.
– А почему тогда гарнитур лежал у вас?
Ева пожимает плечами.
– Ну ты и блаженная, – присвистывает Вероника. – Дай-ка я тебе глазенки разую на правду. Ты мне как-то рассказала о своих мытарствах, так мне с тех пор одна мыслишка покоя не дает. Но всё не хотела тебя огорчать. Похоронами кто занимался, тетка?
– Ну да.
– И что, сколько она затратила на сие ответственное мероприятие?
– У родителей было отложено около полмиллиона, – вспоминает Ева. – А что?
– Чеки остались?
– Не-а.
И тогда Вероника рассказывает, что недавно хоронила своего деда. И что место на кладбище стоит в три раза дешевле, чем «затратила» тетушка. А гробы – в четыре. А поминки родителей вообще проходили в одном из самых бюджетных заведений города, Вероника для нелюбимого деда и то поприличнее выбрала.
– Ну и куда делось остальное? – Вероника выпускает дым прямо Еве в лицо, как детектив, допрашивающий обвиняемого.
Ева только моргает. До неё и до самой доходит, что картинка не складывается. Тем же днем она созванивается с кладбищем, моргом, какими-то ритуальными агентствами. Так, проверить слова Вероники. И получается, что даже сейчас, когда цены выросли, на похороны уйдет не больше ста тысяч.
Еве жутко охота позвонить тетке, наорать на неё и потребовать гарнитур обратно. Выплюнуть правду в лицо. Как она посмела так с ними поступить?! Обманула студентку и школьницу. Тварь, корыстная тварь!
Но Ева не может. Всякий раз хватается за телефонную трубку, набирает номер и… сбрасывает. Ну, расскажет она, ну, наорет. Легче не станет. Маму с папой не вернуть. И они с Машкой как-то выстояли без родительских денег. Да пусть тетка подавится ими! Ева Машке ничего не рассказывает – та сгоряча точно поедет отбирать гарнитур. Зато понятно, на какие шиши бедная тетушка купила сыночку автомобиль. Да, не роскошную иномарку, но новенькую «Ладу», только с конвейера.
В двадцать два года до Евы доходит тяжелая, но простая мысль: чтобы выжить, нужно не только самому барахтаться, но и других топить. Можно сказать, тетушка преподнесла ей ценнейший урок за какие-то пятьсот тысяч рублей.
7.
Несколько лет пронеслись за пару секунд. Промелькнули пятнами как в калейдоскопе. И Машкино заплаканное личико, и родительские переговоры, и унылые поминки с кисловатым оливье, и ветер, смазывающий слезы.
– Вы бы выбросили этот номер, – посоветовала Ева, стряхивая наваждение. – Я вам никто, а уж вы мне – тем более.
– Да что ж ты несешь, Евонька! – квохтала тетка. – Я ж для вас костьми полечь готова. Да за какие грехи ты ополчилась на меня? Неужели за то, что я за помощью обратилась? Так мы ж родственники, нынче ты мне подможешь, а завтречко и я тебе одолжу какой рублик.
Ева вкрадчиво поинтересовалась, воротила ли тетка деньги, которые брала у Машки «в долг». Вместо ответа – короткие гудки.
Сергей на кухне гремел посудой – он любил приготовить что-нибудь этакое. Играло радио. Шумела водопроводная труба. Звуки давили на слух. Их было так много, что Ева на секунду оглохла.