Проклятая война

Сурская Людмила

От непонимания: глухой телефон какой-то, я почти зарычала:

— Мы не слышим друг друга. Война не только для тебя, но и для меня тоже, ты подумал, что то, разрешённое тебе, позволено и мне.

Как его проняло. Ох, как он посмотрел, как развернулся.

— Что? Что ты сказала?… Ты с ума сошла, — ледяным голосом прошипел он. — Юлия, ты нарочно меня злишь, да?… Ты ж никогда такого не позволишь. Выкинь эту блажь из головы. Да я застрелю вас обоих… — Выкрикивал яростно с негодованием он.

"Вот, пошло — поехало…" От непонимания я аж топнула

ногой. "Да что это в конце концов такое!"

— Каждый о своём. Как глухой с немым. Наверное, я слабая женщина и не могу перешагнуть этот порог… Да и любим мы тебя, понимаешь? Не хотим тебе мешать на дороге к счастью. Поэтому мы с Адой даём тебе свободу. Освобождаем тебя от всех клятв и обязанностей. Тем более, ты все их нарушил. Считаю что ты запутался. Мы уходим. Жильё освободим, чтоб ты мог привозить её сюда, не терпя неудобства. Квартиру закроем. Ключ у тебя есть, свои — отдадим соседям. Приедешь, заберёшь. Это всё.

У него побелело и вытянулось лицо.

— Милая, что ты такое говоришь?! — вскочив, он выдернул меня с дивана и прижал к себе с такой силой, что хрустнули косточки. — Ты ошибаешься, мне не в чем путаться. Всё ясно, что божий день.

Судя по его реакции может быть и так. Но я всё решив, была непреклонна:

— Я сказала всё. Мы уходим.

Не соскользнул, а рухнул на старый паркет.

— Нет, — он теснее прижался щекой к моим коленям.

Он беззвучно рыдал, проклиная себя за то, что не смог собою владеть. Его широкие плечи тряслись. Я в глубоком отчаянии неподвижно застыла. Мои руки повисли над ним, готовые простить и пожалеть, только я закусив губы сдержала свой порыв.

Орошив свою душу горючими слезами и немного успокоившись, он поднял лицо. Рассчитывал- вопрос решён. Натолкнувшись на стену и непонимание, он напрягся, отступил, провёл ладонью по лицу, поднялся, достал папиросы, закурил. Дохнув дыма и низко опустив голову, выпалил:

— Знай, мне без тебя не будет жизни, смерть всё время бродит рядом. Ну что ж, она найдёт меня…

"О-о-о…" Он знал по чему бил. Меня скосили косой. Как траву: "Раз!…"

— Нет, — дёрнулась я, со страхом взглянув, на этот раз в очень серьёзное лицо. — Костя не пугай меня, это не честно. Я терпела, уступала сколько могла, а сейчас… Извини. Это не честно, не честно…

Он перебил:

— Терпела, так. А я дуралей… Так будет правильно. Я кругом перед тобой и Адой виноват. Мне нет прощения. А без вас я не смогу жить.

Я обомлела. У меня рвёт крышу. Я верю, что он сделает это. Сейчас он искренен. Никто не догадается даже. Накрыло снарядом, война. Тем более он лезет к чёрту на рога. Он не доживёт до конца войны. Что же мне делать? Я, не моргнув глазом, оказалась в клетке, ловушке, тюрьме. По-другому не скажешь.

— Ты заставляешь меня выбирать между дочерью и тобой? — сдерживая всхлип, шепчу я.

У него поднялась бровь и вспыхнули глаза: "Кажется, атака была успешной…" Он быстро закрепляет успех:

— Я заберу Аду с собой, — торопится он подтолкнуть к решению. Такая мысль пришла палочкой-выручалочкой ему на ходу. "Во — первых, дочь будет с ним и это весомая гарантия того, что Юлия надёжно никуда не исчезнет с его горизонта. Во-вторых, жена непременно попросится за дочерью, и они будут вместе". Провернув всё это в голове, он передохнул: "Ни черта себе коленца Юленька выкидывает. Чуть вся жизнь в тартарары не полетела. Надо "медперсонал" аккуратно удалять".

Я почти в панике. В моей голове тоже идёт поиск решения, как вырваться из этой петли в которую засунула нас война и слабость моего мужа, да и мои уступки ему тоже. Вряд ли кто поймёт мою боль, горечь и тоску. Одни скажут — брось. Вторые — мутишь, дурная, не ценя своего счастья. Живи и живи. Вон мужиков сколько полегло. А здесь свой. Хватаюсь за головушку — может, так и есть. Но тогда и потерять всё недолго. Я, вновь, наступая себе на горло, говорю:

— Ладно. Отложим этот разговор и моё решение до конца войны. Останемся живы разберёмся. А сейчас оставим всё, как есть.

Он вскакивает. Хватает меня на руки, и как сумасшедший, покрывая поцелуями, кружит.

— Я люблю тебя, безумно, безумно. Ты умница.

— Очень-то не радуйся. Забирай и меня к себе. Раз тебе нужна женщина, я поеду с тобой. Здесь мне без вас делать нечего.

"Оп- па, на!" Он встал, как вкопанный. Мысль, ища выход лихорадочно работала:

— Юль, так скоро, как бы тебе хотелось, не получится. Тебя надо призвать. Придумать, куда определить. Может так же, как Ада пойдёшь на радиоузел или связисткой… — нерешительно предложил он. — Я позвоню, походи на курсы.

— А почему не медсестрой в госпиталь? Я ж работала в отряде и на КВЖД, — пряча злорадную улыбку пытала я.

Костя побелел.

— Юлия, пожалей меня…

Вот мужики! Опять жалей его, а кто меня пожалеет?!

— Хорошо, пусть будет связистка, — покорно соглашаюсь я. Беру в ладони его лицо и перевожу наш нелёгкий разговор в иное русло: — Ты осунулся, дорогой, тяжело?

О, как обрадован вопросу. Готов расплеваться на все четыре стороны: "Тьфу- тьфу- тьфу, пронесло". Наконец-то, неприятная тема позади. В один миг он становится мягким и податливым. В него вернулось тепло и жизнь. Я чувствую, как он облегчённо вздыхает и прячет лицо на моей груди.

— Да мы сбавили немного ход. Немцы цепляются за каждую кочку. Но то ерунда. Юлия, главное вы с Адусей не переживайте.

Я глажу впалые щёки и притягивая его к себе, целую. Он сжимает кольцо рук и бессвязно шепча, "солнышко моё" и обжигая меня своим дыханием перехватив поцелуй, раздвинув губы, нырнул в рот. Охнув, я потеряла разум.

Ночью подушка сдавила голову. Проснулась от одиночества. Провела торопливо рядом с собой рукой, Кости не было. Мысли расползались, как пауки. Спустив ноги и найдя тапочки, заторопилась на кухню. Он стоял у окна и курил. Дым уползал в открытую форточку. Я поёжилась и обняла его, прижавшись к спине: "Похоже, нам не легко обоим".