ПРОКЛЯТЬЕ ВАН ГОГА
Шрифт:
С трудом заставив себя сдвинуться с места, я прошла в гардеробную, взяла чемодан, сгребла всё, что попалось мне под руку, не раздумывая, смогут ли эти вещи мне пригодиться, взяла несколько маек, джинсы, платье, две пары обуви и бельё. Застегнув молнию, я села сверху и, уронив лицо в ладони, снова разревелась. Что я собиралась делать? Сбежать? Куда? Мне едва исполнилось восемнадцать, я никогда не уезжала из отцовского дома больше, чем на неделю, и никогда не оставалась одна. Я распадалась на части, разрывалась на миллионы атомов, и в этом хаосе я не могла отыскать свой разум.
Отчаяние смешалось с гневом. Я отказывалась сдаваться, отказывалась принимать обстоятельства такими, какими они были. Секунду
Когда я была совсем маленькой, однажды я заметила, как отец достал одну из толстых книг в тёмно-бордовом переплете, за ней находился тайник. Таких тайников и сейфов в доме было полно, но точно я знала лишь об этом. Осматривая каждую полкк, я пыталась найти эту книгу, вспомнить, где именно она находилась. Ощупывая каждую книгу, я принялась сбрасывать их с полок, пока, будучи на пороге отчаяния, я не нашла то, что искала. Со вздохом облегчения я выдернула книгу вместе с остальными фолиантами и уткнулась взглядом в замок с шифром. Дерьмо, гребаное дерьмо! А чего я ждала? Найти лакированную шкатулку с баблом? Мне нужны были только наличные, по кредиткам меня вычислили бы в одно мгновение.
Ладно, Ева! Сконцентрируйся на замке. Ничего сложного, самый обычный сейф, вот только знать бы код! День моего рождения! Это должно было сработать! Я набрала цифры по порядку и... Ничего не произошло. Черт! По телу пробежала колючая дрожь. За дверью послышался далёкий звук. Не хватало, чтобы отец застал меня здесь. Я попробовала ещё и ещё раз, пока от злости у меня не взмокли ладони. Всё это было бесполезно.
И вдруг меня осенило! День рождения Милы! Ну конечно! Я закрыла глаза, стараясь сконцентрироваться на дате на фотографии... 12 августа 96-го, он сказал, что она погибла за два дня до своего двадцатилетия. Вычислить дату дня её рождения не составило труда. Я ввела код и, повернув колесо в последний раз, услышала щелчок. Да! «Спасибо, мама», -- подумала я. Она подарила мне жизнь во второй раз. Это были грязные деньги, но в грязной игре, которую затеял со мной отец, меня могли спасти только они.
Забитый до краев сейф опустел за секунду, и вдруг я услышала его голос. Голос отца. Он шёл сюда. Быстро захлопывая сейф, я принялась судорожно составлять все книги на место и в последнюю секунду нырнула под стол, задыхаясь от страха. Послышались шаги по ковру, и я увидела пару черных блестящих туфель, остановившихся у стола. Я стала молиться Богу, в которого никогда не верила, перебирая в голове все слова, что когда-либо слышала от набожной Рейчел, молившейся о благополучии семьи каждую ночь перед сном.
– - Товар уже в доках?
– - его голос был напряженным и хриплым, -- отлично. Поблагодари Бога, Креиг. Сегодня я не в настроении. Проследи, чтобы наша часть прибыла на склад, и позвони Лоренцо. Пусть принимает эстафету. Завтра в Вегасе я закрою сделку с триптихом Бэкона. Позаботься обо всём необходимом для её перевозки в мой личный сейф в Малибу. Как только картина будет у нас, я смогу перепродать её в десяток раз дороже. Я знаю одного еврея, который давно мечтает о триптихе. Если всё пройдёт гладко, и картина уйдёт к нему, нам не нужно будет делиться с Ван Гогом. Я сыт по горло этим дерьмом. Пришло время распрощаться с ним, а затем и с Хеллом.
Я не могла поверить своим ушам. Триптихом называли «Три наброска к портрету Люсьена Фрейда», написанные Беконом в 1969 году. Насколько я помню, на Нью-Йоркском аукционе они были проданы за сумму, превышающую 140 миллионов.
Отец повернулся к полкам и потянулся к бордовой книге. Нет, нет, нет!!!! Только не туда!
– -
– - гробовым голосом переспросил он, -- у меня через час самолёт, а ты только сейчас сообщаешь мне о том, что вы нашли этого старого идиота с простреленной башкой, а две картины Салвадора Дали куда-то исчезли?! Ты, тварь, хоть представляешь, сколько денег я за них заплатил!
– - отец ударил кулаком по столу, -- Крейг! Ты конченый идиот!
– - заорал он, -- готовься, ты труп! Слышал меня, мудила?! Ты, -- орал он, -- уже вонючая масса мяса, гниющая в лесах в ста километрах к северу от Лос-Анджелеса, -- отец упал в кресло, хватаясь за сердце, -- сделай себе одолжение, позаботься о себе сам до того, как я прибуду на место. Потому что если ЭТО буду делать я, ты пожалеешь о каждом дне своей никчёмной жизни.
Моё сердце стучало так громко, что, казалось, не только отец, но и весь дом мог его слышать. Он быстро встал -- кресло жалобно скрипнуло, и ступая тяжёлыми шагами, осыпая проклятиями всё человечество, покинул кабинет, а я стекла на пол, прижимая к себе сумку с деньгами.
Секунды складывались в минуты, минуты тянулись словно тягучая клейкая масса. Казалось, я неподвижно просидела под столом целую вечность. Прислушиваясь, я выползла из своего убежища и, тяжело дыша, огляделась по сторонам. Мне показалось, что кое-что здесь я всё-таки забыла. Медленно я подошла к отцовскому столу и открыла ящик. Внутри лежало портмоне из грубо выделанной коричневой кожи, то самое, в котором отец хранил фотографию.
Вытащив фото, я ещё раз уставилась на него, стараясь разглядеть в выцветшем снимке лицо моей мамы, и тут мой взгляд упал на тёмный предмет, лежащий в дальнем углу ящика. Моё сердце пропустило удар в тот момент, когда рука сама потянулась к нему. Дрожащими руками я взяла пистолет с глушителем и несколько минут просто таращилась на него, пытаясь понять, для чего я его взяла. Следующие несколько минут я провела, пытаясь отговорить себя. Но все попытки оказались тщетными, и через мгновение я находилась уже в спальне, а моя рука направляла дуло в лицо Пола.
Находясь в своём коконе, он был всё так же без чувств. Теперь от моего страха не осталось и следа. Это он должен был бояться меня. Пусть даже Пол придёт в себя, он не сможет и пошевелиться. Я до сих пор чувствовала на себе прикосновение его грязных рук. К счастью, он был слишком пьян, и мне удалось с ним справиться. Я сглотнула, пытаясь смочить пересохшее горло, и неспешно сняла предохранитель.
Я стояла перед вечным вопросом, о котором писал ещё Шекспир: «быть или не быть?», который в моём случае трансформировался в «пристрелить или не пристрелить?» Очевидно, в этот момент во мне бушевала сицилийская кровь отца, и я выучила ещё один урок: никогда нельзя судить людей по поступкам, поскольку иногда обстоятельства просто не оставляют нам выбора. Если бы поблизости оказался пистолет, когда этот выродок был на мне, я пристрелила бы его не раздумывая, но сейчас… Сейчас я просто вздохнула и отбросила его на кровать. Не я дала ему жизнь, не мне ей и распоряжаться. Есть ведь и другие способы отомстить.
Я стояла в ванной и крутила в руках красивую розовую бритву, ту самую, с семью волшебными лезвиями, что так нахваливала реклама.
«Ну что же», -- подумала я -- «сейчас и проверим, такие ли они волшебные».
Я подошла к Полу, присела и задумчиво осмотрела его лицо, повернула к себе его голову и наметила объект – левую бровь. Лезвия не творили магию, и с первого раза сбрить всё, не оставив ни единого волоска, не получилось. Может, его бровь была слишком густой? Не унывая, я расположилась на нём поудобнее и продолжила скоблить кожу, пока над левым глазом не осталось и следа волос. Затем, пока бабочка Пол ещё спал, я повернула его голову на другую сторону и чисто выбрила правую бровь. Пол был педантом, или, как модно сейчас говорить, перфекционистом, и уважал симметрию.