Проклятье Жеводана
Шрифт:
– Твое, – Шастель кивнул впереди себя.
– А толку? – улыбнулся я, поднимая пистолет.
Жан улыбнулся, вставая со своего места. Потянувшись, он вновь хрустнул шеей.
– Гуляй, – произнес Жан, тряхнув плечами.
Я поднял на него взгляд и сглотнул, хмуро сведя брови.
– Гуляй, – уже приказал он.
Мое недоумение сковывало меня.
– Тебя зверь жрать не стал, – бросил Жан, выступая прочь из лодки. – Что-то с тобой не так, Этьен.
С этими словами он ушел прочь, оставив меня одного на берегу.
Прошло два дня с того
Помню, как я в порыве неутолимой жажды припал к кожаной фляге, выпив за раз больше собственного предела. Люди слишком поздно отстранились, и меня стошнило желчью и кровью.
Я не помнил дороги ко дворцу, но как только меня оставили в покое, я провалился в глубокий сон. В моей памяти живут смутные отголоски разговора с отцом, но никакого содержания в моем сознании не сохранилось.
До сих пор боюсь, что сболтнул чего лишнего о тех видениях, которые мне явились, о звере, что рыскает в здешних краях под покровом беспробудной тьмы и о разноглазом мяснике, чья воля смиряет диких зверей.
Мой сон был крепок и безмятежен, а проснулся я на полу вместо мягкой кровати. Судя по ушибленному боку и синяку на руке, я грохнулся, пока ворочался от забытого кошмара. Мутный разум гнетуще и мучительно обращал меня в реальность.
Мы собирались отправляться со дня на день, как только кузен вернется с охоты. Он прочесывал побережье с группой охотников, выискивая преступника. Я содрогался от мысли, что такой человек, как мой кузен, вышел на охоту на такого человека, как Жан.
Мне было сложно представить, кто из этих смельчаков находится в большей опасности.
В конце концов, я убедил отца, что мы и так задержались в этом проклятом Алжире, и нам пора возвращаться домой любой ценой.
Отец внял моим уговорам, в отличие от кузена, связь с которым мы поддерживали через посыльного, – сам Франсуа не возвращался в город, а жил в лагере, где-то там, на восточном утесе.
Моему отцу хватило решимости отдать приказ, вернуть Франсуа любой ценой. В итоге пришлось буквально притащить его к кораблю, который был готов к отплытию, и мы ждали лишь кузена.
– Я подстрелил его! – негодовал Франсуа, когда я пришел его навестить. – Мы взяли кровавый след, и собаки четко вели нас!
Мой искренний интерес всецело отражался на моем лице, когда я подсел ближе и внимал каждому слову.
Франсуа сокрушенно опустил руки и тяжело вздохнул, мотая головой.
– След четко вел нас до равнины, а потом собаки, верно, почуяли еще что-то… – вздохнул кузен, разводя руками. – Бесполезная скотина… на них нашла трусость, за такое охотничью псину по-хорошему стрелять надо…
– Вы же не… – затаив дыхание, спросил я.
– Нет, – отмахнулся Франсуа. – Еще пулю тратить на этих шавок…
У меня от сердца отлегло.
– Может, они почуяли какого-то хищника, вот и затрусили? – предположил я.
– Какая разница… Этот ублюдок, который похитил тебя, все еще на свободе… – бормотал Франсуа.
Я положил руку на плечо брату.
– Доверь месть Господу Богу и душу свою не отравляй бременем сим, – зачитал я по памяти нашего проповедника.
– Аминь… – устало выдохнул кузен, окидывая меня добрым взглядом.
Мы крепко обнялись, и хоть мое тело заныло разом всеми ушибами, причиненными мне накануне, я закрыл глаза на эту боль, боясь смутить своего любимого кузена. Не знаю, подозревал ли Франсуа в полной мере, чем рискует, прочесывая горы, но этот поступок сильно отпечатался в самой глубине моего сердца. Мы отплыли, оставляя позади Алжир, проклятый утес и того жуткого разноглазого мясника с рынка, которого я вспомню еще не раз.
Часть 2. Albedo [2]
2
С латинского буквально «белый цвет». Алхимический термин, символизирующий очищение и начало сознания. Является вторым этапом создания философского камня. (Прим. ред.)
Глава 2.1
1752 год.
Франция.
Поместье семьи Готье.
Дыхание никак не хотело восстанавливаться. Как будто сердце, легкие, все нутро горело, рвало и ломилось в болезненной метаморфозе, а ведь любой значимой метаморфозе следует быть болезненной. Разбудил ли кого-то мой крик – неизвестно. Сердце, хоть и успокаивалось постепенно, все равно жутко колотилось. Руки тряслись и покрылись холодным потом.
Недовольно рыкнув себе под нос, я поднялся с кровати и подошел к окну. До зари было еще далеко, и тяжелый вздох сорвался с моих губ. Недовольно скрестив руки, я поглядел на свою кровать, и чем дольше я любовался изломанным и пластичным рисунком измятых простыней, тем больше уверялся в том, что нынешняя ночь станет для меня бессонной.
Причина горячего полубезумного пробуждения заключалась как раз в излишней мягкости моего ложа. Тело как будто проваливалось сквозь. Подобные «падения» чудятся не мне одному, и исключительного в том ничего нет. Однако, когда я совладал с собой и сел в кровати, надеясь, что проснувшийся рассудок все расставит по местам, меня постигло чудовищное разочарование.
Я так и не решусь утверждать, вещи ли проходили сквозь меня, будто бы не имели никакой в себе материальной структуры, либо я обратился пустым местом, не более чем призрачной тенью. Быть может, кому иному придет на ум еще более вразумительное объяснение, но не мне.
Не чувствуя ни себя, ни окружающей меня реальности, я силился не поддаваться оглушительному приступу ужаса и отчаяния, нахлынувшему на меня ни с того ни с сего. Мне пришлось со страхом хвататься за одеяло и простыню, прежде чем ощущение реальности ко мне вернулось. Я так и стоял, пытаясь все еще совладать с пережитым ужасом, когда в коридоре послышались шаги. Закатив глаза, я поджал губы. Меньше всего мне хотелось перебудить весь замок, а особенно моего папу, который всегда страдал чутким сном.