Проклятие болот
Шрифт:
– Ты почему не пошел за стражниками, а повернул в другую сторону? Откуда ты мог знать, что здесь не ловушка? – несмотря на серьезность складывающегося положения, Орагур не мог не восхититься чутьем скандинава.
– Я бывал во многих местах и вообще кое-что повидал в этом мире, – ответил тот, – в конце концов, все дворцы устроены одинаково – с десятком умелых отчаянных парней можно взять любой из них. Тем более какую-то городскую ратушу.
Через короткое время топот копыт десятка лошадей, внезапно вырвавшихся из боковой арки двора ратуши, растаял в ночи вместе с сидящей на них пятеркой всадников, ветром промчавшейся мимо ошарашенных
А еще через некоторое время в толпу стражников вбежали Сарниус и Кирионис, вслед за которыми, отдуваясь после непривычно быстрого бега, появился и Пиригон.
10.
– Разбойники освободились, – хрипло выдохнул Кирионис, облизывая пересыхающие от волнения губы, как только они вышли за пределы зала туда, где никто не мог их услышать, – палач с помощниками и часть стражи перебита, советник захвачен и, судя по всему, разбойники попытаются сбежать, прикрываясь им.
Сарниус и Пиригон, пораженные, замерли.
– Но… к-как? К-как им это у-удалось? – заикаясь от волнения, спросил Сарниус.
– Пока ничего не известно. Узнаем на месте.
И быстрым шагом, почти бегом, Кирионис направился в сторону полукруглой пристройки к ратуше. Вслед за ним поспешили и номарх с командующим.
Вокруг пристройки толпилось много стражников. Правитель нома, не задерживаясь и никого не слушая, растолкав их, стремительно пробежал путь вверх и вниз по крутым переходам лестницы и, перешагнув лежащие в коридоре перед входом в камеру пыток тела двоих стражников, остановившись у раскрытой двери, заглянул в нее. Через его плечо, с трудом переводя дыхание, в камеру заглядывали Сарниус и Пиригон.
В середине камеры лежал выломанный опорный столб, вокруг валялись куски упавшего потолка.
В камине у боковой стены ярко горел огонь. На железной решетке, расположенной над ним, в несколько рядов, раскаленные докрасна, располагались иголки, щипцы и пилки всевозможных конфигураций и размеров. Прямо перед камином лицом вверх, с застывшим на нем выражением ужаса и одновременно недоумения, лежал голый городской палач. У противоположной стены среди щепок вдребезги разбитого стола с разбитыми головами валялись тела его трех подручных. У порога внутри камеры лежали еще один подручный и стражник, разрубленный ударом сверху почти до пояса.
На полу в лужах крови валялись цепи, которыми совсем недавно были скованы разбойники.
– Может ли так сделать человек? – вопрос Сарниуса повернул глаза всех присутствующих в его сторону.
– А что здесь особенного? Негодяи проспали и пленников, и свои жизни! – ответил разозленный Кирионис. Как-никак это его подчиненные были повинны в сложившейся ситуации.
– Я не об этом. Посмотрите на палача.
И только теперь и Кирионис, и Пиригон обратили внимание на то, что палач лежит не только лицом вверх, но и спиной! Кто-то с невероятной силой вывернул его голову полностью назад. Известно, что сделать это практически невозможно, тем более, что палач обладал буквально бычьей мощной шеей. И этот кто-то свернул ее, как цыплячью!
– Непостижимо! Но где они?
Только сейчас до правителя нома стал доходить смысл сказанного стражниками, когда он бежал в подвал мимо них.
Кирионис тотчас помчался из подвала к ожидавшим снаружи стражникам. За ним, не понимая до конца причину бега, устремились и остальные.
После
Привычка Пиригона принимать ответственные решения в самые ответственные минуты боя немедленно мобилизовала его, и дальнейшее происходило уже под его диктовку.
– Сколько ворот в городе? Восемь? – и немедленно по два всадника с собственноручно нацарапанными Кирионисом ночными пропусками были направлены к каждым воротам города.
– Беглецы не нуждаются в пропусках для движения по городу – само присутствие советника является пропуском. Так же их выпустят и через городские ворота. А через какие именно ворота они пошли – мы сейчас и узнаем. Тем более, что вряд ли они шли прямой дорогой, вероятнее всего, кружили где-нибудь по улицам. А гонцы скачут по прямой. Мы выиграем за счет этого кучу времени для преследования и освобождения советника.
Дальнейшие указания командующего «бессмертными» относились уже к гвардейским же сотникам, коим приказывалось немедленно подготовить к выходу пять сотен всадников с запасом провизии на три дня и ожидать дальнейших приказаний.
– У вас, господин правитель нома, я предполагаю, дел хватит и на месте, надо, чтобы никто ничего не заподозрил, тем более, что у вас гости, – это относилось к Кирионису.
– А вы, господин номарх, решайте сами, как вам поступить. Я же лично возглавлю погоню и освобождение советника.
– Я еду с вами, – немедленно произнес Сарниус.
– Ну что ж, тогда прошу немедленно собираться.
И Пиригон и Сарниус отправились переодеваться и вооружаться в отведенные им покои, а Кирионис остался ждать прибытия гонцов с известиями о маршруте беглецов, уводящих советника с собой.
11.
Номарх Сарниус закрыл дверь в свою часть покоев и дернул шнурок, вызывая слуг. С их помощью он быстро переоделся в легкую боевую одежду. На рубашку с длинными рукавами сверху ему надели кольчугу, искусно сплетенную из бронзовых пластин и колец. Сквозь кольца такой кольчуги проходила стрела, но меч она отражала легко. Длинная рубашка навыпуск была перевязана широким украшенным драгоценными камнями поясом, к которому были прикреплены небольшие также украшенные кожаные ножны с кинжалом. Штаны из тонкой ткани заправлены в короткие сапожки. Возможность применения облегченного варианта боевого снаряжения объяснялась несколькими причинами: во-первых, целыми днями стояла жара, и в полном боевом снаряжении можно было буквально свариться живьем; во-вторых, беглецов было всего четверо и у них не было ни луков, ни копий; в-третьих, погоня не должна была продлиться долго – два-три дня от силы; и, наконец, в четвертых, Сарниус не собирался подставлять себя под удар меча – пусть этим занимаются гвардейцы, им за это платят.
Он был уже в полном снаряжении и, отправив слуг проверять готовность лошадей, направился было к двери, как вдруг центральная часть большой комнаты подернулась серой дымкой тумана. Туман на глазах густел и темнел, превращаясь в быстро вращающийся черный вихрь. Внезапно вихрь рассыпался, а на его месте осталась высокая фигура в черном длинном, до пола, балахоне. Черт лица не было видно; под низко надвинутым остроконечном капюшоном угадывалась мрачная черная безликая пустота, в которую невозможно проникнуть взглядом; лишь четыре рубиновых огня попарно горели там, где у обычных людей были глаза. От фигуры веяло холодным мраком бездны.