Проклятие Че Гевары
Шрифт:
– Эй, вы… Стоять! Сдавайтесь!
Пот заливал глаза, и соль не давала осмотреться.
– Сдавайтесь!..
Симон Куба, покачиваясь, но изо всех сил стараясь устоять на ногах со своей ношей, очень осторожно вытер лицо болтавшейся возле уха полой командирской куртки. Трое в армейской форме, присев по периметру, нацеливали на него, на них свои винтовки.
– Положи его на землю, черт возьми! И винтовку! – снова крикнул тот, что в центре. На нем были капральские лычки. Судя по голосу, он явно терял терпение. Но Куба не пошевелился.
– Черт возьми… – начал он и не узнал свой голос, доносившийся словно из подземелья. Или долетавший с далекой, заснеженной вершины. Вилли собрался.
– Это
9 октября. 13.05. Ла-Игуэрра
2400 метров над уровнем моря
Сержант входит в классную комнату, белый, как облупившаяся со стен штукатурка. Он трясётся всем своим коротеньким, грузным телом, словно его заставили ступить в клетку с ягуаром.
Пленный со связанными руками сидит, прислонившись к стене. Он как будто дремлет, опустив на тяжело сипящую грудь косматую, со спутанными волосами, голову. Увидев его, беспомощного, сержант берет себя в руки.
Пленный реагирует на звук шагов. Он поднимает глаза. Вошедшего снова начинает трясти. Он беспомощно вскидывает винтовку, словно защищаясь от зеленого пламени устремленных на него глаз. Он не в силах унять эту дрожь, и дуло винтовки скачет перед ним.
Грохот, словно картонку, разрывает мозги, ударяя, словно обрезком трубы по стеклу, по взвинченным нервам сержанта. Это винтовка Уанки… В соседней комнате, за фанерной перегородкой тот в упор расстреливает двух партизан: один похож на ребенка-китайца, с залитыми кровью глазницами, и второй, который тащил на плечах партизанского командира.
Вот он сидит и смотрит так… словно видит всё твоё прошлое и будущее…
– Ты волнуешься? – вдруг произносит он, и слова его звучат невыносимее, чем очереди и крики там, за перегородкой. – Ты же пришел убить меня…
– Ну, ты сделал?!..
– Не могу… не могу…
– Ты баба… Никой не солдат… Он прикончил твоих товарищей, а ты пускаешь тут слюни…
– Не могу… Он так смотрит. Я не могу выстрелить в эти глаза…
– Выполнять приказ, главный сержант Теран! Мать твою… Утри сопли…
Вновь эта дверь, эта комната… Черная доска, и что-то написано белым мелом… Скамейка, на которой сидит он. На этот раз он ждет и взгляд его встречает сержанта от порога. Тот, словно слепой, на ощупь делает несколько шагов и вскидывает винтовку, словно прицеливаясь. И опускает.
Сержант начинает что-то бормотать, но слышит голос:
– Успокойся. Ты всего лишь убьёшь человека…
Словно на невидимую стену, натолкнувшись на этот голос, сержант отступает назад и, закрыв глаза, выпускает длинную очередь. Оглушенный, распахнув глаза, он видит, как пленный корчится на полу. Голени его перебиты, и из них на убитый пол льется красная, густая, будто сургуч, кровь.
«Успокойся. Ты всего лишь убьешь… человека…» В сержантских висках, тяжелых, как чугунные наковальни, стучат молотки этих слов. «Успокойся… всего лишь убьешь»… Человека? Ствол винтовки замирает, и сержант нажимает на спусковой крючок.
Первая часть
Апельсиновая роща
Ульрика
Ты представить не можешь, чем это закончится, но точно знаешь, с чего всё началось.
Её взгляд. Хищный, как бездонная пасть зеленой сельвы… Неужели именно эта глубина добавляла теней
Пот течет градом, и трясет озноб. Похоже, что лихорадка – у тебя. Надо попросту совладать с волнением и успокоиться. Забавно будет подхватить лихорадку в сытой утробе этого города – глянцевого торжища готового платья и законченной философии. Грандиозная пошивочная, где в угоду ветреным вкусам с одинаковым шиком перекраивают идеи и ткани. Сартр [2] под ручку с Коко [3] – вот будущее человека с берегов Сены a-la Paris. Этакий «сеннский близнец», мало чем лучше сиамского.
2
Жан-Поль Сартр (1905–1980) – великий французский писатель и мыслитель-экзистенциалист. Че Гевара был знатоком Сартра, помнил наизусть большие отрывки из его книг и часто их цитировал.
3
Габриэль (Коко) Шанель (1883–1971) – знаменитая французская женщина-модельер, чьи идеи во многом определили мир моды XX века.
И ты такой же урод. Пора бы себе в этом признаться. Ха-ха-ха. Он перекроил и тебя, этот ласковый ветерок из Люксембургского сада. Кому-то до колик в наметившемся брюшке хотелось вновь поиграть в героя. Сбросить, так сказать, балласт благоразумия.
Что ж, похоже, игра складывается более чем удачно: вместо героя ты превратился в шута. В трусливого паяца. Вот от чего тебя лихорадит! Не от клещей и тропических ливней, и даже не от сквозняка в вагоне метро. Ха-ха. Ты попросту трусишь. Все милые радости, которые ты запасливо, будто подкожный жир, накопил за годы тихой размеренной жизни, вдруг заходили внутри ходуном, холодным, липким студнем.
Бросает в пот от одной мысли: вот она посмотрит тебе в глаза и поймет всё. Своим хищным женским чутьем ощутит вибрации твоего трясущегося нутра.
Или уже поняла?.. Нет, лучше сквозняки… турникеты станции «Порт-Рояль» оказались контрольно-следовой полосой, отделяющей… От чего? Ещё поднимаясь из чрева метро, ты смутно предчувствовал это. А вернее, ты всё уже знал. Сначала этот нежный салатовый флёр платанов в саду Марко Поло, которые с площади святого Юлиана смотрелись, как понатыканные пучки петрушки. А следом зазывно, плотоядной алчущей пастью раскрылась изумрудная зелень Люксембургского сада.
Да, да, сначала был её взгляд – зелень, с отблесками, жирными, как слюна, капающая с клыков.
А потом, с улицы Августа повернув на респектабельную Гинемэ, ты уперся в глаза этого типа напротив. Уперся… Они вспороли твою барабанную кожу осла, словно колья лесного охотника, устроившего в чаще ощетиненную ловушку.
Ну и тип… Он ещё подозрительнее, чем тот, в метро… Но тот хотя бы закрывался для виду газетой. Постоянно встряхивал ею, тщетно пытаясь выбить из захламленных буковками страниц осевшую там тысячелетнюю пыль. Неужели они пустили за ним «хвост» от самого посольства?.. Вряд ли. Хотя секретарь вел себя очень странно. Продержал его на пороге всё время, пока задавал свои дурацкие вопросы. Темно-коричневая, волосатая рука на ручке посольской двери, чуть приоткрывая её – тяжелую, темно-коричневого, коньячного цвета. «Рука палача», – почему-то сразу подумал ты. И лицо… изрытое оспинами, цвета сигарного окурка, с выражением какой-то природной насупленности. Да, колоритного помощника подобрал себе генерал…