Проклятие Деш-Тира
Шрифт:
— Силы, подвластные братьям, весьма могущественны и имеют разную природу. Думаю, это ясно и так. Риск, на который мы идем, вполне очевиден. Лизаэр и Аритон противоположны друг другу и по характеру, и по обстоятельствам жизни. Оба унаследовали качества, присущие двум королевским династиям, а такое наследие никогда не бывает легким. Если их былая вражда разгорится вновь, ее последствия окажутся просто разрушительными. У Дакара уже были тревожные видения на этот счет, а посему, думаю, нам стоит раскинуть нити судьбы и заглянуть в будущее.
Призрак Люэйна исчез, потом опять появился напротив Харадмона. Люэйн постукивал пальцами по поверхности стола. Он мгновенно и громогласно выразил свое одобрение, поскольку нити судьбы
Трайт неслышно, словно тень, встал из-за стола.
— Под летописями Ланшира, в шкафчике. Лежит на третьей полке, — рассеянно пробормотал Сетвир.
Он притушил искру третьей ветви, что мерцала в жаровне. Асандир сдвинул бронзовый треножник жаровни в сторону, а Харадмон тем временем погасил второй факел. Полная темнота не помешала Трайту добраться до указанного места и достать квадратный кусок черного бархата, который он принес и разложил на столе.
Ткань беспрепятственно прошла сквозь бесплотный локоть Люэйна. Маг наморщил лоб.
— Дакар уже поборол последствия тинеллы?
Безумный Пророк закатил глаза и застонал.
— Белена — и та лучше.
Обращаясь к Асандиру, он жалостливым тоном добавил:
— Неужели это зелье уж так необходимо? Мне хватило кошмаров прошлой ночи, чтобы еще и сегодня гробить свое здоровье.
Тинеллой, от которой всеми силами открещивался Дакар, именовалась редкая высокогорная трава. Зелье из нее, ценимое за способность раздвигать пределы разума, было весьма ядовитым и вызывало судороги и головную боль. Что еще опаснее, тинелла высасывала из тела воду, а это грозило смертью. Маги специально учились обезвреживать яд тинеллы, ибо нередко только с ее помощью можно было распутать какие-то загадки, которые не удавалось разгадать иными способами.
Асандир без всякой жалости посмотрел на ученика.
— Если бы в хижине дровосека ты не испугался своих предвидений и не прервал их, уронив меч, сегодня мы обошлись бы без тебя.
Дакар в отчаянии ударил кулаками по столу. Черный бархат заглушил удар, и звук был более похож на шлепок.
— Эт милосердный, ты ведь ничего не забываешь. Хоть сто лет пройдет, будешь помнить каждую мелочь.
— В сундуке, под северным окном, — вмешался Сетвир, услужливо подсказывая Дакару, куда ему нужно отправиться за ненавистной тинеллой.
Безумный Пророк понимал, что ему не отвертеться. Если Асандир с беспощадной четкостью помнил любое его прегрешение, память Сетвира хранила местонахождение любой зловредной вещи. Трайт не подумал привезти с собой кого-то из своих учеников. Значит, оставался только он, несчастный Дакар. Наверняка еще и Харадмон подстроит ему какую-нибудь пакость, он это любит. Дакар с грохотом отодвинул стул и поднялся. Слишком ленивый, а может, чересчур упрямый, чтобы заставить себя овладеть магическим зрением, он двинулся впотьмах, ударяясь коленками и обдирая руки. Завершив поиски, Дакар побрел обратно, с каменной трубкой и резной деревянной коробкой в руках. Мученически вздыхая, он плюхнулся на свой стул, стараясь забыть о присутствии магов, равно как и о том, что маги прибегали к этому ритуалу лишь в крайних случаях.
Собрав в руках достаточное количество магической силы, Асандир зажег над черным бархатом первую полосу. Ее бело-голубое сияние было приглушенным, будто свет проходил через завесу. К первой полосе Асандир добавил вторую, затем третью, символически обозначив тройное таинство, лежащее в основе Первичной Силы и пронизывающее все живое на Этере. Потом он создал два десятка более тонких полос, а Сетвир, согласно паравианскому ритуалу, стал называть их Имена, обращаясь к сущности правителя, места или силы, соответствующим каждому из Имен. Эти светящиеся
По сравнению с другими способами предвидения, дающими лишь общую размытую картину, нити судьбы обеспечивали поразительную точность деталей. Каждая действовала так, как определялось ее природой, показывая даже мельчайшие нарушения равновесия. События будущего, обусловленные изменением тех или иных причин, мгновенно представали во всех подробностях. Чтобы прочитать и истолковать всю совокупность грядущих событий, в обычных условиях понадобилось бы несколько дней кропотливого труда. Тинелла значительно упрощала и ускоряла дело, переводя символы в картины.
Дакар набил трубку остроконечными серебристо-серыми листьями ядовитого зелья. Комнату наполнил терпкий, горький аромат.
К этому времени узор нитей судьбы уже сиял над столом в своем полном великолепии, озаряя лица магов мягким светом, похожим на давно забытый свет луны. Улыбнувшись, Харадмон выставил палец. Оттуда вырвалась искра, и Дакар зажег свою трубку.
— Начинай, — тихо велел ему Сетвир.
Безумный Пророк глубоко затянулся, наполняя легкие дымом. Голова у него закружилась, потом он испытал внутренний толчок; все его ощущения понеслись кувырком, затем вернулись в прежнее состояние и начали обостряться. Уши улавливали малейший шорох, зрение обострилось так, что он видел мельчайшую пылинку на полу. Нити судьбы, отражающие равновесие сил в живом мире, утратили отвлеченный характер и слились в целостную, доступную пониманию картину. Пересекающиеся под разными углами линии теперь могли рассказать о чем угодно: от судьбы королевств до участи полевых мышей.
Однако картина эта была далеко не гармоничной. То здесь, то там Дакар видел узлы, словно вышедшие из-под иглы неумелой или небрежной вышивальщицы. Один узел свидетельствовал о предрассудках, алчности и завистливости наместника, другой — о молодом деревце, чахнущем под туманным гнетом Деш-Тира. Там, где когда-то сияли нити паравианцев и присутствие древних рас усиливало центральную ось первичной вибрации, было пусто. Нет, не просто пусто; это напоминало безупречную по красоте мелодию, звуки которой вдруг жестоко оборвали. Дакар боролся с подступавшими к горлу слезами. После новой затяжки тинелла превратила его печаль в острый кинжал, вонзившийся ему прямо в сердце. Ощущение времени размылось. На светящихся линиях, отражающих настоящее Этеры, Дакар увидел произошедшие с веками перемены. Что-то стало сильнее, что-то надломилось, ослабло или вовсе исчезло. Груз знаний о прошлом и предвидение тысяч путей развития будущего всей тяжестью навалились на Безумного Пророка, и лишь пронизывающий взгляд Асандира, который он почувствовал на себе, помог Дакару освободиться от гнетущего ощущения. Тинелла помогала разуму воспарить до невероятных высот просветления, но подобный полет доставался дорогой ценой. Дакар ни в коем случае не имел права забывать, кто он и что должен делать. С одной стороны, тинелла давала простор мыслям, но с другой — угрожала телу. Дакар знал: если не следить за своими телесными ощущениями, это чревато губительными последствиями.