Проклятие древних жилищ(Романы, рассказы)

Рэй Жан

Пробило десять часов, когда за мной явилась мать. Мы с Патетье с сожалением расстались с увлекательной историей. В тот вечер я с трудом пережевывал бутерброд, а потом долго не мог заснуть, ворочаясь в постели и глядя на луну, которая выглядывала из-за крутой крыши заброшенного дома Ромбусбье.

— Господин Лекок… — шептал я, — какой человек… какой феникс…

Профессия парикмахера мгновенно опостылела мне, несмотря на белую блузу и флаконы с розовой водой.

Точно! Я стану сыщиком, каким был или должен быть господин Лекок, иными словами, мстителем,

грудью встающим перед преступниками! Есть пожелания, которые можно выражать без особого риска, словно чуть сварливое высшее существо только и ждет, чтобы услышать и исполнить желания смелых людей!

Через два дня мы дочитали книгу, и Патетье полностью разделял мой бредовый энтузиазм: за несколько часов все герои Консьянса и Эннери были свергнуты с пьедестала.

В это время журналы обильно смаковали таинственную историю об убийстве в районе Брюгге. Майор в отставке и его жена были отравлены. Майор был сварливым человеком, а его жена — скупой матроной-язвой.

— Будь ты господином Лекоком, а не Бардом Сиппенсом, какую бы ты выдвинул гипотезу? — спросил Патетье.

Я внимательно следил за ходом дела по статьям в местной газете. Задумался и ответил не сразу.

— Кто же виновник? — настаивал мой друг.

— Служанка! — нагло заявил я.

— Почему, господин Лекок?

— Она не произнесла ни одного доброго слова в адрес своих хозяев. Майор постоянно ругал ее за то, что она не чистит его саблю до блеска, и даже без колебаний ударил ее. Жена упрямо отказывала ей в повышении оплаты и запретила пить пиво во время еды. Кроме того, в доме водилось много крыс.

— Эка важность? — удивился Патетье.

— У служанки были свои счеты с крысами, которые часто навещали кухню. Она раздобыла крысиный яд, чтобы истребить поганых паразитов. Заметив, насколько радикально действует средство, она впала в искушение использовать яд против других врагов, а именно хозяев.

Через неделю мы прочли, что все так и случилось. Патетье с тех пор не мог думать ни о чем ином.

— Вард, — сказал он, — тебе уготовано другое будущее, более прекрасное и славное, чем брить бороды и стричь волосы. Заканчивай школу и становись полицейским или жандармом. Я поговорю об этом с твоими родителями.

Мой отец не любил жандармов, которые причинили ему немало неприятностей при переходе границы, и не одобрил намеков соседа, а мать, как всегда, была согласна с мнением мужа.

Тогда Патетье стал покупать все произведения Габорио. Эти книги стали нашим часословом. Мы их читали и перечитывали, мы изучали их. Мы задавали Лекоку сочиненные нами проблемы.

В моей жизни произошел настоящий переворот по вине бездомной собаки.

Была вторая половина субботы. Я отправился отдать плащ одному из клиентов в Дабстрат и прогуливался над Аппельбругом, когда услышал истошно-жалобный собачий вой. На углу Хойарда стоял мальчишка-мясник, сжимая шею худого пса. Он тряс его и бил так сильно, что за него было стыдно.

— Я утоплю его! — голосил он. — Он украл кость!

Я уже тогда был другом животных, каковым и остался. Без раздумий я бросился

на мучителя и попробовал вырвать пса из его рук. Несколько ударов сбили меня с ног. Но я вскочил и вцепился в обидчика. Он отбросил меня, как крысу, но до того, как упасть на тротуар, я успел сильно укусить его за предплечье.

— Бандит! — закричал он. — Я утоплю и тебя!

И в тот же миг пронзительно заверещал от боли. Я увидел острие зонтика перед его красной рожей.

— Мне выкололи глаз! — запричитал он.

— Отпусти собаку и мальчика! — раздался визгливый женский голос.

На крики прибежал полицейский, и состоялось короткое беспристрастное объяснение. Перед парнем-мясником возвышалась крупная костистая женщина в черном платье из сюра. У нее было злое и угрожающее лицо. Полицейский, похоже, хорошо знал ее, ибо почтительно поздоровался, приложив руку к шлему.

— Ха, ха! — сказал представитель закона. — Вот как предстает дело. Дурное обращение с животными и нанесение побоев и ран беззащитному ребенку. В отделение, дружок!

Он схватил парня за руку, но тот с силой оттолкнул его. Шлем полицейского покатился по земле.

— Сопротивление силам правопорядка! — рявкнул полицейский.

Моего врага тут же заковали в наручники, избили, а потом разъяренный полицейский поволок моего поникшего обидчика через овощной рынок.

— Малыш, ты совершил добрый поступок. Кто ты?

Импозантная женщина благодушно оглядела меня, улыбнулась и принялась промокать мой кровоточащий нос носовым платком.

— Очень хорошо защищать бедных невинных животных, — продолжила она. — Скажи, кто ты?

— Меня зовут Хилдувард Сиппенс… — пролепетал я.

— Что?.. Повтори-ка!

— Хилдувард Сиппенс, мадам.

— Сын портного из Темпельгофа?

— Да, мадам.

Она уставилась на меня живыми глазами и поджала тонкие губы.

— Боже Иисусе, — прошептала она, — хорошо, хорошо, так вот… — Она на мгновение задумалась, потом развернулась и оставила меня с кровоточащим носом и начинающей вспухать шишкой на лбу.

По возвращении домой отец собирался устроить мне памятную порку и уже тряс розгами за то, что я влезаю в дела, которые меня не касаются, когда дверь с треском распахнулась. На пороге возникла дама в черном с пронзительными глазами.

— Боже! — вскричал отец. — Аспазия!

Дама увидела поднятую розгу, и глаза ее вспыхнули яростным пламенем.

— Постарайся больше не трогать этого мальчика! — крикнула она.

Мой отец задрожал.

— У меня от него столько неприятностей… — залепетал он.

— Из него, по крайней мере, вырастет нечто более стоящее, чем из тебя, лодыря, — проворчала она. — Подай мне стул.

Отец, как всегда, завел жалобную волынку: мол, профессия не приносит денег, люди делят су пополам, жизнь дорожает и прочая, и прочая.