Проклятие двух Мадонн
Шрифт:
– Дома не сидится?
– Добрый день. Как поездка? – Я решила быть вежливой, все-таки Бехтерин ничего плохого мне не сделал, во всяком случае пока. И надеюсь, не сделает.
– Садись.
– Спасибо, но я лучше прогуляюсь. Погода замечательная.
– Неужели? – ехидно осведомился Бехтерин.
– Представьте себе… – О чем дальше говорить, не знаю. Стою, разглядываю его… а он смотрит в ответ, нагло, будто приценивается. Может, и вправду приценивается.
– Ладно, извини. Просто день такой… – Игорь оперся на капот машины. – Прогуляться –
Ну да, договаривались… Я понимаю, чем грозит подобная самостоятельность, но здесь, на дороге, я ощущаю себя в большей безопасности, чем в доме. В конце концов, вокруг чистое поле, незаметно никто не подойдет.
– Дура ты, – беззлобно заключил Бехтерин. – Хочешь, в город отвезу? Ну, пока Деда нет? Подумай, опасно ведь.
Странным образом его предложение хоть и соответствовало моим собственным мыслям, но в то же самое время вызвало непонятное желание поступить наперекор.
– А я не против. Адреналин…
– И деньги, – добавил Игорь. – Мало того что дура, так еще и жадная.
Игорь
И красивая. Жаль, может, если б не такая красивая, было бы проще, а то смотришь и совершенно определенного характера мысли возникают в голове, хотя надо бы о другом думать. Например, о Любаше и Дедовом пристрастии к «высшему разряду». Не устраивает его, видите ли, местная клиника, бедновата, плоховато оборудована, у врачей не та квалификация, а что эти самые «недостаточно квалифицированные» врачи вчера Любашу с того света вытащили, его не волнует. Вчера – это вчера, а сегодня, будьте добры, Игорь Бехтерин, организовать перевод или, правильнее сказать, перевоз кузины в более подходящее для нее место.
Нет, Игорь, конечно, согласен с Дедовыми доводами, но вот в данный момент его в гораздо большей степени волновал вопрос безопасности. Слова Евгении Романовны о том, что убийца непременно попробует убрать свидетеля, прочно засели в голове. Как и собственная мысль о том, что если уж он или она начали убивать, то уже вряд ли остановятся.
А белобрысой гулять вздумалось, будто без нее проблем нету…
– Как Люба? С ней все хорошо будет? – Вежливый вопрос предполагал вежливый ответ.
– Будет. Ее в другую клинику перевели. В хорошую.
– А… – Александра чуть пожала плечами, будто не знала, что еще сказать.
– Давай садись, домой поедем. – Бехтерину до жути не хотелось пускать ее в свою машину, но бросать на дороге тоже было как-то неприлично.
– Спасибо, я прогуляюсь. И не надо на меня так смотреть! – Раздражение вспыхнуло розовыми пятнами на щеках, сказалось нервным движением, будто Александра отталкивала кого-то неприятного… Бехтерин даже догадывался, кого именно.
– Я дойду сама. Ничего со мною не случится, в конце концов, все же разъехались, а значит…
– Тебе ничего не угрожает. – Подытожил Игорь, садясь в машину. – Ну и дура. Если что, сама виновата будешь.
– Буду, – «невеста» отступила к
Точно дура.
Домой он приехал в состоянии тихого и совершенно непонятного самому себе бешенства. Никогда, ни одному человеку прежде не удавалось так легко и просто выбить Бехтерина из душевного равновесия, и осознание данного факта лишь добавляло злости.
Машка ждала его во дворе. Черные джинсы, белая блузка, темные очки в строгой оправе… воплощенная деловитость.
– Злишься, – заметила она вместо приветствия. – И не из-за Любаши…
– Отстань.
– Неа, – Машка протянула руку. – Во-первых, привет. Во-вторых, я по делу.
– Денег надо? – Игорь сразу решил, что не даст. Хватит, в прошлый раз поддался на уговоры. Машка улыбнулась, выверенно-вежливо, по-деловому. Как же его раздражали эти ее отработанные, подогнанные под эталон привычки.
– Ну, хотелось бы, конечно, денег, но вообще я по другому вопросу.
– Тогда Александра? Дед знает, что делает, я здесь ни при чем!
– Не ори. – Машка поморщилась и, вцепившись в руку, потянула за собой. Подобное поведение было столь неожиданно и нехарактерно для нее, что Игорь не стал сопротивляться.
В старой, полуразваленной беседке, оплетенной мягкими листьями хмеля и тонкими стеблями повоя, было сыро и темно, ранним цветком белело пятно бабочки, скрипели подгнившие доски, зияло пятно неба в провале крыши. Беседка осталась неудачным памятником чьего-то временного увлечения столярными работами. Когда-то она была хороша и, несмотря на некоторую тяжеловесность исполнения, по-своему красива, но стояла чересчур далеко от дома и поблизости от комариного пруда, потому особой популярностью не пользовалась – кровососы да сырость – и тихо приходила в запустение.
– Ну что ты так смотришь? – в полумраке лицо Марии кажется мягче, легче, женственней. Последнее определение ей наверняка не понравилось бы, и Игорь молчит.
– Решил, будто у меня с головой не все в порядке? Тут у всех не в порядке, я – единственный нормальный человек, а поговорить хотела как раз о Любаше. Ты знаешь, что она квартиру продала?
– Что? – Игорь был удивлен.
– Да, продала. Поэтому и живет здесь, вроде как в гостях, а на самом деле пойти некуда. – Маша, не заботясь об одежде, села на грязную лавочку. – Я тебя поэтому сюда и потащила, мало ли… услышит кто.
– Кто? Нету никого.
– Ага, как же. Танька притащилась. И жена твоя с маменькой… и эта… невеста новоявленная, о которой ты разговаривать не хочешь. Понимаешь, дело такое… непонятное. – Она ладонью стряхнула со скамейки грязь и мелкие щепки. – Я потому и говорить никому не хочу, ну, Любаше и без того достается, а еще история эта… я сама толком не знаю, слухи одни. Ну в общем, получается, что она денег одолжила, вроде как свою линию одежды выпустить собиралась.
– Любаша? – Игорь тоже присел. Скамейка сырая, дерево чуть просело, затрещало угрожающе, но выдержало.