Проклятие Кеннеди
Шрифт:
Была почти полночь.
Он вошел, быстро проглядел почту, захваченную из ящика внизу, посмеялся над продуктом коллективного творчества ребят и порадовался письму жены, а прочее отложил до утра и отправился спать, намеренно не заведя будильник. Проснулся он незадолго до десяти — в комнату уже сочилось утреннее тепло. Он принял душ, позавтракал и взялся за телефон.
Первый звонок был в компанию, для которой он выполнял задание в Лиме, следующие четыре оповещали компании, на которые Хазлам работал в Вашингтоне, что он снова в городе, а после них он связался с конторой в Бетесде. Ему ответила секретарша.
— К сожалению, мистер Джордан на деловой встрече в городе.
Наверное, в одной из правительственных организации, на которые работает компания, подумал Хазлам.
— Передайте, пожалуйста, что я звонил, — пусть он перезвонит, когда ему будет удобно.
Джордан перезвонил через двенадцать минут — он сказал Хазламу, что должен вернуться на совещание, и пригласил его на ленч. Покончив с переговорами, Хазлам заказал столик в «Маркет-инн», распаковал дорожную сумку и покинул квартиру. До ресторана было минут пятнадцать езды на метро и чуть больше часа, если идти пешком. Он прошел мимо станции и повернул к Моллу. [2]
2
Молл — парк в Вашингтоне.
Трава была свежей и недавно подстриженной; приближалась полуденная жара. Вьетнамский мемориал находился слева от него, а река Потомак — справа; на другой ее берег вел Мемориал-бридж, а дальше, на склоне холма, были Арлингтонское кладбище, мавзолей Кастис-Ли в куще деревьев на вершине и памятник Джону Кеннеди сразу под ним. Он до сих пор помнил, как впервые приехал в Вашингтон: ночь была угольно-черной и пронизывающе холодной, а он в одиночестве стоял у памятника Линкольну и смотрел за реку, где горел во тьме крошечный огонек. Вечный огонь в память убитого президента.
Следующим утром он поехал на метро в Арлингтон и поднялся по склону холма, на котором было расположено кладбище. Земля была белой от инея, а для автобусов с туристами было в это время года еще рановато, поэтому он один миновал полукруглые террасы из полированного гранита, а затем прошел по ступеням к белой мраморной площадке, где горел вечный огонь. Постояв там, он спустился по лестнице, остановился — все еще один — у барьера, ограждающего памятник снизу, и прочел выбитые на нем отрывки из речи, которую Кеннеди произнес, вступая в должность президента. Всего их было семь — по три с каждой стороны и один, запомнившийся ему, посередине:
За всю долгую историю человечества немногие поколения удостаивались чести защищать свободу в час максимальной опасности.
Я не увиливаю от этого жребия — я приветствую его.
Он лег на траву и представил себе говорящего Кеннеди — его голос замирал в отдалении под действием расслабляющей жары. Два месяца на любом киднеппинге — тяжкое испытание, но два месяца на киднеппинге в Латинской Америке даются еще тяжелее. Нужно сделать перерыв, подумал он; нужно съездить домой, провести немного времени с Меган и сыновьями.
Он поднял пиджак и зашагал дальше.
Жара становилась все сильнее. Вашингтон сверкал на солнце, и его уже начинала окутывать влажная дымка. Белый дом был
Он достиг «Маркет-инна» к часу пополудни; ресторан уже наполнялся народом. Метрдотель проводил его к столику в зале налево, а официантка подала прохладительного.
Большинство посетителей были в костюмах и почти все, решил Хазлам, лишь ненадолго оторвались от своих компьютеров. Не счесть, сколько раз ему приходилось наблюдать эту картину в разных учреждениях: телефонный звонок, туда или оттуда, затем человек поворачивается к компьютеру, трубка зажата плечом — да, перекусим вместе… А сам набирает на клавиатуре: 1.00 и фамилию. В ресторане он появится в пять минут второго, а спустя пятьдесят минут уже пойдет на следующую встречу, также записанную в памяти компьютера. Таковы они, вашингтонские служащие — и мужчины, и женщины.
Джордан пришел через три минуты после него. В костюме, но пиджак перекинут через руку. На ремне укреплен пейджер, а туфли — подсказка для тех, кто понимает: щегольские, но на мягкой подошве. Он сунул портфель под стол, пиджак повесил на стул, обменялся с Хазламом рукопожатием и сел.
— Удачно съездил?
— Кончилось хорошо, — ответил Хазлам.
— Когда вернулся?
— Вчера вечером.
Они заказали салат, приправу из голубого сыра, [3] меч-рыбу и охлажденный чай, затем поделились друг с другом последними новостями. За всеми прочими столиками в ресторане происходило то же самое; разговоры отличались разве что словами да деталями. Хотя все беседы велись вполголоса, в них не было ничего конфиденциального — откровенничать здесь не стоило. Иногда кто-нибудь замечал за соседним столиком коллегу или знакомого и приветствовал его кивком.
3
Голубой сыр — сыр типа рокфора.
Недалеко от входа сидели двое мужчин. Войдя в ресторан, Хазлам кивнул одному из них, которого знал; Джордан, севший напротив Хазлама, помахал обоим.
— Кто это с Митчем? — спросил Хазлам.
Митчеллу было за сорок — подтянутый, коротко стриженные волосы начинают редеть. Благодаря обманчивому телосложению он казался ниже своих пяти футов девяти дюймов. Напротив него сидел человек примерно того же возраста, стройный, с аккуратно причесанными черными волосами, очень энергичный на вид и, несмотря на жару, одетый в костюм-тройку.
— Эд Пирсон, — Джордану даже не понадобилось поднимать глаза.
— Кто такой Эд Пирсон?
— Первый помощник Донахью.
Первый помощник — то же самое, что главный администратор.
— Джека Донахью? — спросил Хазлам.
Донахью заканчивал свой второй срок в Сенате, а до этого успешно отработал два срока в Палате представителей.
Джордан кивнул.
— Многие из тех, кто находится сейчас в этом зале, хотели бы оказаться на месте Эда Пирсона.