Проклятие китайского колдуна
Шрифт:
Бормоча подобную ерунду, Толстяк снова улегся на постель, но снова уснуть ему не удалось. Постепенно уличная жара и запах раскаленного асфальта проникли через открытую форточку и заполнили комнату целиком. К тому же – Толстяку мешал заснуть – не утихающий ни днем, ни ночью гул улиц большого города.
Толстяк открыл глаза и оглядел голые стены плохонького гостиничного номера. Внезапно ему стало так тоскливо, что он тихонько заплакал, не вытирая слезы и не глуша всхлипы, потому что некого было стесняться.
– Господи, – прошептал Толстяк, –
* * *
Очень толстый и крупный для своего возраста мальчик, медленно поднялся из-за парты и перевел взгляд на остановившегося у доски учителя.
– Спишь? А ну-ка, повтори, что я сейчас сказал.
А ну-ка, повтори, что я сейчас сказал… – машинально проговорил мальчик.
Вокруг него засмеялись. Сразу несколько учеников обернулись к нему.
– Новенький уснул! Жирдяй уснул! – радостно хихикнул кто-то, очень обрадованный тем, что появилась возможность отвлечься от скучного урока. – А вы, Иван Иванович, его домашнее задание спросите!
Учитель прищурился на говорившего, и тот мгновенно умолк. Учитель перевел взгляд на все еще грузно возвышающегося над партой мальчика и вдруг усмехнулся:
А и правда, – проговорил учитель, – ты уже две недели, как в нашу школу перешел, а я твоего голоса толком еще не слышал. Что я задавал на сегодня?
Андрей крепко зажмурил глаза и тряхнул головой, но так ничего и не ответил.
Послушай-ка, молодой человек! – учитель заметно повысил голос. – Ты что, не проснулся еще, что ли? О чем я говорил на прошлом уроке?
Мальчик обвел взглядом класс. Все смотрели на него. Длинный парень за последней парень, по фамилии, кажется, Кузнецов, встретившись с Андреем взглядом, надул щеки, втянул голову в плечи и растопырил руки, став похожим на пузатую букву «ф».
Парень не выдержал и рассмеялся. Мальчик отвел глаза.
– Ну-с, молодой человек! – уже немного удивленно продолжал учитель. – Мне в третий раз повторить вопрос?
Вызываемый вздрогнул от звука его голоса.
– Я не помню, – сказал он.
– Иван Иванович! – снова раздалось хихиканье того, кто предлагал спросить у Андрея домашнее задание, – а новенький стоя спит!
Тут рассмеялся весь класс. Даже учитель наклонил голову и хрюкнул в кулак. – Садись, дружок, – разрешил он, – На сегодня тебя прощаю, а вот завтра буду спрашивать на всю катушку. Понял меня?
Несчастный новичок кивнул внезапно потяжелевшей головой и сел на свое место за партой. Отвлекшиеся от урока ученики постепенно переключили свое внимание на значки, густо покрывавшие нечистую школьную доску.
«Цифры, – подумал вдруг мальчик, – это значит, математика сейчас…»
Класс тотчас грохнул взрывом хохота, и новенький только сейчас сообразил, что последнюю фразу он незаметно для себя произнес вслух.
* * *
С тех пор, как его семья переехала в район на самой окраине города, и мальчику пришлось перейти из лицея, который он посещал с первого класса, в эту школу, он совсем перестал интересоваться учением. Он вообще перестал чем-либо интересоваться.
Почему-то мальчику в последнее время постоянно хотелось спать, да и действительность он стал воспринимать, как длинный, безумно скучный сон.
Теперешние одноклассники мальчика поначалу смотрели на его шикарный костюм-тройку, шитый на заказ, специально по его фигуре, с недоумением – очень уж выделялся новенький из толпы одетых в олимпийки и старые джинсы ребят.
Позже над новеньким стали посмеиваться, а последние несколько дней он чувствовал, как в толпе окружающих его зреет какое-то темное чувство, словно нарыв, который в самом скором времени должен прорваться.
Никто-никто не знал его секрета, секрета, который мальчик хранил вот уже лет шесть. Он прекрасно понимал, что нельзя скрывать что-то вечно. Детская формула «тайное всегда становится явным» давно въелась в его сознание, и мальчику приходилось только ждать – когда это случится, когда все вокруг узнают о том, что он…
В общем туалете, в школьной раздевалке, в душе или в бассейне, на медицинском осмотре, обязательном для всех школьников, да мало ли…
Мальчик часто вспоминал, когда он впервые обнаружил у себя то, что до сих пор не дает ему покоя, неумолимой лопаточкой отгребает его от других – счастливых фишек.
– У мальчиков есть пенис, а у девочек – влагалище, – стыдясь и краснея веселящихся школьников, говорила пожилая учительница биологии.
Мальчик мучительно закрывал глаза и старался не дышать, чтобы его не заметили. С тех пор, как он обнаружил, что у него есть и то, что полагается мальчикам и то, что полагается девочкам, ему казалось, будто это стыдное его отличие от остальных людей заметно сразу и издалека.
Только пять лет назад он услышал слово «гермафродит». Когда мама в очередной раз водила его в больницу, и мальчику снова приходилось слушать, как она, надсаживаясь, кричит на врачей, просит не калечить ему – мальчику – жизнь, и настаивает на каком-то «хирургическом вмешательстве». Густой бас отвечал матери, что это труднопроизносимое «хирургическое вмешательство» никак не возможно.
Значение слов «гермафродит» и «хирургическое вмешательство» мальчику объяснил дома отец. Мальчик вроде бы сразу догадался, что к чему, но полное понял пришло к нему года через два. Тогда он вдруг четко и ясно – словно прочитал по написанному – осознал, что он с самого рождения, раз и навсегда, отодвинут от других людей своей невозможной исключительностью; обречен на постоянное одиночество, потому что он и так является вроде бы двумя людьми – мужчиной и женщиной – слитыми воедино.
А операция – в силу индивидуальных особенностей организма – невозможна. Эту врачебную фразу мальчик также понял и осознал как нельзя лучше.