Проклятие победителя
Шрифт:
— Твой отец будет доволен. На свадьбу я подарю тебе лучшее фортепиано, какое только можно найти в столице.
Кестрель взглянула ему в глаза.
— Или оставь свое, — поспешно добавил он. — Я знаю, как ты его любишь.
— Нет, просто… Ты слишком добр.
Он издал нервный смешок.
— Доброта тут совсем ни при чем.
Танец замедлился. Музыка подходила к концу.
— Ну? — Ронан остановился, хотя другие пары еще кружились рядом с ними. — Что… Что скажешь?
Кестрель не знала, что сказать. Ронан предлагал ей все, о чем она могла только мечтать. Так почему ей стало грустно? Почему ей кажется, что она что-то теряет?
— Для того чтобы вступить в брак, нужно нечто большее, — осторожно ответила она.
— Я люблю тебя. Разве этого недостаточно?
Наверное, достаточно. Пожалуй, ей этого хватило бы. Но когда музыка стихла, Кестрель увидела Арина в толпе. Он смотрел прямо на нее, и в его глазах она увидела отчаяние. Как будто он тоже почувствовал близость утраты — или уже пережил ее.
Она взглянула на него, не понимая, почему прежде не замечала, как он красив. Теперь его красота поразила Кестрель, как удар в солнечное сплетение.
— Нет, — прошептала она.
— Что? — голос Ронана разорвал тишину.
— Прости.
Ронан резко развернулся в ту сторону, куда был устремлен взгляд Кестрель. Он выругался.
Кестрель выскользнула из его рук и пошла к выходу из зала, с трудом обходя рабов, которые несли подносы с золотистым вином. Глаза щипало, огни и люди казались размытыми. Она покинула бальную залу, пересекла холл и вышла на улицу, в холодную ночь. Кестрель ни разу не обернулась, но, даже не слыша ничего и не чувствуя его прикосновения, она знала, что Арин идет за ней.
Кестрель не понимала, почему сиденья в карете всегда расположены лицом друг к другу. Почему нельзя было поставить их по-другому? Сейчас ей больше всего на свете хотелось спрятаться. Она украдкой взглянула на Арина. Фонари в карете не горели, но луна светила ярко, окутывая Арина своим серебряным сиянием. Он напряженно всматривался в особняк губернатора, пока тот не остался далеко позади. Тогда Арин резко отвернулся от окна и откинулся на спинку сиденья. На его лице отразились одновременно изумление и облегчение.
Кестрель невольно почувствовала слабую вспышку любопытства, но потом с горечью напомнила себе о том, до чего ее довело это самое любопытство. Она отдала пятьдесят клиньев за певца, который отказался петь; за друга, который отказался быть ее другом; за того, кого она сделала своей собственностью, но никогда не сможет назвать своим. Кестрель отвела взгляд. Она поклялась себе, что больше никогда на него не посмотрит.
— Почему ты плачешь? — тихо спросил Арин.
От его слов слезы полились еще сильнее.
— Кестрель…
Она прерывисто вздохнула.
— Потому что, когда отец вернется, я скажу ему, что он победил. Я пойду в армию.
Арин помолчал.
— Я не понимаю.
Кестрель пожала плечами. Какая ей разница, понимает он или нет?
— Ты откажешься от музыки?
— Да. Придется.
— Но ведь он дал тебе время до весны. — Голос Арина по-прежнему звучал растерянно. — Ты еще можешь передумать. Ронан… Ронан ради тебя готов молиться самому богу душ. Он сделает тебе предложение.
— Уже сделал.
Арин не ответил.
— Но я не могу.
— Кестрель…
— Не могу.
— Кестрель, прошу тебя, не плачь.
Он осторожно прикоснулся к ее лицу, провел большим пальцем по щеке, мокрой от слез. Это еще сильнее ранило Кестрель. Больно было понимать, что его жест — в лучшем случае проявление сочувствия. Наверное, Арин волнуется за нее. Но этого мало.
— Почему ты не можешь выйти за него? — прошептал он.
Она нарушила данное себе обещание и посмотрела ему в глаза.
— Из-за тебя.
Рука Арина дрогнула. Он опустил голову, и его лицо скрыла тень. Потом он соскользнул со своего сиденья и опустился на колени перед Кестрель. Потянувшись к ней, мягко раскрыл ее сжатые в кулаки пальцы и вложил ее руки в свои ладони, словно держа воду в горсти. Сделал глубокий вдох.
Она хотела остановить его, готова была оглохнуть, ослепнуть, превратиться в дым. Она бы заставила его замолчать, охваченная в равной мере страхом и желанием, которые уже невозможно было отличить друг от друга. Но он сжимал ее руки в своих, и она ничего не могла поделать.
— Я хочу того же, что и ты, — прошептал Арин.
Кестрель отшатнулась. Это невозможно. Наверное, она не так поняла его слова.
— Мне тяжело было в это поверить. — Арин поднял голову, чтобы она могла видеть его лицо и глаза, исполненные чувства. Надежды.
— Но ведь твое сердце уже занято, — возразила она.
Он нахмурился, на лбу появились морщинки, но потом снова разгладились.
— О нет, все совсем не так. — Он коротко рассмеялся, и этот смех показался Кестрель мягким и неожиданно сильным. — Спроси меня, зачем я ходил на рынок.
Это была жестокая просьба.
— Мы оба знаем зачем.
Он помотал головой.
— Представь, что ты выиграла у меня в «Зуб и жало». Зачем я туда ходил? Ну же, спроси. Не затем, чтобы встретиться с девушкой, которой нет.
— Как… нет?
— Я солгал.
Кестрель ошеломленно моргнула.
— Тогда зачем же ты ходил на рынок?
— Мне просто хотелось свободы. — Арин невольно провел пальцами вдоль виска, потом, спохватившись, неловко убрал руку.
Внезапно Кестрель поняла, что значит этот жест, который она видела уже много раз. Это была старая привычка. Он пытался смахнуть с виска призрак своих длинных прядей, которые Кестрель приказала отстричь.