Проклятие скифов
Шрифт:
— Золото твоего отца поможет найти друзей, а я приеду к тебе, но чуть позже, — солгал фракиец, и Ирида почувствовала, что это ложь, но ей и в самом деле надо было быстрее покинуть город. Варвары — народ непредсказуемый, и Скил мог обвинить ее в своих несчастиях.
Ирида стала поспешно собираться, послав невольника в порт, чтобы сообщить о своем желании отправиться на отплывающей торговой галере в Херсонес.
Скил пришел в себя оттого, что на него лили воду. Царь открыл глаза и в изумлении огляделся — он находился на берегу моря, в пяти стадиях от него виднелись стены Ольвии. У него ужасно болела голова, горло пересохло и очень хотелось пить. Он увидел перед собой пятерых своих телохранителей вместе с их начальником, молчаливым Канитом, — именно он поливал его морской водой из греческого шлема. Неподалеку стояли несколько лошадей, испуганно смотревших на большую воду. Скил тут же заметил, что одет в греческий хитон, а на голове у него миртовый венок, съехавший на одно ухо. Он со злостью сорвал венок и отшвырнул прочь.
«Хорошо, что меня видели в таком виде только телохранители — они будут молчать. Но все же, как я оказался здесь?» — подумал Скил и озвучил вопрос.
— Повелитель, об этом я расскажу позже. Тебе надо срочно уезжать. Твой конь здесь и одежда тоже, — Канит, как обычно, был краток.
— Что ты такое говоришь, Канит? Зачем мне уезжать? Ты молодец, что привез одежду, — я смогу переодеться. — Скил с ненавистью посмотрел на свой измятый и грязный хитон. — Я вернусь ненадолго в Ольвию, а затем приеду в лагерь. Будете ожидать меня у Северных городских ворот.
— Это невозможно, ардар. Тебя убьют, как только ты покажешься в нашем лагере. В Ольвию тебе тоже не стоит возвращаться.
— Что произошло, Канит? Почему меня могут убить в моем лагере?
Канит взглянул на своих воинов, хмуро и недружелюбно смотревших на царя, которого еще недавно боготворили. Но Канит умел управлять своими людьми, и они не поддались всеобщему безумству, а продолжали выполнять команды начальника. Канит жестом отослал их подальше, чтобы переговорить с царем один на один. Затем он рассказал о происшедшем, о том, что многие видели, как Скил участвовал в «козлином» шествии — дионисии.
— Дионисии?! — удивился Скил. — Но ближайшие дионисии должны быть лишь в начале гамелиона [29] , а сейчас боэдромион! [30]
Постепенно его мысли приобрели стройность, и он понял, что Канит прав — ему в лагере скифов пока появляться нельзя. Следовало немедленно отправляться в Никонию, где выждать какое-то время, пока братья, Октамасад и Орик, не успокоят разбушевавшихся воинов. Да те и сами скоро одумаются, вспомнят, сколько он одержал славных побед над врагами. Надо будет придумать, чем задобрить воинов. Эти лукавые эллины намеренно опозорили его перед скифами! Но это им даром не пройдет — они кровью расплатятся за его унижение! Однако это будет потом, когда он узнает, кто именно все затеял. Тут он вспомнил об Ириде и встревожился — все ли с ней в порядке? Не поиздевались ли ее соплеменники и над ней, таким образом отомстив скифскому царю? Несмотря на уговоры Канита, Скил отослал одного телохранителя в Ольвию, чтобы тот узнал об Ириде, а с остальными отправился в Никонию.
29
Январь.
30
Сентябрь.
6
Месяц пианепсион [31] выдался холодным и дождливым. Скифское войско под предводительством избранного верховного царя Октамасада шло по следу бывшего царя Скила. Зря тот надеялся, что время успокоит страсти, что скифы вспомнят о его прежних заслугах, ведь даже его брат и побратим Октамасад выступил на Совете старейшин и глав родов с гневной речью, которой полностью перечеркнул все, чем гордился Скил.
— Прежний царь, — Октамасад избегал теперь называть Скила по имени, а тем более братом, — польстился на дары лукавых греков, стал перенимать их обычаи, поменял веру наших предков на ложную эллинскую. Он забыл, что мы, сколоты — царственный народ! Только мы обладаем важным для жизни воинским искусством, дающим преимущество над врагом. Ни одному врагу, напавшему на нашу страну, мы не даем возможности спастись, и никто не может нас настичь, если мы сами этого не пожелаем. Так было с войском персидского царя Дария. У нас нет городов и укреплений, свои жилища мы возим с собой. Все мы конные лучники и промышляем не земледелием, а выращиваем и пасем скот, наши жилища — кибитки. Поэтому наш народ неодолим и неприступен. Нам благоприятствует земля и содействуют реки. Лукавые греки пытаются дарами и насаждением своих обычаев сломить наше могущество. И этим уловкам поддался прежний царь-отступник. Он забыл, в чем наша сила, обзавелся домами в греческих городах, тем самым смутив многих уважаемых номадов, и они последовали его примеру. Он, как и греки, стал чеканить монету со своим изображением, занялся торговлей, забыв, что мы, сколоты, берем, что хотим, силой, и наша добыча — то, что мы завоевали в битвах, а еще мы собираем дань с соседних народов, поэтому нас называют царским народом. Он стал вслед за греками повторять лживые утверждения, будто мы появились в результате брачной ночи греческого полубога Геракла и змееногой девы, а не произошли от первоскифа Таргитая. И наконец, он предал наших богов, приняв посвящение греческому богу Дионисию, дал возможность грекам посмеяться над нами, прыгая вместе с ними козлом. Как Саулий когда-то покарал брата-отступника Анархасиса, так и я призываю смерть на голову Скила. Смерть ему!
31
Октябрь.
И сразу тысячи голосов подхватили этот призыв, многократно выкрикнув:
— Смерть отступнику Скилу! Смерть ему! Смерть!
После Октамасада выступил Орик, он тоже обвинял Скила, но не так жестко, и воздержался от призыва к убийству старшего брата. Многие скифы были недовольны проявленной им мягкостью и своим царем избрали Октамасада. Тем временем Скил, добравшись до Никонии, послал своих гонцов к номадам племен, и многие из них заколебались. Стали раздаваться голоса в поддержку прежнего царя. Октамасад понял, что если он не покончит со Скилом в ближайшее время, пока еще свежи воспоминания об участии того в греческой вакханалии, то ему недолго быть верховным царем. Он тут же объявил Скила преступником, заслуживающим смертную казнь из-за попрания обычаев и веры предков, и пообещал казнить и тех, кто его поддержит.
По его приказу стали перехватывать гонцов Скила и предавать их смерти, а сам Октамасад с войском направился в Никонию. Члены городского Совета испугались и вступили в переговоры с новым царем. Скил понял, что дольше здесь ему находиться опасно, и ночью тайно покинул город. Он нашел убежище у одрисского царя Ситалка. Несмотря на то что Ситалк был родственником Октамасада по материнской линии, они враждовали. Брат Ситалка попытался захватить власть, а когда ему это не удалось, то спрятался у своего племянника — Октамасада. Невзирая на грозные требования царя Ситалка, Октамасад дядю-бунтовщика не выдал.
Октамасад для войны с одрисским царем очень быстро собрал огромное войско и вскорости подошел к величественной реке Истр. Там он стал готовить переправу. Ситалк не смог так скоро подготовиться к войне, он собрал значительно меньше войска. Несмотря на это, Скил придумал такой план военных действий, что был уверен в победе даже с таким количеством войска, но тяжкие думы и сомнения тревожили Ситалка.
— Нам надо выиграть первую битву, и затяжной войны не будет. Сколоты вспомнят, что я не проиграл ни одного сражения, и покинут лжецаря, — убеждал Ситалка Скил. — А первую битву мы обязательно выиграем, потому что не будем ожидать, пока переправится все войско, а ударим раньше. Я заслал гонцов в племя андрофагов [32] — те пообещали прийти к нам на помощь.
32
Согласно сведениям Геродота, это было племя кочевников-людоедов.
Ситалк, большой, грузный, в лисьей шапке, с расплывшимся круглым лицом и редкой продолговатой бородкой, кутаясь в длинный теплый плащ, недовольно поморщился. «Не хватало еще, чтобы кочевники-людоеды оказались на территории одрисского царства. Столько раз пришлось с ними сражаться, пока они поняли, что сюда лучше не соваться!»
Война со скифами не входила в планы Ситалка, которому удалось значительно укрепить и расширить территорию царства одрисов, полученного в наследство от отца, Тереса I. Больше всего царя беспокоило то, что успех в этой войне не давал его государству никакой выгоды. Что уж говорить о поражении. Еще неизвестно, какого царя воинственного народа скифов лучше иметь в соседях: умного и решительного Скила или близкого родственника Октамасада.
Утро накануне предстоящей битвы выдалось на удивление спокойным, затих бушевавший еще ночью ветер, гнувший и ломавший деревья, пугавший лошадей так, что всадники, несмотря на свою умелость, едва могли удержаться в седле. А ведь фракийцы-одрисы, как и скифы, славились именно своей конницей.
Как и рассчитывал Скил, вместе с передовым отрядом скифов Истр перешел Октамасад — было видно царское навершие, да и сам он был заметен, выделяясь богатым убранством, блестевшим в лучах уже выглянувшего солнца. Скила охватило радостное возбуждение — Октамасад был слишком самонадеянным и храбрым по-глупому. Он переправился на виду у вражеского войска, тогда как ему следовало остаться на том берегу, а часть сил послать на переправу, находящуюся в двухстах стадиях ниже по реке, чтобы нанести противнику неожиданный удар с тыла. А он так не поступил — Скил это проверил, направив туда для разведки только что вернувшийся отряд. Пусть еще часть войска скифов переправится — затем молниеносный удар и победа! Октамасад из этой битвы не вернется живым! — Скил недобро сощурился, издали наблюдая за братом. Он решил, что самолично сразится с ним и в бою докажет, кто из них настоящий царь.