Проклятие скифов
Шрифт:
— Астинакс не предлагает нам участвовать в войне или в чем-то подобном, — подал голос Фоас. — От нас требуется лишь поспособствовать его послу — Спартоку, который имеет план, как устранить Скила.
— Царя варваров повсюду сопровождают телохранители, и к нему не подобраться, — быстро сообразил, в чем проблема, Идоменей. — Но перед тем, как войти в Ольвию, он оставляет охрану и здесь находится один.
— Убить Скила в Ольвии?! — испугался Гиппатион. — Да скифы камня на камне не оставят от нашего города! Это безумие и верная смерть!
— Никто не собирается убивать Скила, — вкрадчиво произнес Спарток. — Это сделают сами скифы. Есть план, который помог разработать уважаемый Фоас, обрисовав мне здешнюю обстановку. От вас, уважаемые члены Совета семи, требуется лишь одно — не мешать.
— Если у этого фракийца Спартока слова не расходятся с делом, он очень далеко пойдет, — уважительно шепнул Алкмаон своему соседу Идоменею.
Ольвия раскинулась на двух террасах и делилась на Верхний и Нижний город. Со всех сторон она была окружена каменной оборонительной стеной с башнями, а в южной части находилось внутреннее укрепление — цитадель, крепость в крепости. Ольвия поражала Скила каменными домами, объединенными в прямоугольные кварталы, прямыми как стрела, мощенными камнем улицами. В центре Верхнего города находилась торговая площадь — агора, на которой проходили народные собрания и выборы Совета семи, осуществлявшего верховную власть, назначавшего архонта для управления городом, а на случай военных действий — стратега. В народных собраниях участвовали лишь граждане города, к которым не относились женщины, инородцы — горожане негреческого происхождения — и рабы.
В Нижнем городе располагались ремесленные кварталы и порт, хотя и там были дома богатых горожан. В обе части города подавалась чистая питьевая вода из колодцев и источников, и был предусмотрен отвод сточных вод. Богатство и красота Ольвии восхищали Скила, и он стремился по этому подобию обустроить Никонию, выделяя на это средства, мечтая сделать ее в будущем скифо-эллинским городом, столицей своего царства. Но пока лишь отдельные скифы обзавелись там домами, да и те большую часть времени пустовали.
Скил в радостном нетерпении подъезжал к Ольвии, жаждая скорее увидеть Ириду. До нее он и представить не мог, что способен так желать женщину, хотя это порой заслоняло ему весь белый свет. Даже в походе, когда его должны были занимать лишь воинские дела, ночами в кибитке он вспоминал ее ласки и долго не мог заснуть. Власть царя Скила распространялась на многие народы, но сам он был сражен чарами красавицы гречанки, чья власть над ним становилась все сильнее.
Однажды увидев Ириду, юную и обольстительную, он впустил ее в свое сердце, сдался нежному воркующему голоску и взгляду необычных глаз, словно таящих в своей глубине драгоценный гранат, плавным движениям обворожительного гибкого тела, удивительному аромату благовоний, исходящему от нее. Когда архонт Фоас узнал, что царь Скил хочет взять Ириду в жены, то смертельно перепутался. Хоть это был и могущественный царь, от которого он полностью зависел, но не такого мужа хотел он для своей дочери. Отказать царю варваров — значило вызвать множественные напасти на город, вплоть до войны. Не в силах сам принять решение, Фоас вынес этот вопрос на Совет семи, и его члены большинством голосов — лишь он воздержался — отдали Ириду в объятия царя-варвара.
Узнав о такой участи, Ирида вначале испугалась, ведь ей предстояло стать женой царя варваров-кочевников. Его имя боялись лишний раз произнести вслух, а его могущество распространялось на огромные территории. Поразмыслив, она решила, что он хоть и варвар, но все же царь. И теперь она больше радовалась, чем боялась. Но недаром она была дочерью человека, связавшего свою жизнь с торговлей, постоянно думавшего о выгоде.
Ирида вызвала к себе невольницу-скифянку Дзерассае, проданную в рабство ее соплеменниками за долги ее родителей, занимавшейся самой черной работой. Та пришла и, вместо того чтобы потупить глаза, как полагается рабыне, сама стала бесцеремонно разглядывать хозяйку.
— Что означает твое имя? — Ирида растерялась, не зная с чего начать.
— Мое имя на языке эллинов означает «сосна», — гордо произнесла скифянка.
— Разве в степи, где обитают скифы, растут сосны? — удивилась Ирида.
— Земли скифов бескрайни, и там есть степи, реки, леса и горы.
— Расскажи о своем народе, — решилась Ирида.
Рассказ скифянки напугал Ириду. Скифы не имеют городов и всю жизнь кочуют по степи в ужасных кибитках на больших деревянных колесах. Женщины у них — словно рабыни. Работают с утра до ночи, а при необходимости сражаются, когда надо помочь мужчинам. У них распространено многоженство, и скифский царь уже имеет несколько жен и невольниц, так что Ирида станет лишь одной из них. Она представила, как Скил, переспав с одной из жен, не совершив омовений — у скифов это не принято, — на следующую ночь идет к ней, и ей стало дурно. Но то, что рассказала Дзерассае дальше, было еще ужаснее. Если царь умирает, за ним в могилу следует одна из жен, на которую пал выбор Совета старейшин. Ее удушают и хоронят вместе с царем в яме, а сверху насыпают курган. У Ириды не было сомнений в том, что если Скил погибнет в одной из многочисленных битв — а это, судя по его образу жизни, рано или поздно произойдет, — то Совет старейшин скифов обязательно остановит свой выбор на ней — чужачке эллинке. Она представила, как ее, рыдающую, тащат к могиле царя, набрасывают на шею петлю, как ее душит палач. От этих видений у нее перехватило дыхание, словно ее в самом деле душили, и она чуть не потеряла сознание. Ирида бросилась к отцу со слезами, пересказав то, что услышала от скифянки, и, опустив голову, он подтвердил, что это правда, но сделать ничего нельзя. Совет семи трусливо отдал ее на поругание варвару.
Со временем, успокоившись, Ирида сделала для себя вывод, что женщины греков пребывают не в лучшем положении — разве только их не душат у могилы почившего супруга. Другую дурную весть она выдержала более спокойно — став женой царя, она не станет царицей, так как царица уже есть, и фактически будет лишь наложницей.
— Если я сама не помогу себе, то никто мне не поможет.
В голове у девушки забилась тревожная мысль, и постепенно Ирида пришла к выводу, что ее спасение в том, чтобы стать царицей. Но для этого она должна заметно отличаться от женщин, которые были у царя до нее. А поразить мужчину можно только ночью, и лишь после утех тот может заметить ум и другие достоинства женщины.
С помощью отца она выпросила у Скила месяц для подготовки к свадьбе, использовав это время для получения знаний об искусстве любви. Она съездила в храм Афродиты поклониться священным гермам [16] , разузнать о секретах любви храмовых жриц и «свободных» женщин — гетер [17] , славящихся своим искусством приносить наслаждение мужчинам. Даже тайком расспрашивала падших женщин — «порнай» [18] , дарящих ласки за драхмы. Очень много ей дали рассказы невольниц, попавших в Ольвию из далекой Индии, которых эллины весьма ценили за искусство ублажать своим телом. Отбросив стыд, Ирида осведомлялась обо всех тонкостях, не упуская никаких деталей. И когда настала их брачная ночь, она удивила Скила, еще как удивила! Такого потока страсти, сопровождаемой криками, объятиями, ласками, он не ожидал от девственницы. Особенно его поразило ее лоно, полностью лишенное растительности [19] , как у ребенка. Отдаваясь ему, она зорко следила за тем, чтобы не проявить излишнюю настойчивость и требовательность, ловила каждый его жест, малейшее движение.
16
Священная статуя, символизирующая фаллос, с головой бога Гермеса и его фаллосом в состоянии эрекции. Считалось, что гермы обладают способностью отвращать злые чары и удерживать любовников.
17
Гетера ( греч.) — спутница радости.
18
От этого греческого слова происходит слово «порнография».
19
У греков уже в те времена применялась депиляция, правда, производимая варварскими способами.
Даря скифу пылкие любовные утехи, она ожидала, что и сама взойдет на вершину наслаждения, но этого никак не происходило. Ей вспомнились слова гетеры Алкесты: «Доставить невиданное любовное наслаждение может лишь тот, кто сам ощущает это наслаждение». А она не испытывала того, что описывали ей гетеры, — состояния любовной эйфории, когда чуть ли не теряешь сознание и следуешь лишь желаниям тела. Зато ей пригодились откровения храмовой жрицы, которая, отдаваясь, не всегда сама испытывала удовлетворение, но, чтобы не обидеть гостя, притворно показывала, как ей хорошо. Ирида искусно имитировала сжигающую тело страсть и пик наслаждения, о которых она знала только из рассказов других женщин. А эротические танцы сикшний и кордекс, которым обучила ее гетера Алкеста и движения которых имитировали совокупление мужчины и женщины, вызвали у царя варваров бурный восторг. Он часто просил их исполнить, после чего его мужская сила возрастала, но удовлетворения Ирида по-прежнему не испытывала.
Через несколько дней, а точнее ночей, она приступила к главному: уговорила Скила позволить ей жить в Ольвии. Она сообщила, что у нее есть на примете прекрасный большой дом, который продается. Ведь у него есть дом в Никонии, почему бы не обзавестись таким в Ольвии? Ирида была так ласкова и проявила такую настойчивость, что царь сдался. Он и сам подумал: «Как такой нежный цветок будет расти в суровых условиях степей? Ему надо окрепнуть, а уж потом…»
Дом, который по совету Ириды купил Скил, ему очень понравился — настоящий дворец, гораздо больше его дома в Никонии. Здесь было множество мраморных колонн, портики, статуи грифонов и сфинксов, которые охраняли покой хозяев дома. А больше всего ему понравились лаконикум [20] и бассейн, отделанный мрамором.
20
Греческая баня, представляла собой помещение круглой формы. Комната для потения имела форму усеченного конуса, который сверху закрывался крышкой на бронзовых цепях. В центре размещался открытый каменный очаг.