Проклятие (Тамплиеры - 5)
Шрифт:
– Только помни - тебе самому заглядывать в него нельзя. Никогда! Ни при каких обстоятельствах. Ты понял меня?
– Да, - с трудом проговорил рыцарь.
– Иди.
Потомку Гуго де Пейна было трудно сдвинуться с места. Члены отказывались служить. Сил хватало едва на то, чтобы удерживать в руках ларец.
– Иди же!
– прогремело по залу.
Но охваченный параличом воли Великий Магистр Ордена Тамплиеров все же остался на месте. И он, до конца своей жизни, так и не понял, наяву или в его воображении произошло следующее.
Где-то над потолком раздался уныло-истошный вой множества невидимых труб. Затрепетали дымы над треножниками. Откуда-то слева появилась странная процессия. Четверо стражников в белых тюрбанах вошли, неся на плечах большое золотое блюдо. На блюде стоял на четвереньках богато одетый человек. Причем и руки и ноги его были прикреплены к блюду металлическими петлями.
Блюдо было поднесено вплотную к трону. Передние носильщики опустились на колени, так что царь Заххак и принесенный на блюде человек оказались лицом к лицу. Молчаливое противостояние, сопровождаемое взвинчивающимся воем труб, продолжалось несколько мгновений.
И вдруг в широченных плечах царя Заххака произошло необъяснимое движение, взметнулись куски ткани, и медленно над головой владыки езидов поднялись две змеиных головы с желтыми, приоткрытыми жадно пастями и осмысленно горящими глазами. Черная шкура их маслянисто отсвечивала.
Арман Ги стоял буквально в пяти шагах от трона, ему было все отлично, вернее сказать - ужасно, видно.
Змеиные тела все выше выдвигались из разрезов на плечах царственной одежды. Сам Заххак впал как бы в транс, он смотрел перед собой ничего не видя.
Стоящий на четвереньках на золотом блюде человек тоже был, как бы загипнотизирован, он силился что-то сказать, и только пена бессилия и ужаса бежала по его подбородку. Он понимал, что сейчас с ним произойдет. Две гадины приблизились к его лицу, поигрывая отвратительно раздвоенными языками, покачивая лоснящимися головами. Раздвоенные языки заинтересовано коснулись потного лба, и только тогда жертва попыталась закричать, но это уже было напрасно. Твари впились в глазные впадины, с жадным, страшным клекотом пожирали человеческий мозг.
Только в этот момент Арман Ги понял, что жертвой является Симон.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
МАРСЕЛЬ
Хранитель королевской печати прибыл в портовый город инкогнито, ибо Марсель не принадлежал в это время еще французской короне. Здесь было много шпионов императора, равно как и папских шпионов, благо Авиньон находился в каких-нибудь пятнадцати лье от Марселя. Но больше всего здесь было шпионов Ногаре. Уже не первый год они вели наблюдения за здешним портом, и ни одни корабль, прибывший в него или намеревавшийся убыть, не оставался без внимания. Каждый человек, сошедший на берег или собиравшийся покинуть его, подвергался самой внимательной и доскональной слежке.
Нечто подобное имело место и во всех остальных портах Средиземноморского побережья Франции.
И вот две недели назад, сопоставив доклады поступившие за последние месяцы, государственный канцлер пришел к выводу, что пришло время самому навестить Марсель. Именно к этому городу сходились невидимые силовые линии старинной, казалось бы исчерпавшей себя, интриги.
Почему именно сейчас нужно было что-то предпринять? На этот вопрос Ногаре ответить бы не смог, вернее не нашел бы нужных, понятных простому человеку слов. Как не может их найти дегустатор, точно знающий, что перед ним старинный благородный напиток, а не дешевая, хотя и привлекательная, подделка, или парфюмер, который почему-то уверен, что нужно плеснуть в представленную смесь именно полторы капли, именно бергамотной эссенции, а не какой-либо другой, чтобы получились новые, неповторимые духи.
Итак, просидев над кучами донесений несколько бессонных ночей, государственный канцлер почувствовал смутное беспокойство, оставил все, даже срочные дела, и помчался на юг.
Последние месяцы его величество ничего не говорил своему верному помощнику о тамплиерском золоте, даже намеком не обнаруживал своего неудовольствия или нетерпения, но хранитель печати прекрасно знал, что король никогда ничего не забывает. В Марселе Ногаре занял небольшой, угрюмый дом на улице ведущей к гавани. Поселился без всякого шика, более всего заботясь об анонимности своего присутствия в городе.
Чутье не обмануло канцлера. Не прошло и двух недель, как воспоследствовали некие события.
Однажды поздним вечером в двери дома, где сидел за своим столом, как всегда погруженный в отчеты и счета, господин де Пре (имя, которому было поручено скрывать блеск имени де Ногаре), уверенно постучали. Это был высокий человек в длинном плаще и надвинутом на лицо капюшоне. Он сказал, что хочет видеть хозяина дома по делу, не терпящему отлагательства.
Слуги господина хранителя королевской печати были людьми опытными, они догадались, что действовать следует без всякого промедления.
– Мы должны вас обыскать!
– сказал Тримо, камергер канцлера.
Незнакомец не протестовал. Войдя в дом, он сам снял плащ и отдался на волю опытных и бдительных рук.
– Как ваше имя?
– Это не имеет значения.
Тримо повернулся, чтобы доложить хозяину о визитере, но выяснилось, что Ногаре уже стоит в дверях приемной. Чутье и тут что-то нашептало канцлерскому уху.
– Пропустите его, Тримо.
Гость вошел в кабинет и молча дождался, когда его покинули все, кроме хозяина.
– Слушаю вас.
– У меня есть для вас известие от того, кого вы ждете не первый год.
На лице Ногаре ничего не выразилось, он был прожженным царедворцем и умел владеть собой.
– Этот человек прибыл с востока и его желал бы видеть тот, кто стоит над вами, мессир.
Ногаре потрогал свой подбородок.
– А кто я, вы знаете?
– Нет, и честно говоря, не хотел бы знать.
– А кто вас послал?
– Этого я тоже не знаю. Меня нанял один человек в портовой таверне "Синий бык".