Проклятие Усердия. Том 2
Шрифт:
Впрочем, ускорять циркуляцию для, например, боя, Виктору всё ещё приходилось осознанно, и он подозревал, что так будет всегда. Схватка подразумевала выход за пределы, а подсознательное само по себе на такое было не способно. Как не могло оно и ослабить подконтрольное себе, чем проклятый, немного подумав, и решил заняться. Началось постепенное снижение скорости циркуляции маны вплоть до того самого момента, когда это стало вызывать не просто неприятную, но опасную боль. Не без удивления, но Виктор почувствовал, как его тело начало… не умирать, но готовиться к этому неприятному процессу. Даже восприятие — и то ослабло, колеблясь, словно пламя свечи на ветру, а уж оно проклятого никогда ещё не подводило.
А стоило ему только «отпустить» контроль над маной, как та хлынула по проторенным
Благо, последним Виктор был не обделён. Не сразу, но довольно быстро он справился с надвигающимся сенсорным шоком, ограничив свой взор и загнав в привычные рамки. Тогда и только тогда он смог обратить внимание на своё тело, которое на этот раз умирать не спешило. Мана текла в нём, как должно, все органы идеально работали, и лишь сердце маны, самый главный орган мага, дрожал от напряжения. Словно что-то давило на него, испытывало на прочность… и угрожало.
Лишь это удержало Виктора от того, чтобы незамедлительно приступить к столь желанным наблюдению и экспериментам.
— Речь… — Ни единого слова не вырвалось из того, что ныне было телом проклятого, но вместо этого пространство практически незаметно задрожало от разошедшегося по округе мыслеобраза. И стоило этому случиться, стоило Виктору осознать им же выпущенный мыслеобраз, как мешанина, своего рода фон вокруг него перестал ощущаться таковым. Он лишился целостности, распался на сотни кусков — и оказался не мыслями, но общими течениями таковых. И думали в сердце частично разрушенного поместья все, начиная от слуг, выполняющих свою работу в подступившей вместе с ночью тьме, и заканчивая другими носителями крови Бельвиосов. Кто-то из них читался как открытая книга: то были дети, изредка — подростки. С кем-то всё было много сложнее, ибо зрелые личности оказались защищены от такого рода «прослушки», и их волнах удавалось разобрать лишь эмоциональный настрой, предстающий перед сторонним наблюдателем в форме мазка, собравшего в себе сотни разных красок. Были в этих категориях и исключения, но слишком редкие и, скажем так, специфические. Не по годам развитый мальчишка, размышляющий о сути магии и её месте в жизни, читался хуже, чем недалёкий, простой, как топор, прямолинейный садовник, мысли которого занимала лишь красота растений и ничего больше. Сравнение весьма грубое, но хорошо отражающее картину, представшую перед Виктором в этот раз.
И с тем, что он видел тогда, нынешняя изнанка в деталях имела слишком мало общего. Контуры, сам фундамент, вроде бы остался тем же, но наполнение кардинально поменялось. Было ли это следствием искажения восприятия в те минуты, когда Виктор оказался не очень далеко от своего последнего вздоха, или же причины были иными — сказать невозможно. Слишком мало данных было у проклятого, и слишком разношёрстной оказалась впитываемая им информация. Виктор ощущал себя глухим, слепым и парализованным человеком, который неожиданно обрёл всё утраченное прямо посреди забитой людьми ярмарочной площади. Отличить одно от другого было крайне сложно, но проклятый честно пытался это сделать. Примитивно обосабливался от всё новых и новых элементов, пытаясь привести изнанку в некое подобие порядка.
Ведь в первую очередь его охочий до новых знаний ум интересовала, всё-таки, собственная безопасность. Изнанка не могла быть мирным и светлым местом, так как именно здесь, теоретически, рождались тёмные. И отсюда в материальный мир лезли демоны, с которыми так рьяно боролась церковь.
Но чем дольше Виктор смотрел, чем дольше вслушивался, чем шире взирал на изнанку, возвращая собственноручно задвинутое как можно глубже — тем чётче понимал, что работы тут не на день, не на неделю и не на месяц. На изнанке придётся провести много лет, чтобы просто разобраться, что она из себя представляет и как здесь существовать простому, — ха-ха! — человеческому разуму. Что же до чуждых форм жизни, то здесь и сейчас Виктор никого и ничего не наблюдал. Вот только «экспедиция» заканчиваться на этой ноте не торопилась, ибо проклятого вело вперёд любопытство.
То самое, что одинаково часто губило и возносило как целые цивилизации, так и отдельных их представителей…
Глава 22
«Входит, выходит. Замечательно выходит…».
Уже практически целый час Виктор находился на изнанке, но до сих пор многое оставалось для него непонятным. Как, например, его «тело» в этом измерении. Откуда оно взялось и что из себя представляет, видимо ли там, в материальном мире? Ведь если опираться на раннюю теорию о том, что мана в материальном измерении есть просто отражение маны здесь, то прямо сейчас по комнате третьего сына почившего графа должен бродить светящийся фантом, в то время как сам парень — лежать в постели с мизерными объёмами маны. Но восприятие, — если так можно назвать обобщение всех органов чувств на изнанке, — упрямо твердило, что как раз-таки маны в теле Виктора ван Бельвиоса ровно столько, сколько и должно быть в обычном уставшем состоянии.
И при этом Виктор-на-изнанке обладал колоссальными запасами, которые, так-то, не могли болтаться по этому измерению отдельно от маны в его материальном теле. Ведь если мана в материальном мире есть отражение маны на изнанке, то оторваться от тела, оставив в том ману, проклятый не мог просто никак. Но он оторвался, и на мане в материальном мире это никак не сказалось.
Теория маны плавно превращалась в, простите, четырежды переваренный кал.
Так или иначе, но перемещаться и сносно ориентироваться как минимум в пределах своей комнаты проклятый научился. Правда, понимания ему это не принесло, и едва ли принесёт в ближайшие годы. Изнанка «работала» по другим законам, которые нужно было изучать. И почему-то проклятый сомневался в том, что одиночка в принципе может это сделать. Что люди в родном мире практика, что люди в этом изучали мир вокруг себя на протяжении многих веков, и до сих пор ни там, ни там не понимали мироздание целиком и полностью. Даже наполовину вряд ли понимали, если говорить честно. А это значит, что приоритеты Виктору всё-таки придётся изменить, перенацелившись с простого познания на познание с извлечением практической пользы в моменте.
В следующий раз Виктор твёрдо вознамерился заняться изучением своего физического тела, в частности — каналов, по которым ныне двигались потоки маны, и неиспользуемых из-за проклятия линий жизни. Сейчас же проклятый ограничился освоением базиса по существованию на изнанке, после чего лёг, — буквально, — в своё тело, предприняв первую попытку вернуться. Вот только просто лечь на место оказалось явно недостаточно, и Виктор задумался. Ничего не зная об изнанке и её природе, по сути впервые осознанно покинув тело, мог ли он догадаться о том, как в него вернуться? Осознанно — едва ли. Но проклятый шёл по жизни рука об руку со своей интуицией, которая не подвела его и сейчас.
Взяв под контроль потоки маны в теле-которое-не-тело, Виктор попытался синхронизировать её течения с аналогичными в физической оболочке. И чем дальше заходил процесс, тем меньше оставалось от тела-не-тела, и тем чётче проклятый начинал ощущать своё привычное вместилище. Удивительно, но вид на изнанку пропал лишь в самом конце, когда Виктор мог даже руками-ногами худо-бедно шевелить. Отметив этот очень важный факт, проклятый первым делом замер, выровнял сбившееся на мгновение дыхание и начал со всем тщанием проверять состояние своего тела и, что важнее, маны.