Проклятие виселицы
Шрифт:
— Она станет чувствовать себя иначе, когда ребёнок потянет её соски, — успокаивающе сказала соседка. Она похлопала Джоан по плечу, словно желая утешить в горе, причинённом такой бессердечной невесткой.
Женщины вытерли ребёнка, но Элена всё равно чувствовала от него вонь родильной слизи и собственной крови. Ребёнка не мыли водой. Детям не положено мыть руки, пока им не исполнится год, иначе им никогда не скопить богатства. Среди сотни других заповедей Джоан не раз напоминала Элене об этом за последние месяцы — как будто это могло хоть как-то ослабить её страх за ребёнка. Ничто не могло ей помочь. Мандрагора сделала всё, что обещала Гита. Она показала Элене конец сна, и теперь она уже точно была уверена, что обречена убить собственного ребёнка.
Элена лежала на холодном полу, пока Гита клочком соломы очищала кровь и слизь с её бёдер. В дом вернулась Джоан с маленькой ступкой
— Я только что рассказала своим пчёлам, что у нас в семье прибавление. Теперь нужно помазать ей соски мёдом и маслом. Пусть бедный малыш почувствует вкус, а пчёлы дадут ему силу и сделают характер лучше.
Элена почувствовала, как распахивают её промокшее платье. Она попыталась оттолкнуть, но мать крепко сжала ей руки, а свекровь грубо намазала воспалённую грудь липкой смесью мёда и масла.
— Масло даст ему доброе здоровье. А мёд защитит бедного малыша от духов. — Джоан мрачно покачала головой, как будто считала излишними все эти предосторожности, ведь Элена безо всякой причины искушает дьявола.
Они крепко держали Элену, и та не смогла оттолкнуть ребёнка. Она чувствовала, как крошечное личико прижимается к её груди, тепло щеки, движение. Мягкие маленькие губы сжали сосок, вызывая в её теле сначала волны боли, потом удовольствия — как Атен в их первую ночь. Её тело расслабилось от тепла крошечного свёртка, прижимающегося к голому животу. Элена высвободила руки, баюкая сына, и вся решимость не прикасаться к младенцу растаяла, как масло на солнце.
Но даже в этот момент, когда она навсегда полюбила своего драгоценного малыша, Элена словно слышала крик изнутри:
— Нет, нет, я не могу. Мне нельзя брать его на руки. Я причиню ему боль. Я знаю, так и случится. Я убью своего маленького сына.
Раф искоса глянул на холодное серое небо, проглядывающее сквозь едва покрывшиеся молодой листвой ветки деревьев. Над равниной собирались тяжёлые облака, и свет дня уже начинал угасать. С невысокого холма он хорошо видел покачивающиеся на якоре корабли — когги [18] — в гавани залива Брендона. Подавшись вперёд, он пристально всматривался в сторону болот, окаймлявших твёрдую землю, но не мог разглядеть никакого движения среди зарослей камыша. На самом деле он и не надеялся ничего увидеть — в глубоких болотных озёрах могла скрываться дюжина маленьких лодок, и никто не заметит их, пока они не выйдут в открытые воды залива.
18
В средневековой Европе грузовые корабли, ходившие через Балтику и Северное море до самой Норвегии, называли коггами. Эти корабли постоянно можно было видеть в Ла-Манше и во всех портах вдоль побережья северной Европы. Название "когг" происходит от конструкции судна, которое имело деревянные прямоугольные балки, выступающие по бокам по всей длине корпуса, что увеличивало его прочность. На когг устанавливалась единственная мачта с квадратным парусом площадью около 200 кв. метров, или 2050 кв. футов. Характерной чертой коггов была высокая зубчатая надстройка на баке или юте, напоминающая башню замка и предназначенная для размещения вооружённой команды, пращников и стрелков из луков и арбалетов. От застойной воды в трюме поднимались ядовитые газы, и экипажу вне вахты было слишком опасно спать под палубой. Поэтому они укрывались под надстройкой, которая хоть как-то защищала от дождя и ветра. Судя по сохранившимся в иле затонувшим судам, обычная длина когга составляла около двадцать четыре метр, или шестьдесят футов, а мачта была примерно двадцать пять метров, или восемьдесят футов высотой.
— Они не тронутся с места, покуда как следует не стемнеет, — проворчал голос сзади.
Испуганный Раф резко обернулся — и услышал смех. Он не заметил, как подкрался Тальбот. Ноги у старого солдата стали кривые, как обручи на бочке, однако он до сих пор умел двигаться бесшумно, словно наёмный убийца.
Тальбот в низко надвинутом на грубое лицо капюшоне протиснулся в укрытие между деревьями, где лежал Раф, и в знак приветствия слегка ударил кулачищем по его руке.
— Помню, бывали времена, когда ты приставил бы мне к горлу нож прежде, чем я подобрался бы к тебе на расстояние удара копья.
— Я заметил тебя, горилла, — соврал Раф. — Ты такой шум поднимаешь, что топот и на "Святой Катарине" услышат.
Они знали друг друга двадцать лет, но старый бродяга нисколько не изменился с их первой встречи в Акре. Тальбот тогда был сапёром [19] —
19
При осаде замка минёры или сапёры прорывали тоннель под крепостную стену (как поперёк стены, так и вдоль), в тоннеле сразу же устанавливались подпорки, чтобы потолок не обрушился раньше времени. Перед штурмом нужный участок тоннеля наполнялся горючим материалом, который затем поджигали. Подпорки выгорали и ломались, стена в этом месте обрушивалась под собственной тяжестью, и уже на земле в брешь устремлялись атакующие. Осаждённые всячески препятствовали этому, под землёй протекала своя война - рылись противоминные галереи, там находились воины, готовые в любой момент напасть на вражеских сапёров, и слухачи, которые определяли, в каком направлении копает враг. Вместе с ударами огромных камней, которые наносили по верхней части стен осадные машины, работа сапёров помогала ослабить и разрушить стены. Это было чрезвычайно опасно не только из-за риска обрушения тоннеля, когда люди находились внутри. Нередко защитники замка прорывали ходы наружу для нападения на сапёров, и в темноте узких подземных тоннелей происходили яростные рукопашные схватки.
Раф приветливо улыбнулся другу.
— Но я не ожидал увидеть тебя здесь. Твоим парням не терпится получить деньги?
— Я пришёл прикрывать твою спину, Бычок, — возмутился Тальбот. — Если люди с болот увидят, что ты шпионишь за ними и их грузом — твоя жалкая тушка окажется на дне самой глубокой трясины, и выругаться не успеешь. Ну, а я могу им сказать, что ты просто бедный дурень, который не позаботится о своей заднице, если её не пнуть. Достаточно только глянуть на тебя — и понятно, что так и есть.
Скажи такое кто-то другой — Раф не раздумывая уложил бы его на лопатки, но сейчас он просто усмехнулся. Там, где Тальбот не мог уладить дело кулаками, он умел справляться при помощи слов, по крайней мере, с простыми людьми. Однако он не слишком хорошо умел вести такие беседы со знатью, не навлекая на себя проблем. Если бы не Раф — качаться бы Тальботу на виселице, повешенным собственным командиром. Этот долг перерос в прочную и постоянную дружбу между двумя столь разными людьми.
Раф знал, что может довериться другу и с его помощью получить сообщение о появлении на побережье "Святой Катарины". В распоряжении Тальбота имелась целая сеть уличных мальчишек и лодочников, знавших каждый дюйм реки от Норвича до Ярмута. В Ярмуте даже собака не могла бы тявкнуть, чтобы об этом не стало известно Тальботу. С помощью своей сети подонков он мог получить что угодно — лишь бы кто-то за это заплатил — но если заказчик хотел, чтобы его кишки оставались в брюхе, разумнее было не спрашивать, каким образом.
— И никаких следов того человека? — спросил Тальбот.
— Пока никаких, но он появится здесь. Как только я узнаю, кто предатель, я дам под присягой показания шерифу в Норвиче о том, что я слышал тот разговор, и через день предатель окажется в цепях. А если нам повезёт этой ночью, может, и от Осборна избавимся. Когда предателя арестуют, Иоанн должен будет отобрать у него поместье. В конце концов, лорд, у которого не хватает ума обнаружить, что его собственные люди планируют измену, вряд ли достаточно компетентен для контроля над королевскими землями. А Иоанну очень не понравится, что Осборн позволил бунту зреть под его крышей.
— Сдаётся мне, ты с самого начала хотел избавиться от этого ублюдка Осборна, — прищурился Тальбот. — Так почему бы сразу не выложить всё, что тебе известно? Если ты ясно слышал того человека, разве по голосу не узнал? Даже если и нет — так узнай, ты наверняка с тех пор не раз его слышал.
Раф сомневался. Если бы речь шла о деньгах — он не доверил бы Тальботу и обрезанного фартинга, но готов был, рискуя жизнью, положиться на его умение хранить тайну.
— Если хочешь правды, я сам их не слышал. В поместье работала девушка, крестьянка, она мне и сказала. Но она думает, один из тех людей мог её видеть, по крайней мере мельком. Если, узнав, что его подслушали, он ещё будет свободен — её жизнь не стоит грязи на его сапогах. Вот почему мне нужно получить доказательства прежде, чем действовать. Тогда я скажу шерифу, что сам это слышал, и незачем упоминать её.