Проклятие волков. Век нерешительности. Рассказы
Шрифт:
Он вел свои тридцать человек под защиту заброшенной башни, где они спрятали оставшееся оружие; конец запального шнура он вставил в последний блок желтого тритона в пятидесяти футах. Он установил ружье для устойчивости на заржавевшей плите и отправил в блестящую маленькую цель трассирующую пулю тридцатого калибра.
Подрывная шашка взорвалась и подожгла запальный шнур, который сгорел — скорее взорвался — со скоростью тысяча футов в секунду. Взрыв сначала достиг колонны, а потом раздался грохот круговых зарядов, пробивающих аккуратные, раскаленные добела дыры вокруг пятидесятифутовой трубы. Взрыв осветил колоннаду из паучьих ног, которая поддерживала верхнюю часть, взрывы сливались в один сплошной грохот, вспышки выглядели как
То же происходило в миле к Югу. Скрючившись за башней, они видели огни на горизонте и чувствовали на зубах грохот и скрежет металла.
— Мы всё прекрасно проделали, — без улыбки сказала Снежинка Тропайлу. — Сейчас мы должны защищать проломы.
— Не так ли? — добавило зеленое существо сардонически.
Большая часть механизмов, которые усеивали унылый пейзаж планеты и находились до этого в покое, пришла в движение. Из-под завалов мертвых позабытых электромеханических элементов выползали основные машины по ремонту магистралей питания. Они представляли собой универсальное оборудование. Не имело значения, где они находились, когда падение давления в магистралях или нарушение работы цепей в магистрали делало их присутствие необходимым. Последнюю свою работу, заделку дыры от метеорита в колонне, они выполнили сто лет назад. И с тех пор находились поблизости. И когда свинцовые элементы комплекса фабрик по производству хлопа вышли из строя, наладочные машины с нетерпением ждали, когда им поставят новые. Они могли начать действовать по сигналу, и сигнал пришел.
Их было около сотни. Они напоминали неимоверных размеров танкдозеры, которые были оснащены самыми разнообразными приспособлениями: выдвижными кранами, парами рук, вилами. Они не были боевыми машинами, но, учитывая их назначение, их построили так, чтобы они были стойкими к действию природных факторов и могли проложить дорогу к поврежденной магистрали, несмотря на землетрясение, метеориты, наводнение или порванный электрический кабель.
Но человек не был учтен среди этих неблагоприятных факторов.
Тридцать людей молчаливо ждали десять машин, которые пробивались к разрушенной колонне и рухнувшей трубе: девяносто других чудовищ пересекали мрачную планету, направляясь к другим таинственным повреждениям, о которых они получили сообщение. Роджет Джермин с ужасом отвинтил крышку с ящика, на котором по трафарету старинными черными буквами было написано: «Испытательный полигон. Абердин». Внутри, в ячейках, похожих на соты, находился десяток тонких трубок с яйцевидной выпуклостью на одном конце и стабилизатором на другом.
— Будешь заряжать, как тебе показали, — сказал Тропайл Джермину. Тропайл пристроил базуку на плечо, посмотрел в ствол и поймал
В этот самый момент Снежинки не стало. В едином порыве любви, прощания и боли она передала Тропайлу изображение — испепеляющий голубой плазмоид, выкипающая питательная жидкость, и они в этой кипящей цистерне.
Джермин нерешительно похлопал его по плечу — условный сигнал «взведено и заряжено». Глен Тропайл рухнул под ничтожным весом металлической трубы и снаряда. Он лежал и рыдал. Он был мертв; его только что не стало.
— Дай мне эту чертову штуковину, — сказала Гала Тропайл, вырвала у него реактивное ружье и неумело взвалила его на плечо.
— О Боже! Осторожнее! — закричал Джермин. — Они атомные!
— Я знаю, — коротко бросила она. Она укрепила передний конец трубы на пригорке, прицелилась и нажала кнопку. Женщина, которая стояла позади нее и в которую попал выхлоп ракеты, схватилась за обожженное плечо и упала, корчась от боли. Никто не обратил на нее ни малейшего внимания. Их глаза были устремлены на крошечный огненный шар, который молнией поразил первую из ремонтных машин и обратил ее в огромный огненный шар. Пурпурно-красное грибообразное облако появилось над ней, но прежде чем появилась шапка гриба, Гала Тропайл уже кричала Джермину:
— Заряжай! Заряжай!
Этот участок экватора планеты полыхал в течение следующего часа от смертельной агонии сотен машин. Вместе с ними погибло несколько мужчин и женщин. В одном из ящиков с ракетами находились бракованные заряды, которые не были обнаружены при проверке в Принстоне. Эта группа сражалась против машин ружьями, не причинявшими им почти никакого вреда, кроме крошечных отметинок в металле, а круговые мины рвались почти рядом, что было равно самоубийству. В этой группе из тридцати человек осталось лишь двое к тому времени, когда соседи смогли направить свои ракетные ружья на этот фланг.
18
После того, как наступила тишина и мертвые были сосчитаны, пришли Пирамиды, тихо и медленно скользя на электростатических подушках. Они просовывались в черные, похожие на скалы будки и ждали…
Они будут ждать так до скончания мира, ждать пищу, чтобы поглотить ее, чтобы можно было заняться приготовлением еще большего количества пищи, которую можно поглотить, чтобы можно было…
Люди, поначалу напуганные и злые, неспособные повернуться к чудовищам спиной, в конце концов, к собственному удивлению, обнаружили, что они могут испытывать жалость к этим огромным мертвым, глупым созданиям.
19
Если бы, протрудившись всю жизнь, один из этих худых и голодных эмигрантов с острова Эллис вернулся, цел и невредим, в свой городок или рыбачью деревушку на Средиземном море, он бы чувствовал себя не на своем месте. Ни метро! Ни лифтов! Ни круглосуточных супермаркетов! Ни даже друзей, потому что те, кого он знал когда-то, так изменились (или это он так изменился?), что и говорить-то было не о чем. Такой человек чувствовал бы себя чужим среди своих.
Но не больше, чем Глен Тропайл после того, как он вернулся к жизни.
Голые, потные, задиристые члены мышиной стаи старались поначалу приветить его. Но ему этого не было нужно. Даже от Галы Тропайл, особенно от Галы Тропайл, потому что эта женщина совершила непростительную ошибку, обняв его. Пропитавшаяся потом, со спутанными волосами, дурно пахнущая. Ей еще повезло, что мужа не вырвало прямо на нее. Так бы, наверное, и было, если бы у него было хоть что-нибудь в желудке. Все пришло позже, когда он осознал, что ему снова предстоит столкнуться с омерзительным занятием — приемом пищи, не говоря уже о более мерзком — избавляться от того, во что эта пища превращается. (Он оплакивал прекрасную, чистую питательную жидкость цистерны и ее обитателей, которые были для него больше, чем друзьями, они были им самим, его сутью.)