Проклятие волков
Шрифт:
Тропайл наблюдал за ним. Адреналин бурлил в его надпочечниках, как бурлит Хорошо Вызревшая Вода.
Охранник оплошал. Он небрежно отнесся к своим обязанностям: сломанный стул; пустой кувшин. А Гражданин, с детства приученный быть внимательным и тактичным, неизбежно в таких случаях чувствует себя униженным и старается исправиться.
Тропайл продолжал закреплять свое превосходство.
— Подожди, — любезно попросил он Охранника. — Мне бы хотелось поговорить с тобой.
Раздираемый сомнениями, Охранник колебался. «Жертвоприношение…»
— К черту Жертвоприношение, — спокойно промолвил Тропайл. — В конце
Удар! Удар! Еще удар! И Охранник буквально побледнел. Тропайл богохульствовал и не останавливался.
— Я хочу рассказать тебе о своей жене, — продолжал Тропайл доверительно. — Знаешь, это настоящая женщина. Не из этих замороженных Гражданок, ты понимаешь меня? Ну, она и я, мы обычно… — Он помедлил. — Ты ведь человек, умудренный опытом, правда? Я хочу сказать, ты повидал жизнь.
— Я… думаю, да, — с усилием ответил Охранник.
— Тогда, я знаю, ты не будешь шокирован. — Тропайл лгал. — Должен сказать, есть много женщин, о которых и не подозревают эти надутые Граждане. Видел ты когда-нибудь женские колени? — Он хихикнул. — Целовался когда-нибудь при свете? — Он подмигнул Охраннику. — Целовался когда-нибудь в большом кресле, и, скажем, женщина у тебя на коленях, вся такая мягкая, тяжелая, теплая, прижата к твоей груди, и… — Он остановился и сглотнул. От собственных слов его тошнило, трудно было говорить такое. Но он заставил себя продолжать: — Видишь ли, она и я, мы занимались этим. Часто. Все время. Вот что я называю настоящей женщиной.
Он остановился. Его насторожило внезапно изменившееся выражение лица Охранника, его остекленевшие глаза, тяжелое дыхание. Он зашел слишком далеко. Он хотел лишь парализовать старика, вызвать у него отвращение, вывести из строя, но он перестарался; он подскочил к Охраннику и подхватил его как раз в тот момент, когда старик стал падать, теряя сознание.
Тропайл полил на него водой. Охранник чихнул и неуверенно сел. Он остановил свой взгляд на Тропайле и вдруг покраснел.
— Я хочу выйти на улицу и посмотреть на Новое Солнце, — сурово произнес Тропайл.
Просьба была невероятной! Охранник, по-видимому, не имел права давать своим подопечным такую свободу, это противоречило Долгу, ведь Охранник должен Охранять. Но грязные рассказы Тропайла выбили Гражданина Хармейна из колеи.
Ему было трудно двигаться, он задыхался от тех непристойностей, которых наслушался. Он разрывался между двумя возможными вариантами развития событий, оба строго обязательны, оба абсолютно невозможны. Тропайл находился под арестом в соответствии с Пятым Правилом. И с этим все было ясно, но лишь с одной стороны. Таких, как Тропайл, нельзя было выпускать из помещения, где они содержались; Охранник знал об этом; все это знали, и Тропайл тоже это знал.
Тропайл просил о невозможном. Это было большей непристойностью, чем даже страшные похотливые истории. Никто и никогда не просил о том, чего нельзя было позволить, потому что никто никогда ни в чем не мог отказать; это было абсолютно немыслимо, неприлично.
Можно было лишь попытаться пойти на компромисс. Заикаясь, Охранник произнес:
— Может быть… Может быть, позволить тебе посмотреть на Солнце из коридора? — Даже это полностью противоречило правилу; но он обязан был что-то предложить. Что-то всегда предлагалось. С детства Охранник никогда и никому не отвечал резким отказом. Ни один Гражданин так не поступал. Резкое «нет» вело к неприятным ощущениям, резким словам и, может быть, даже к драке. Единственно мыслимое резкое «нет» было ужасным последним «нет» сумасшедшего. А кроме этого…
Гражданин предлагал. Гражданин шел на компромисс. Гражданин неизменно испытывал тихую радость, когда его предложение неизменно принималось, компромисс достигался, обе стороны были удовлетворены.
— Для начала пойдет, — проворчал Тропайл. — Открывай, старик, открывай! Не заставляй меня ждать!
Охранник, пошатываясь, открыл дверь в коридор.
— А теперь на улицу!
— Я не имею права! Не могу! — вырвался крик боли из груди Охранника. Он закрыл лицо ладонями и зарыдал, безнадежно выведенный из строя.
— На улицу, — безжалостно настаивал Тропайл. Он чувствовал себя смертельно больным. Он шел против всего того, что было и его жизнью, не только жизнью Охранника.
Но он был Волком.
— Я буду Волком, — прорычал он и подошел к Охраннику. — Моя жена, — произнес он. — Я ведь еще не закончил рассказывать. Иногда она обнимала меня и прижималась ко мне, и однажды, я помню это, она поцеловала меня в ухо. Днем. Было забавно и приятно. Просто невозможно описать.
Плача, Охранник бросил Тропайлу ключи и, раздавленный, заковылял прочь. Он уже был неспособен что-либо сделать. Да и сам Тропайл чувствовал себя почти так же скверно, разница была лишь в том, что он продолжал действовать. То, что он произносил, как кислотой, жгло ему горло.
— Они называют меня Волком, — вслух произнес он, держась за стену. — Я буду им.
Он открыл дверь на улицу. Жена уже ждала его. С собой у нее было все то, что он просил ее принести.
Тропайл произнес слова, которые показались ей странными.
— Я — сталь и пламя. Я — Волк!
Она всхлипывала:
— Глен, ты уверен, что я поступаю правильно?
Он неуверенно засмеялся и повел ее за руку по пустынным улицам.
5
Гражданин Джермин помогал готовить Гражданина Бойна к Жертвоприношению, так как не только имел на это право по статусу и положению, но и был знатоком процедуры. Сделать, фактически, нужно было немного. Но приходилось проводить сложную и долгую процедуру в соответствии с этическими нормами Граждан, ее приходилось затягивать, каждый шаг сопровождался тщательно разработанным ритуалом.
Жертвоприношение проводилось днем, при свете Нового Солнца. И те из трехсот Граждан Вилинга, которые смогли прийти посмотреть его, расположились во дворе старого Федерального Здания.
Суть церемонии заключалась в следующем: человек, оказавшийся Волком, или тот, кто в конце концов не выдерживал тягот жизни и сходил с ума, не имел права жить. Его ставили перед толпой сограждан и давали возможность добровольно (или насильно, если это было необходимо) совершить Жертвоприношение Спинномозговой Жидкости. Казнь была убийством, а убийство непозволительно, как гласил благородный кодекс Граждан. Поэтому казни не было. Выкачивание спинного мозга не убивало человека. Процедура вела лишь к тому, что с течением времени организм сдавался и человек умирал — в мучениях.