Проклятие волков
Шрифт:
Они разжигали ядерные огни, которые превращали Луну в почти звезду. Сделать это было довольно трудно даже с теми машинами и приборами, которые им давали на планете-двойнике. Среди всего прочего им предстояло погибнуть.
Даже с приборами Пирамид было нелегко разжечь ядерный огонь на поверхности Луны. Там нечему было гореть. Луна состояла из камней и пыли — а сейчас также и из шлака. Элементы, из которых она состояла, нелегко поддавались синтезу или расщеплению. Но когда приборы Пирамид расщепили их на достаточно мелкие части, достаточно сильно подтолкнули эти частицы, нейтроны вытолкнули протоны из ядра, ядра распались, энергия высвободилась. Достаточно энергии, чтобы новое Солнце горело пять лет или около того, прежде чем его вновь нужно будет зажигать.
Итак, космический корабль очень быстро коснулся холмика на Луне, которая уже не горела, но была невыносимо горячей.
Космический корабль оставил съемную капсулу, в которой было одиннадцать человеческих (и других) существ и технику, необходимую для деления элементов и придания им ускорения. И космический корабль быстро улетел, чтобы избежать того, что последует.
Там, где капсула коснулась горячего шлака, она стала горячей. Люди не замечали этого. Они сознавали только то, что сейчас их задания должны быть выполнены очень быстро.
Они быстро работали, не считаясь с возрастающим жаром, который вскоре испепелит их. И новое Солнце было зажжено.
Огонек пламени появился на поверхности. Одиннадцать человеческих существ успели лишь вскрикнуть, прежде чем погибли. Затем огонек из вишневого стал оранжевым, превратился в бело-голубой и стал расти.
В момент зажжения Нового Солнца на Земле царило ликование. Где бы люди ни жили, в тенистых развалинах городов, которые назывались Хартум или Чикаго, или Бейжинг. Граждане, контролируя свою радость, с улыбкой смотрели на небо.
Однако не везде. В Доме Пяти Правил в Вилинге Глен Тропайл с беспокойством ожидал смерти. Гражданин Войн, который сошел с ума и убил булочника, делил с Гленом комнату и судьбу, но не разделял его ярости. Со сдержанным удовольствием Бойн сочинял свое предсмертное стихотворение.
— Скажи мне, — огрызнулся Тропайл, — почему мы здесь? Что ты сделал и почему? Что сделал я? Почему я не хватаю скамейку и не убиваю тебя? Ты бы убил меня два часа назад, если бы я попался тебе на глаза.
Гражданин Бойн не чувствовал удовлетворения. Его страсти угасли. Он вежливо ответил Тропайлу известным афоризмом:
— Гражданин! Искусство жить состоит в том, чтобы заменять несущественные, имеющие ответы, вопросы на важные, не имеющие ответов. Подойди, давай полюбуемся вновь рожденным Солнцем.
Он повернулся к окну, за которым искорка бело-голубого света на месте бывшего кратера тихо начала распространяться по всей поверхности Луны.
Тропайл, будучи порождением той культуры, в которой он вырос, тоже непроизвольно повернулся. Он молчал. Это бесконечно малое бело-голубое сияние там наверху, которое медленно разгоралось… Единство, тихий восторг существования во Вселенной, с которой сливаешься плавно и незаметно; слиться с великим бело-голубым драгоценным цветком, распускающимся на небе, который не отличается от тебя самого…
Успокоенный, он закрыл глаза и стал размышлять о Взаимосвязи.
Он почувствовал себя более значительным. К этому времени, когда реакция синтеза охватила весь небольшой диск, через четверть часа, не более, его Медитация стала заканчиваться, как это обычно происходило у Глена Тропайла.
Хорошо, подумал он, потому что это, вероятно, освобождало его от причиняющей беспокойство возможности Перемещения. У него вовсе не было желания однажды просто исчезнуть.
И все же временами он ощущал некоторое сожаление.
Тропайл сбросил с себя порванную парку, даже не удосужившись разорвать ее. В комнате уже становилось тепло. Гражданин Бойн, конечно, осторожно разрывал каждый шов грациозными движениями.
Но Медитация закончилась, и, наблюдая за своим сокамерником, Тропайл мучился безмолвным «Почему?». С юности этот вопрос часто вставал перед ним. Его можно было заглушить Восхищением или Медитацией. Тропайл был настолько хорошим специалистом в своей области — Наблюдении за Водой, что некоторые новички обращались к нему за советом в этом тонком искусстве, несмотря на общеизвестные странности в его поведении и жизни. Он получал огромное удовольствие от Наблюдений за Водой. Ему было почти жаль всякого, кто был настолько ограничен, что посвятил себя, скажем, Облакам или Запахам, даже не попытавшись испытать себя в Наблюдении за Водой. Хотя и Облака и Запахи были очень важны. А после сеанса Наблюдения, если повезет и увидишь Девять Стадий кипения в их классическом совершенстве, можно погрузиться в Медитацию и ощутить себя гармоничным и значительным.
Но что делать тому, кому Медитация не давалась, как ему? Что было делать, если мысли разбегались, становились все менее напряженными? Что было делать, если Медитацию можно было вызвать лишь очень важным событием, таким, как обновление Солнца?
Он всегда думал, что тогда сходят с ума. Но не он сошел с ума, а Бойн. Его же объявили Сыном Волка, обвинив в том, чего он не мог понять. И в этом случае он не потерял рассудок.
И все же наказания одинаковы, подумал он, с беспокойством ощущая незнакомый зуд, не внутренний непереносимый зуд, когда хочешь взять верх, а реальное ощущение зуда в основании позвоночника. Наказание за все страшные преступления — принадлежность к Волкам или сумасшествие — было одинаково простым: Они делают Поясничную Пункцию. Он принесет Жидкость в Дар.
Сторож Дома Пяти Правил, старик Хармейн, взглянул на своих подопечных — одобрительно на Бойна и с неодобрением на Тропайла. Считалось, что даже Волки имеют право на приличное человеческое отношение в короткий период между разоблачением и принесением Жидкости в Дар.
Сторож и в мыслях не имел сердиться на пойманного Волка и мешать этому существу, если оно вдруг захочет предаться жалкому подобию предсмертной Медитации. Однако он не смог заставить себя послать ему приветственный знак.
Тропайл не мучился такими угрызениями. Он так сердито и свирепо глянул на Сторожа Хармейна, что старик чуть не убежал. Тропайл почти так же сердито глянул на Гражданина Бойна. Как смеет этот убийца быть таким спокойным!
Тропайл сказал грубо:
— Они убьют нас! Тебе это известно? Они вонзят нам в позвоночник иглу и выкачают оттуда весь мозг. Это больно! Ты понимаешь, о чем я говорю? Они собираются выкачать из нас всю спинномозговую жидкость, а потом выпьют ее, а это будет очень больно.
Его деликатно поправили:
— Мы принесем Жидкость в Жертву, что и подобает сделать тем Гражданам, поведение которых было преступным. Вот и все, — спокойно промолвил Гражданин Бойн. — Разве Сын Волка не чувствует этой разницы?