Проклятие ворона
Шрифт:
Звук, который он издал, был сокрушительным. Это было избавление от всех страхов, и когда его руки подняли ее с того места, где она лежала, притянув в свои объятия, его тело словно растаяло и слилось с ее телом. Голова Саманты покоилась на его ключице так, что она могла слышать ровное биение его сердца. Что-то мокрое коснулось ее макушки. Она не подняла глаз, но, тем не менее, знала, что проклятый плачет.
— Думаешь, Имоджен была твоей родственной душой? — вопрос сам сорвался с ее губ, прежде чем Карвер смогла себя остановить. Как только слово вошло в мир, никакая магия не смогла
Между ними воцарилось молчание. Саманте захотелось пнуть себя. Ей хотелось отстраниться и перевернуться на другой бок, чтобы скрыть свой стыд. Единственная причина, по которой она спросила, заключалась в том, что она сама хотела быть его второй половинкой. Это была глупая идея, навеянная единственной ночью сексуального блаженства. Это не было основой для отношений, но ей было так трудно разделить их после того, как она так долго была одна.
Это была астрономически плохая идея. Ей следовало бы прочитать свои собственные карты и знать, как избежать беспорядка, в который она неизбежно превратила себя. Желание удержать этого человека, когда-то бывшего монстром, никогда не исполнится. Он собирался получить от нее то, что хотел, и уйти.
— Нет, — наконец-то заговорил снова Кириан. — Имоджен не была моей второй половинкой. Она была… красивой и сильной, заботливой и решительной. Но она не была любовью всей моей жизни. То, что произошло между нами, никогда бы не случилось, если бы это было по-настоящему. Ее муж никогда бы не умер от моей руки. Она никогда бы не прокляла меня.
Мы бы поддерживали друг друга, пока работали, чтобы быть вместе. То, что произошло тогда, было трагедией. Это было несчастливое время, отягощенное тьмой, которую каждый из нас чувствовал. Филип хотел контролировать все вокруг себя. Имоджен же ничего так не хотела, как собственной свободы, того самого стремления, которое, возможно, привело ее ко мне. Все, чего я хотел, — это ее счастья. Каким же дураком я был.
У Саманты не было слов. Кириан позволил истории войти во тьму ее спальни. Правда растянулась, как кошка, которая слишком долго была скручена калачиком. Это было то время, которое Саманта не могла видеть. А Кириан мог исказить ее представление о нем так, что она никогда и не догадается.
Но тут ведьма осознала, что был способ убедиться ей во всем лично.
Она не хотела просить Кириана пережить это заново, но она попросила его разрешения заглянуть в прошлое. Его прошлое. Прошлое ее семьи. Девушка пожалела, что не сделала этого раньше. Если бы она додумалась до этого до того, как Кириан вошел в ее жизнь, она бы лучше поняла правду.
Кириан кивнул, но решил не следовать за ней. Он остался, растянувшись на кровати и уставившись в потолок. В его глазах что-то мерцало, возможно, та самая сцена, которую она хотела найти. Пока ведьма отправлялась на поиски этого, та ночь преследовала бессмертного, как призрак, решивший разорвать его по кусочкам.
Саманта накинула халат на голое тело и прокралась вниз к столу в гостиной. Хрустальный шар, который очаровал ее на днях, сидел и ждал. Он кружился с неестественным свечением. Свет танцевал по столу, перемещаясь, как северное
Саманта опустилась в кресло и положила руки по обе стороны от светящегося хрустального шара. На днях он предложил ей образ, не совсем предупреждение, но намек на то, что должно было произойти. Она попросила его показать ей, что уже произошло. Было ясно, что сфера хотела, чтобы Саманта была вовлечена во все это, и поэтому она подумала, что шар мог бы удовлетворить ее просьбу.
Изображение внутри хрустального шара не изменилось. Затаив дыхание, Саманта подумала, что, возможно, ей придется сдаться. Это не помогло бы ей сегодня вечером. Затем начали появляться цвета и формы. Ее зрение сузилось, и звуки коснулись ее ушей.
Кириан наблюдал, как тени перемещаются в темноте спальни Саманты. Он не хотел признавать, что страх скрутился в его груди. Обнимая ее, прикасаясь к ней, он ощущал себя так, как никогда в жизни не чувствовал. Он думал, что знает, что значит любить и быть любимым, но Саманта все изменила.
Она обнимала его и заставляла чувствовать себя желанным, чего он не испытывал с тех пор, как проклятие охватило его. Она боролась с криками, которые он мог бы вырвать у нее, хотя бы для того, чтобы он мог продолжать бросать вызов. Чтобы они могли снова достичь пика вместе.
До этого она ухаживала за его ранами. Это был странный опыт. Он не привык видеть, как другие беспокоятся о нем. Даже Имоджен ни на миг не забеспокоилась о нем. Тогда он был мужчиной, и его считали сильным и независимым.
Теперь, как монстр, он был сильнее, чем когда-либо. Тем не менее, Саманта заботилась о нем и наблюдала за болезнью, которая медленно ослабляла его.
Теперь ведьма была внизу, ища ответы на прошлое, которое должно было быть похоронено навсегда. Кириан не гордился той ночью. Это преследовало его. Это разрушило его. Как только Саманта увидит правду, она тоже оставит его.
Надвигающийся конец того, что расцвело между ними, скрутил его внутренности. Ему хотелось сбежать вниз и сбить шар со стола. Как только он разобьется и расколется, правда будет похоронена навек. Но Кириан не мог так поступить. Эта Карвер заслуживала знать правду о нем.
Он хотел остаться с ней больше, чем должен был признать, но не тогда, когда она была поймана в ловушку за стеной лжи.
Кириан прижал тыльные стороны ладоней к глазам и ждал, пока беспокойство грызло его изнутри.
Глава 9
Комната в башне была совсем не такой, какой помнила Саманта. Видение имело странный оттенок сепии, как на старой фотографии, хранящейся где-то глубоко на чердаке. Вдоль стен тянулись полки, бутылки были спрятаны за стеклянными панелями. С потолка свисали травы, а на столе в центре комнаты стоял котел. Время отмотало само себя назад и перенесло Саманту в середину давно минувшего дня.
За столом стояла женщина в простой одежде. Ее волосы были туго собраны в пучок, а на шее красовался кружевной воротник. Когда женщина наклонилась над котлом, с ее груди слетел медальон. Он изогнулся и поймал свет. Поверхность была неповрежденной, словно еще до того, как была пробита.